Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Саске позволил себе глухо застонать сквозь плотно сжатые зубы, только когда оказался в спальне за закрытыми дверьми. Неотступно сопровождавший его Мамору наблюдал за ним с беспокойством, которого даже не пытался подавить. Впрочем, темнота надежно скрывала выражение его лица от взгляда Саске. - Там в нише… саке... – Саске наощупь махнул здоровой рукой в сторону футона и, прихрамывая, направился в смежную комнату, где стояла деревянная бочка для омовений. С каждым шагом он чувствовал, как тяжелела штанина на правой ноге, набрякая от крови. Он не зажигал огня, потому что никто в поместье Хьюга не должен знать, что он не спит этой ночью. Бедро разрывалось от боли всякий раз, стоило ему даже слегка ступить на ногу, и потому Саске подозревал, что нож вошел ровно в сухожилие. Он дохромал до бочки и со стоном привалился к ней левым боком, чувствуя, как на лбу выступает холодная испарина. Он услышал тихие шаги и повернулся в сторону двери, щурясь. Мамору что-то поставил на татами и высек искру, чтобы поджечь фитиль в глиняной лампе. Комната для омовений находилась в глубине дома, и потому никто снаружи не смог бы заметить проникающий сквозь седзи свет. В неровных всполохах огня Саске разглядел засохшую на правой руке кровь, которая в темноте казалась черной. Он не знал, чья она – его или советника Хиаши-сана, которого он убил. Мамору снял куртку и бросил поверх татами, чтобы их не залила кровь, и помог Саске на нее опуститься. Тот не противился, хотя обычно помощь ни от кого не принимал. Передвинув поближе лампу, Мамору отпорол штанину и обнажил рану, из которой продолжала сочиться кровь. Саске с трудом оторвал затылок от деревянной бадьи, к которой привалился спиной, и скосил взгляд вниз в попытке оценить серьезность ранения. Он почти перестал чувствовать к тому моменту боль – так бывает, когда теряешь слишком много крови. - Задето сухожилие, господин, - сказал Мамору и без предупреждения вылил на рану все саке, что ему удалось найти в комнате. Саске задавил в зародыше рвущийся из горла крик, и его самурай скупыми, умелыми движениями наложил тугую повязку, перетянув бедро повыше раны – следовало как можно скорее остановить кровь. - Знаю, – сипло отозвался Саске, когда смог, наконец, продышаться. Он до последнего надеялся, что ошибся, и сухожилие цело – тогда бы еще стоило планировать совместный завтрак с Хиаши-саном. Мамору посмотрел на него, но промолчал. Не стоит сотрясать воздух лишними словами, когда можно обойтись без них. - Я его недооценил, - Саске хмыкнул. Он признал то, что и так было очевидно – стоило лишь взглянуть на его рану. - Я виноват, господин. Должен был предотвратить тот удар. - О чем ты?.. – Саске перевел на него слегка удивленный взгляд. – Тот удар не предотвратил даже я. Не бери на себя больше, чем можешь вынести. Прикрыв глаза, он вновь прислонился затылком к деревянной бочке. Утром он должен завтракать с Хиаши-саном, и если он будет хромать, то даже неразумное дитя догадается, что его хромота имеет непосредственное отношение к отрубленной голове советника Хьюга. Саске думал об этом, пока Мамору зашивал его рану и накладывал чистую повязку. Он не посвящал верного самурая в подробности задуманного и лишь в общих чертах рассказал, зачем они навестят сперва Наруто, а затем – клан Хьюга. И, конечно же, не упоминал об ультиматуме Минамото. Впрочем, Саске не сомневался, что Мамору догадался о многом, если не обо всем и без его подробных объяснений. - Помоги встать, - сказал Саске, когда Мамору завязал последний узел и поднялся, чтобы все убрать. Он схватил протянутую руку и, балансируя на одной ноге, выпрямился. Это простое движение заставило его покрыться липкой холодной испариной, и Саске задержал дыхание, потому что больше всего ему хотелось зарычать. Он опирался здоровой рукой на деревянную бочку и все еще стоял на одной ноге, избегая даже слегка наступать на раненую. Дорого же ему стоил союз с Минамото. - Мы уедем на рассвете. Мамору поднял на него взгляд. В тусклом, колеблющемся свете глиняной лампы его лицо казалось еще более хмурым и утомленным. Последние недели выдались нелегкими для них обоих, но Саске – в отличие от своего самурая – уже тогда понимал, что возращение в поместье ничего не изменит. Потому что после убийства советников Узумаки и Хьюга должен умереть кто-то близкий к Учиха. И Саске выбрал имя. Только Мамору его еще не знал. - Это будет выглядеть подозрительно, господин, - сказал Мамору и, присев на корточки, принялся водить глиняной лампой над татами, чтобы проверить, не остались ли на них следы крови. - Не так подозрительно, как моя хромота на завтраке с Хиаши-саном, - Саске отступил на шаг, чтобы не мешать Мамору, и боль в порванном сухожилии пронзила ногу насквозь. Он скрипнул зубами и выждал некоторое время, прежде чем вновь заговорил. – Я оставлю ему письмо. Скажу, что получил дурные вести из поместья. По взгляду Мамору он понял, что тот не убежден. Как не будет убежден завтра и Хиаши-сан. Поползут слухи о его связи с убийствами – вначале только с кланом Хьюга, чуть позже вспомнят и про советника Узумаки. Саске ходил по краю пропасти, он понимал это лучше, чем кто бы то ни был. Но он знал, что уцелеет и в этот раз, потому что то, что он задумал совершить в родном поместье, заткнет рты самым лютым его ненавистникам. И после этого едва ли кто-то посмеет обвинить Саске во всех трех убийствах. Он также знал, что обязан уцелеть, потому что Минамото не оставил ему иного выбора. И однажды старик за это расплатится. - Проследи, чтобы здесь не осталось крови, - сказал он и, подволакивая ногу, похромал в соседнюю комнату, чтобы написать Хиаши-сану послание. Он больше не видел нужды таиться и потому высек искру, запалив огонь в глиняной лампе. С трудом опустившись на колено здоровой ноги, Саске наскоро набросал на куске пергамента несколько неровных столбцов иероглифов. Его рука подрагивала от напряжения во всем теле, и испарина на лбу вот-вот норовила застлать глаза, так что Саске не пришлось даже притворяться, чтобы сделать почерк небрежным, словно он писал в спешке. К тому времени, как он закончил, Мамору уже ждал его возле дверей с катаной и плащом в руках. Двумя черными силуэтами они выскользнули из главного дома поместья в самый темный час, что бывает перед рассветом. Саске едва не лишился сознания, пока с помощью Мамору взбирался на Молниеносного, а после быстрая скачка разбередила свежую рану, которая еще даже не начала затягиваться. Обратный путь до поместья Учиха прошел для Саске в вязком тумане: он то приходил в себя, чувствуя под щекой и ладонью жесткую гриву Молниеносного, то вновь погружался в забытье, усыпленный размеренным топотом копыт. Мамору постоянно держался подле, хотя и понимал, что едва ли успеет подхватить, если его господин начнет валиться с жеребца. Но Саске не упал. Ведь не зря отец впервые посадил его на коня еще до трехлетия и учил держаться верхом с завязанными за спиной руками. Когда они наконец добрались до поместья, Саске находился в глубоком беспамятстве, и с Молниеносного его снимали четверо самураев, среди которых был встречавший их у ворот Яшамару-сан. Тут же послали за лекарем и велели служанкам греть воду, и мужчины на плаще внесли своего господина в дом. И Яшамару все прожигал осуждающим взглядом сына: не уберег! Мамору не позволили взять край плаща, и отец жестом велел ему остаться снаружи и не входить за ними в дом. Но он и сам не стремился следом, и без взглядов отца знал, что виноват. Привезти господина в поместье с раной, без сознания – плохой же он самурай! Недостойно служил Саске-саме. Вина и разочарование грызли его изнутри, и ничто не могло их унять. Углубившись в сад, он бродил среди голых деревьев и нетронутого снега, что отражал редкие лучи солнца, пробивавшиеся сквозь плотную завесу облаков. Там его разыскала взволнованная Ханами, но не смогла уговорить вернуться с ней в дом, как ни пыталась. - Лекарь сказал, что Саске-саме просто нужен отдых. Рана чистая и не загноилась. - Раны не должно было быть. Понимаешь? Не должно, - Мамору дернул плечом – жест его господина – и зашагал от жены прочь, оставив ее в одиночестве посреди безмолвного заснеженного сада. Саске открыл глаза лишь глубоким вечером, когда давно закончился короткий зимний день. Он лежал навзничь на футоне в своей комнате, хотя и не помнил, как они с Мамору добрались до поместья. Сидевший по левую руку Яшамару уловил его движение и стремительно обернулся. - Когда мы вернулись? – голос Саске звучал хрипло после долгого молчания, и он прочистил горло, откашлявшись. - Сегодня утром, господин. Саске подтянулся на локтях и сел, позволив тонкому покрывалу соскользнуть с голой груди. Он откинул его в сторону, вызвав трепет пламени в глиняных лампах, и внимательно оглядел свежую повязку на ноге. - Дай мне воды, - попросил он, и Яшамару, поднявшись, прошел за ширму, разделявшую комнату на две части, и вернулся с кувшином и чашей. - Мой сын подвел вас, - сказал самурай, пока Саске с жадностью пил. - Где он? Я хочу с ним поговорить, - он не стал разубеждать Яшамару, потому что не хотел тратить на это время. Он и так упустил его, пока валялся без сознания. - Я не видел его с вашего возвращения. Я отправлю за ним слуг. - Нет, - резко перебил его Саске. – Найди и приведи сам. - Господин, - Яшамару коротко поклонился, постаравшись не выдать голосом своего удивления, и поспешно покинул комнату. Прикрыв глаза, Саске позволил себе короткий усталый вздох и попытался подняться. У него получилось лишь с четвертого раза, и к тому моменту по его вискам медленно стекали капли пота. Прыгая на одной ноге, он добрался до встроенного в стену шкафа и накинул на себя широкий халат. Столь простейшие действия потребовали от него предельного напряжения и концентрации и порядком утомили. И потому, с трудом вернувшись на футон, он не сдвинулся с места, дожидаясь Яшамару и Мамору. Прошло не меньше получаса, прежде чем в дверях показались его самураи. Оба выглядели запыхавшимися, а Мамору еще и встревоженным, но вслух Саске сказал: - Сядьте напротив. Он помолчал какое-то время, потому что ему требовались внутренние силы, чтобы вновь заговорить. Отец и сын смотрели на него с едва уловимым удивлением, теряясь в догадках. Их господин вел себя странно и непривычно, и не походил сам на себя. - Когда Дайго-сан приезжал в поместье, он поставил мне условие: если я хочу изменить брачное соглашение Хоши и его внука, то должен убить советника Хиаши-сана, - он хмыкнул и против воли покосился на забинтованную ногу. – Для этого я сперва убил советника нашего Сёгуна. Саске посмотрел на Мамору, а затем на Яшамару, и во взглядах обоих он прочел понимание. Они знали, что он скажет дальше. - Теперь должен умереть кто-то из моего ближайшего окружения. Никто из них не вздрогнул, и Саске понял, что был прав. Они знали. - Должен быть убит. И никто, кроме нас, не узнает правды. Его слова означали, что в глазах всех остальных один из них будет самураем, который не справился. Который совершил ошибку и дал себя одолеть в поместье господина!.. - Позвольте мне... - Я готов... Отец и сын заговорили почти одновременно и переглянулись, услышав сказанное другим. - Помолчи, мальчишка, - процедил Яшамару сквозь зубы и посмотрел на Саске. – Господин, позвольте мне, - твердо повторил он. Мамору дернулся и опустил голову, переведя взгляд на свои руки, лежащие поверх бедер. - Я подвел вас в поместье Хьюга, - упрямства ему было не занимать. – Будет справедливо, если я... Только присутствие Саске удерживало Яшамару от затрещины. Мамору ведь был не только его сыном, но и самураем, взрослым мужем. Хотя для отца по-прежнему оставался мальчишкой. - Я знаю тебя, сколько себя помню, - Саске посмотрел на Яшамару с неясным выражением лица. – Ты был моим наставником в детстве. Я не мог бы пожелать себе иного советника, - он прикрыл на мгновение глаза. – Помоги встать. Схватившись за руку Яшамару, он поднялся и еще несколько секунд крепко сжимал его предплечье. Их взгляды встретились, и любые слова стали ненужными, лишними. - Выйдем в сад. Возьми мою катану. Яшамару и Мамору помогли ему одеться и добраться по длинным коридорам поместья до крыльца и сойти по ступеням вниз. Холодный зимний воздух щипал кожу и заставлял поднимать плечи, чтобы сохранить тепло. Ночь выдалась удивительно безоблачной и светлой; практически полная луна залила поместье серебристым светом, который тускло отражался от снега. В молчании они углубились в сад и отошли на несколько тё от главного дома, когда Саске приказал остановиться. Яшамару почувствовал, как им овладевает смятение, и стиснул зубы, вновь возвращая себе контроль над эмоциями. - Это честь... служить вам, - сказал он с короткой паузой. – И честь умереть. - И для меня, - Саске сжал его плечо и быстро отпустил, коротко кивнув в сторону оцепеневшего Мамору. Он забрал у него катану и отвернулся, чтобы дать отцу и сыну попрощаться. Время текло медленно-медленно, почти остановив свой ход; вокруг стояла тишина зимнего сада: ни шелеста ветвей, ни шума птиц. И когда Мамору отступил на шаг назад, а Яшамару, стоявший к Саске спиной, начал к нему поворачиваться, Учиха снес своему самураю голову и рухнул в снег рядом с ним, не сумев сохранить равновесия на одной ноге и с одной рукой. Они провели в монастыре всю оставшуюся осень и зиму, почти полгода без пары недель. И хотя Саске не сдержал своего обещания, и их вынужденный отъезд затянулся на гораздо больший срок, чем он говорил, и Хоши истосковалась по отцу и поместью, Сакура считала те месяцы одними из счастливейших в своей жизни. Пожалуй, счастливее она была лишь в те короткие недели сразу после окончания войны, когда Саске вернулся в поместье, и она носила его ребенка. А после случилось то, что случилось, и ее жизнь превратилась в череду потерь. В монастыре же Сакура чувствовала себя спокойно. Она словно наконец избавилась от постоянного давления и тревоги, от горечи, витавшей в воздухе поместья и оседавшей у нее на губах. В полном одиночестве она бродила по территории монастыря, слушала сперва шорох и хруст опавшей листвы под ногами, а после – скрип снега, на который та зима выдалась щедрой. В тишине, в каком-то безвременье, предоставленная самой себе, Сакура много думала и полушепотом вела с собой продолжительные беседы. Время текло плавно, и она не чувствовала его ход. День сменялся днем, и каждый из них был похож и одновременно не похож на предыдущий, потому что с каждым новым рассветом ее боль уменьшалась, а раны – затягивались. В монастыре под присмотром самураев жили мальчишки, чьи отцы, также входящие в самурайское сословие, погибли, и в семье не осталось никого, кто мог бы обучить их воинскому искусству. Таких детей забирали себе монахи-воины и растили их, пока им не наступала пора взять в руки оружие мужчины и не уйти из монастыря, чтобы служить своему господину. Первые недели Сакура не могла смотреть на мальчишек без боли и подступающих к горлу рыданий. Каждый раз она представляла своего сына – сына, которого не родила, - и ей казалось, что у нее вот-вот разорвется сердце. Но время шло, и ее боль, как ни странно, уменьшалась, и однажды Сакура провела наедине с окружившими ее мальчиками целое утро, рассказывая им о клане Учиха и прошедшей войне, и ни разу не почувствовала, что готова разрыдаться. И сердце, грозившее разорваться, билось спокойно и размеренно, и дыхание не перехватывало от жалящей боли в груди. То, что ее уничтожало, не давало дышать, спать, есть, постепенно превратилось в тоску и горечь на языке, в тяжесть на сердце, которая болела и всегда будет болеть, но с которой она сможет жить; в ношу, которую она сможет вынести. И спустя несколько недель после их прибытия Сакура спокойно наблюдала за своей дочерью, бегавшей по монастырю не только среди мальчишек, но и наравне с ними. Ей в голову перестали закрадываться сравнения, большая часть которых была не в пользу Хоши. Она больше не думала, что будь у нее и Саске еще и сын, то по потайным тропинкам монастыря носился бы сейчас еще и он. - Хоши-чан выглядит очень довольной, - как-то сказал ей Такуми. Он обычно сопровождал ее всюду, куда бы она ни пошла, и в то утро Сакура долго стояла на открытой террасе и, кутаясь в плащ, наблюдала за детьми. На землю медленно падал пушистый снег, но ни мальчишки, ни Хоши будто не чувствовали ни его, ни холода, затеяв под присмотром старших монахов потасовку на гибких бамбуковых палках. - Было бы странно, если бы она не была довольна, - хмыкнула Сакура в ответ. Не был бы доволен только Саске, узнай он, как много свободы предоставлено его дочери вдали от поместья. Но Саске отправил их в монастырь вдвоем и не спешил забирать, и потому Сакура со все усиливающейся каждый день легкостью пренебрегала его мнением, когда ей случалось вести с ним мысленный спор. Наверное, Саске не позволил бы дочери носиться по монастырю с сыновьями самураев. Не потому, что мальчишки – неподходящая компания для наследницы Учиха; напротив! Но он считал, что Хоши следует учиться сдержанности, следует вести себя спокойнее. И потому он не позволил бы ей наравне с другими размахивать из стороны в сторону бамбуковой палкой, представляя в своей руке катану. Сакура же еще помнила себя в детстве. В отличие от мужа она не забыла, что сама когда-то была маленькой девочкой – любознательной и живой. И, конечно же, втайне гордилась, что Хоши характером больше похожа на нее, чем на Саске. Как бы она могла подавлять это в дочери? И потому она разрешала ей множество вещей, что находились под строгим запретом в поместье. *** Новости достигали монастыря всегда с большой задержкой – или же по приказу Саске с большой задержкой их сообщали ей – Сакура не знала и не хотела знать. Его письма, как и всегда, были короткими и скупыми на слова. Он не рассказал, чем закончился визит Минамото и как все прошло, заключили ли они соглашение; не говорил о встречах бакуфу в Камакуре, о том, как поместье переживает осень и зиму: достаточно ли припасов, не обрушили ли снегопады своей тяжестью крыши минка, как случилось уже пару лет назад? Интуитивно приняв правила игры, Сакура и сама почти не задавала вопросов – она чувствовала, что ответов на них не получит. Проходили недели после события, прежде чем его отзвуки долетали до нее – со слов Такуми, разговоров между монахами-самураями или же из писем Саске. Именно так она узнала, что был убит один из ближайших советников Наруто-самы – спустя примерно три недели после убийства, и к тому дню уже умер еще один советник – но уже Хиаши-самы. Саске написал ей тогда, что им лучше остаться в монастыре – пока он не выяснит, кто стоит за убийствами. В первое время пребывания в монастыре Сакура безумно злилась, потому что воспринимала их с дочерью отъезд как ссылку. Может быть, обоснованную и необходимую, но все же ссылку. Разозлилась она и прочитав его письмо, хотя доводы мужа были действительно разумными. Но прошло совсем немного времени, и до них дошли вести о смерти Яшамару – его убили прямо в поместье, и всю злость Сакуры сняло как рукой. У Саске были весьма веские причины волноваться об их благополучии, и для всех будет лучше, если она с Хоши проведет зиму в монастыре. А после Сакура настолько привыкла, настолько полюбила это место, что перестала злиться в ответ на письма мужа, где он говорил, что им нужно задержаться еще. И еще. И еще. Но тот день, когда он разрешил им вернуться, все же наступил. Ранней весной, как только сошел снег, и по высохшей на холодном солнце земле могла проехать, не увязнув, рикша, Такуми принес Сакуре и Хоши радостные вести: очень скоро они отправятся домой. - Ты не рада? – спросила Сакура у дочери, когда они остались вдвоем. Хоши неопределенно повела плечами и посмотрела на нее, склонив голову набок. Такуми застал их во время упражнений с танто - встрепанными и запыхавшимися. В поместье Сакура непременно начала бы волноваться из-за своего неподобающего вида, но в монастыре подобные вещи воспринимались гораздо менее остро. Хоши провела рукавом по лбу, смахивая пот и отбрасывая с лица волосы, и тяжело вздохнула. Она разглядывала татами под своими босыми ногами и больше не поднимала взгляда. И потому Сакура не сразу осознала, что ее дочь плачет – только когда у нее затряслись плечи от сдерживаемых рыданий и всхлипов. - Хоши, милая, что случ… – она не успела договорить, когда девочка, отбросив в сторону танто, врезалась ей в живот и заревела в голос, и даже плотная ткань куртки для тренировок не приглушала ее всхлипы. Сакура была матерью уже семь лет, но в первые мгновения она растерялась и перепугалась, словно сразу после родов. Хоши плакала редко, и никогда от боли или огорчения. Она была ребенком, который скорее пнет еще раз камень, о который она запнулась, чем заплачет из-за стесанных при падении ладошках. И сейчас, когда ее девочка плакала горько и безутешно, Сакура не знала, что и думать. Она была уверена, что новости о скором возвращении домой обрадуют Хоши, безумно скучавшую по отцу. - Я б-б-боялась, - дочь оторвала голову от ее куртки и посмотрела на нее снизу вверх зареванными, красными глазами, - что отец нас б-бросит тут навсегда, - стуча зубами от рыданий, кое-как выговорила она. - Ох, Хоши... – выдохнула Сакура, обнимая ее за плечи и притягивая обратно к себе. – Твой отец любит тебя. Он никогда бы тебя не бросил. «... в отличие от меня...» - добавил голос у нее в голове. Этот голос отравлял ей жизнь еще в поместье, не забывая каждый раз напоминать об ее никчемности и неспособности родить Саске наследника. В монастыре он исчез на какое-то время, и Сакура надеялась, что он уже не вернется, но тщетно. - Но он же отправил нас сюда. Это потому, что я тогда не смогла с первого раза назвать всех глав клана Минамото? Сакура рассмеялась бы, не будь ей так горько, и не смотри на нее дочь доверчивым взглядом раненного зверька. «Это потому, что я не смогла с первого раза родить ему сына», - прозвучал у нее в голове все тот же голос. Она тряхнула головой, и несколько прядей выбилось из пучка на затылке, скользнув на лицо. - Он защищал нас, - сказала Сакура твердо. – Он защищал тебя, потому что ты его дочь, и нам было опасно оставаться в поместье. - А мне отец сказал, что я должна защищать тебя, потому что ты болеешь... – тихо отозвалась девочка. Она уже не рыдала с горькими всхлипами и просто прижималась к животу Сакуры щекой посреди огромной и пустой комнаты, в которой зимой упражнялись воины из монастыря или она с матерью. Сакура вздрогнула, и Хоши, конечно же, это почувствовала. - Вот видишь, - она быстро взяла себя в руки и улыбнулась, поглаживая дочь по затылку. – Так или иначе, Саске защищал нас. - Я думала, отец меня наказал... и из-за Минамото, и потому что у меня в спальне все валялось на футоне, и он сказал, что это очень стыдно. И потому, что я не послушалась и прокралась к тебе в то утро, а если я хочу когда-нибудь стать онна-бугэйся, я должна подчиняться, когда он что-то говорит, - приглушенно забормотала Хоши, катая между пальцев уголок куртки. Она нервничала и прикусывала губу, когда замолкала, чтобы набрать побольше воздуха. Сакуре казалось, что еще немного, и у нее от ужаса зашевелятся волосы на затылке. Ее дочь говорила чудовищные, страшные вещи. Она ведь думала так все время, пока они были в монастыре, думала и никому не говорила, переживала все в одиночестве, и неизвестно, как много плохого она успела себе вообразить. Что они за родители, что она за мать, если ее девочка живет с такими мыслями на сердце?!... - Хоши, - Сакура отстранилась от дочери и опустилась перед ней на колени, сжав ладонями плечи. – Посмотри на меня. Хоши послушно подняла на нее безучастный взгляд. Она выглядела такой маленькой и ранимой... Сакура уже и не помнила, когда в последний раз видела такой дочь. - Саске тебя не наказывал. Поверь мне, нет на свете поступка, который ты можешь совершить, чтобы отец отослал тебя. Он не поступил бы так никогда и ни за что. Хоши вроде бы кивала в такт ее словам, но Сакура чувствовала, что дочь ей не верила. Да и с чего бы ей?.. Сакура ведь тоже ее подводила: сразу после рождения, когда отказывалась брать на руки, и последние пару лет, когда не видела ничего вокруг, кроме своей боли из-за не рождённых детей. Хоши вытерла с лица последние слезы рукавом куртки и посмотрела на Сакуру. - Покажешь мне еще раз то движение рукой? – предложила она и нагнулась, чтобы поднять отброшенный в сторону танто. Ей сделалось стыдно: нехорошо так обращаться с оружием. Прищурившись, Сакура некоторое время смотрела на дочь, жалея, что не может услышать ее мысли. - Твой отец гордится тобой, - с мягкой улыбкой произнесла она, прежде чем поудобнее перехватила рукоять танто и приготовилась к замаху. *** - Ничего удивительного, - смотря вслед убежавшей дочери, Сакура пожала плечами. – Она тосковала по тебе. - Потому не хочет видеть? – Саске мрачно усмехнулся. Возможно, на этот раз ему стоило прислушаться к Наруто и сперва написать Сакуре, что он заберет их сам, и уже потом приехать в монастырь. Тогда бы Хоши, чуть ли не врезавшаяся в него, когда шла с матерью на вечернюю трапезу, не шарахнулась от него как от призрака в сторону и не убежала прочь, едва опомнившись от потрясения. - Дай ей время, - сказала Сакура, подумав, что ей бы тоже не помешало немного времени. Не так она представляла себе встречу с мужем после полугода порознь, не так. Перестав смотреть в сторону, где скрылась Хоши, Саске повернулся к ней, и его взгляд смягчился. - Я думал, что мое неожиданное появление обрадует... вас обеих. От неуверенности в его голосе и вопроса, повисшего между ними, но не высказанного вслух, Сакуре захотелось рассмеяться. За все годы она не видела Саске растерянным, кажется, ни разу. - Ты отослал нас сюда на полгода, хотя обещал, что ненадолго. Чего ты ждал? - Сакура... – он вздохнул и замолчал, и напомнил себе, что, не зная всей правды, она имела право злиться. Было гораздо проще, когда он ей не лгал. - Что? – требовательно спросила она, чувствуя, как от смятения, в которое Саске поверг ее своим появлением, на щеках проступает румянец. Это раздражало ее чрезвычайно – то, с какой легкостью она иногда краснела. Ей казалось, что так она обнажает свою уязвимость. Замечая и ее румянец, и вернувшийся блеск глаз, Саске подумал, что полгода вдали от поместья пошли ей на пользу. Только вдали от поместья или еще и вдали от него?.. Сакура выглядела отдохнувшей и свежей, словно наступающая весна. Светло-серое, жемчужное кимоно подчеркивало сияние ее кожи и оттеняло насыщенно-зеленый цвет глаз. Ушла ее болезненная худоба, ушло ощущение, что о скулы и подбородок можно порезаться. Но – что важнее всего – из взгляда ушла звериная тоска и горечь. А ушла ли отрава из ее крови?.. Сакура сперва подалась к нему, будто требовала ответа, но в какой-то момент осеклась и отступила назад. Яшамару убили, напомнила она себе. Череда странных смертей прошла по великим кланам, и возможно, Саске не был уж так не прав, когда отправил их сюда? И к тому же ей нравилось в монастыре. Действительно нравилось. Здесь она почувствовала себя как человек, оправившийся после долгой болезни. Тогда отчего хотелось обвинять мужа в ссылке и в том, что он нарушил данное ей слово?.. А потом Саске, наконец, ответил: - Я рад, что ты вернешься домой. «Я рад, что ты вернешься ко мне». И сердце Сакуры уже в который раз дрогнуло и рассыпалось на тысячу кусочков. Волна неконтролируемой и необъяснимой нежности захлестнула ее, и она вдруг увидела то, что не заметила в первые минуты их встречи: его запавшие от усталости глаза. Свежий шрам на левой щеке. Новые морщины, прорезавшие лоб. То, как часто он тер переносицу. Слой грязи на подоле его плаща. Она моргнула раз, другой, избегая смотреть Саске в глаза. - Я тоже рада вернуться, - сказала Сакура, старательно разглядывая землю у себя под ногами. Ей захотелось прикоснуться к нему. Кажется, ей захотелось его обнять. Но вокруг стояли самураи. И хотя они демонстративно отводили взгляды в сторону, в отличие от нескольких предыдущих лет Сакуре вновь стало важно, что подумают о ней, как о жене главы клана Учиха. Потому она сдержала свой порыв и посмотрела в сторону, куда убежала дочь. - Нужно найти Хоши. - Зачем? – Саске дернул плечом. – Она придет сама, когда перестанет злиться. Ей нужно время, - он сделал короткую паузу. – Я хочу поговорить с настоятелем. Он медленно зашагал к восточной части монастыря, где в отдалении от прочих построек располагались минка его настоятеля, и кивком головы предложил Сакуре следовать за собой. На расстоянии нескольких шагов их сопровождали прибывшие с Саске самураи, и Сакура с оторопью поняла, что не знает в лицо почти никого из них. - А где Мамору? Как он? Ты знаешь, кто убил Яшамару-сана и других?.. – стоило начать задавать вопросы, и она уже не могла остановиться. - В поместье. Теперь он вместо отца занимается делами клана, когда меня нет. Пока не знаю, - к ее удивлению Саске последовательно ответил на все ее вопросы, не став отмалчиваться, как он обычно любил. «Делами клана должна бы заниматься я», - подумала Сакура со смутным сожалением. Она забыла, когда в последний раз хотела заниматься хоть чем-то, связанным с поместьем или кланом, и пока не знала, рада ли она вновь появившемуся желанию, ведь оно все усложняло. «Мамору поседел», - мог бы добавить Саске. После той ночи в волосах его самурая появились серые пряди; все думали, что он горюет по отцу и винит себя в ранении господина, но Саске знал правду. Мамору поседел той ночью, когда увидел, как его господин отрубает голову его отцу. - Но вы же выясняете? Ты и Наруто-сан, и Хиаши-сама? И получается, что только у Минамото никого не убили? - Получается, да, - Саске подавил смешок. Мысль о том, что тень подозрения за совершенные им убийства из-за старика Дайго падет на него же, доставляла ему недостойное удовольствие. - Саске, - Сакура неожиданно сжала его локоть. – Как убийца проник в поместье? – спросила она напряженным голосом. – Ему помог кто-то из слуг? Или?.. - В поместье безопасно, - после короткой паузы отозвался Саске. – Того, кто ему помог, я казнил, - единожды соврав, он уже не мог остановиться. Ложь порождала за собой другую ложь, и та цепляла следующую, и так по цепочке, как нитка жемчуга, где жемчужина шла за жемчужиной. Он лгал и лгал, и лгал. И надеялся лишь, что не утонет в своей собственной лжи. - Я не приехал бы за вами, если бы вам что-то грозило, - добавил он, и Сакура рассеянно кивнула, не отпустив, впрочем, его руки. - Когда мы отправимся в поместье? – спросила она, чтобы заглушить неловкое молчание, повисшее между ними после слов Саске, в которых ей послышался немой укор. - Ночью. Так безопаснее. Они шли медленно, а когда поднимались на невысокий холм, где начиналась территория монастыря, на которую Сакура обычно не заходила, то Саске едва ли не отстал от нее, пропустив на полшага вперед. И только тогда она заметила, что он припадал на правую ногу. - Что с тобой случилось? – Сакура повернулась к нему и невольно накрыла ладонью запястье; прикосновение ее пальцев обжигало холодом. Саске дернул краем губ, скривившись. - Старая рана не хочет заживать. - Когда ты ее получил? Когда убили Яшамару-сана? – она продолжала сжимать его запястье, не желая отпускать. - Здесь не лучшее место для этого разговора, Сакура, - он качнул головой и потянул жену за собой дальше вверх по холму. – После поговорим. Когда закончился их небольшой подъем, взору Сакуры предстала восточная часть территории монастыря, в которой она еще не бывала, и где располагалось большинство основных зданий и сооружений, включая главный зал. Несмотря на голые ветви деревьев, что возвышались черными столбами над минка, и серый, все еще по-зимнему мрачный воздух, Сакуре понравился открывшийся вид, и она подумала, как же красиво здесь должно быть поздней весной. В отличие от той части монастыря, где жила она с дочерью, здесь чувствовался простор. - Зачем тебе нужен настоятель? – спросила Сакура, когда они спускались вниз по вымощенной темным булыжником тропе, скользкой и влажной из-за недавно стаявшего снега. - Обсудить, готов ли монастырь отразить нападение, случись оно прямо сейчас, - Саске морщился каждый раз, когда приходилось ступать на больную ногу, давление на которую усиливалось из-за крутого спуска и мокрого булыжника. Услышав, Сакура шумно выдохнула и застыла позади него словно вкопанная. - О чем ты говоришь?.. – ее голос дрогнул, потому что впереди замаячил призрак еще одной войны – так она поняла слова Саске. Он остановился и обернулся к ней, смотря снизу вверх. До него не сразу дошло, как именно прозвучал его ответ. - Я не жду нападения, - уточнил Саске. – Но хочу знать, что мы к нему готовы. Однажды мы не были. И ты знаешь, чем все закончилось, - он хмыкнул и взмахнул культей, и Сакура прикусила губу. Даже спустя годы Саске не уставал иронизировать над своим увечьем. Спустившись с холма, они углубились в лес, чтобы добраться до минка настоятеля, располагавшегося в отдалении от прочих сооружений монастыря. Встречавшиеся им на пути монахи-самураи сходили с тропы, уступая дорогу, и низко склонялись вслед. - Ты опасаешься... - Я не опасаюсь, - Саске дернул головой, и Сакура закатила глаза. - Ты думаешь, что Минамото могут напасть? Но у нас же с ними союз... а больше никого не осталось, - Сакура с молчаливым вопросом во взгляде повернулась к мужу. Он вздохнул про себя, а вслух сказал: - Это рутинное беспокойство. Мы должны быть готовы, вот и все. Он опять ничего не объяснил, Саске понимал. Но он не мог объяснить это, не объяснив все предшествующее – ту договоренность с Минамото, прокатившиеся по великим кланам убийства, проницательный взгляд Хьюга, кровь Яшамару на рукавах своего кимоно... Он моргнул и тряхнул головой, сбрасывая задумчивое оцепенение. Потом. Может быть, он найдет нужные слова потом. Или будет лгать до последнего дня. Разговор с настоятелем оказался гораздо обыденнее, чем ожидала взволнованная словами мужа Сакура. Она воображала, что Саске и настоятель развернут на столах карты, вырезанными деревянными фигурками изобразят на них монахов-самураев и вражеское войско, обсудят вероятные пути отступления. Но реальность, как и всегда, была гораздо скучнее. Они говорили о запасах продовольствия и вместимости хранилищ, о лекарствах и горных тропах, что вот-вот размоет таявший снег. Они вернулись в западную часть, и разочарованная, обманувшаяся собственными ожиданиями Сакура молчала весь обратный путь. Порой она словно превращалась в себя пятнадцатилетнюю – восторженно-наивную девчонку, в мире которой каждый самурай был честен и верен, и война не представляла собой смесь крови, грязи и боли. К их возвращению вечерняя трапеза уже закончилась, но для них подготовили отдельный стол в одной из двух комнат, где жили Сакура и Хоши – так сказал встретивший их Такуми-сан. - Вы сами ели? Я хочу уехать с темнотой. - Мне это передали, господин, - Такуми кивнул. – Только придется всем ехать верхом. Рикша увязнет на тропе, да еще и ночью. - Все так. Мы взяли с собой свежих лошадей для Сакуры-сан и Хоши. Проследи, чтобы самураи отдохнули. И отдохни сам. Обратный путь будет не из легких. Саске помедлил, смотря на Такуми, и зашагал прочь – так быстро, как позволяла ему раненая нога. - Госпожа, - после короткого раздумья самурай решился ее задержать. – Саске-сама не говорил, отчего так спешит уехать? Сакура пожала плечами. Она и сама хотела бы знать. Все же отправиться в поместье утром было бы и разумнее, и гораздо менее опасно. - Нет. Я ничего не знаю, - подавив усталый вздох, она улыбнулась Такуми-сану уголками губ и прошла вслед за Саске, скрывшимся в минка. Как же ей было спокойно до его приезда. Спокойно и безмятежно, и размеренно текла ее с Хоши жизнь, и каждый новый день напоминал предыдущий, и она не боялась наступления утра, потому что знала: ничего не произойдет. Саске внес хаос и смятение в их жизни всего лишь за пару часов, прошедших с момента его появления в монастыре. И на секунду Сакура задалась вопросом: хочет ли она вернуться?.. Это была мысль, не достойная жены главы клана Учиха, не достойная ее как женщины, имеющей четкое понятие о своем долге жены, матери и хозяйки поместья и о своей чести. Кажется, она совсем запуталась. Когда она шла по коридору, то услышала тихие всхлипы и поневоле замедлила шаг. Очень скоро Сакура поняла, что всхлипы доносились из отведенной им с Хоши комнаты, где сейчас для них должна быть подготовлена трапеза. Вспыхнув, Сакура заспешила. Она переживала за дочь, потому что знала, каким может быть Саске. Добежав до дверей, она резко развела створки в стороны и застыла на месте. Саске стоял на коленях перед Хоши, которая рыдала, уткнувшись ему в грудь, и он обнимал ее, поглаживая по затылку. Услышав шум, он поднял голову и встретился взглядом с Сакурой. Он улыбался. И она улыбнулась в ответ.