Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Наследие То, что после Хоши и до него у матушки было трое детей, Таро еще мальчишкой узнал во дворце Сёгуна. Не пришлось даже подслушивать да улавливать негромкие голоса слуг: какой-то мальчишка в запале детской ссоры выкрикнул ему это в лицо. Когда Таро вырос, он понял, что это обсуждали в Камакуре многие годы, и шорох сплетен преследовал и отца, и мать всякий раз, как они бывали при дворе Сёгуна. Потому отец не любил брать ее с собой в свои поездки, потому каждый раз следил, чтобы матушку всюду сопровождали самураи и служанки. Надеялся, что это поможет отгородить ее от шепота злых голосов. Не помогло. Она слышала, не могла не слышать. Точно так же, как не мог не узнать однажды Таро, хоть и был тогда совсем мал. Но у него хватило ума не задавать об услышанном вопросов: ни отцу, ни, тем более, матери. Он просто запомнил, что их могло быть гораздо больше – детей в поместье Учиха, и между ним и Хоши с Томоэ могли быть еще три девчонки. Почему-то он никогда не сомневался, что у матушки должны были родиться дочери. Он не задавал вопросов, но тени его сестер всегда вставали перед ним. В иные дни матушка становилась очень и очень молчаливой, что было ей совсем несвойственно; она уходила к бежавшему в глубине поместья ручью и пускала по воде белые цветы, и отец в такие дни запрещал ему и сестрам докучать ей вопросами и нарушать ее одиночество. Матушка никогда не грустила долго – у нее, как у хозяйки поместья Учиха, редко выпадала свободная минута. Уже к обеду она возвращалась к своим обязанностям, и на ее лице появлялась привычная улыбка. Но Таро с детства привык внимательно смотреть и слушать, и потому видел, что матушка улыбается через силу. Три сестры. Они наполнили бы коридоры поместья смехом и беготней, и Таро не чувствовал бы себя таким одиноким. После отъезда Хоши и Томоэ, и смерти матушки дом резко опустел, стал совсем чужим. Отец и он бродили по поместью словно две тени, и прошли многие недели, прежде чем Таро привык к тишине. На следующий год после смерти матушки отец впервые пошел к ручью сам. Ни разу до он не присоединялся к Сакуре, вообще никак не участвовал в ее ритуале. Саске пошел сам и позволил Таро пойти с ним – также впервые. Толкнув четвертый (теперь их было на один больше), последний, венок по течению, Таро отряхнул руки и встал. Он обернулся – отец стоял в паре шагов позади и смотрел вслед цветам, которые вода уже уносила прочь. Его глухое, черное кимоно резко выделялось среди окружавшей их зелени, свежести молодой травы, яркого безоблачного неба. - Твоя мать сделала для клана больше, чем кто-либо, - сказал Саске, не глядя на сына. Он щурился из-за яркого солнца, так и норовившего пробиться сквозь густую листву деревьев. Таро нахмурился, не понимая. Он не посмел бы сомневаться в словах отца или принижать матушку, но говорить, что она сделала больше, чем воины клана? Чем его самые прославленные самураи, выигравшие десятки сражений, навсегда оставившие свой след в истории? Чем те, кто увековечил славу клана, отдал за него жизнь, терпел пытки?.. Вопросы были написаны на лице Таро, и Саске хмыкнул. Он шагнул назад, скрываясь в тени деревьев, и поправил катану на поясе. Он обещал сыну, что потренирует его сегодня сам. Коротким кивком велев Таро подойти, он обнял его за плечи здоровой рукой. - Она родила тебя. Залив Она смеялась, и у Саске теплело в груди. Разумеется, он не выдал себя ни словом, ни жестом. Так и продолжал стоять поодаль в компании Мамору и еще пяти самураев, скрестив на груди руки, с нахмуренным, озабоченным лицом. Девочки, позабыв о том, как подобало себя вести, шлепали по мокрому песку босыми ногами – гэта и белые носки валялись в стороне, небрежно брошенные своими хозяйками. Саске молчал. Сакура смеялась, и он молчал. Что толку ворчать, раз он поддался уговорам и согласился отвезти их на залив? Что толку закатывать глаза, когда и Хоши, и Томоэ, намочив ноги, уже умчались далеко вперед вдоль берега, и три самурая неотступно следовали за ними? Когда смеялась его мать, отец смотрел на нее всякий раз. Саске тогда был мал; он не понимал ничего. Сейчас же он не отводит от Сакуры взгляда. Ветер растрепал ее прическу, и несколько прядей выбились из строгого пучка. Они падали ей на глаза и на лоб, и Сакура смешно сдувала их, будто могла соперничать с ветром на заливе. Волны с шипением подступали к ее ногам и растворялись в темном песке. Разумеется, она не могла разуться вслед за дочерями, но Саске видел, как она то и дело опускалась на корточки и трогала ладонью воду. Его самураи всякий раз отводили взгляд, словно могли ненароком увидеть что-то неприличное, и Саске понимал, почему. Сакура так улыбалась... Ночью она сказала ему, что ждет ребенка. Такой испуганной Саске видел ее последний раз годы назад, когда они только-только провели брачную церемонию, и Сакура в одно мгновение стала хозяйкой всех земель и поместий Учиха. Такой испуганной, словно олененок, встретивший в лесу охотника. У нее дрожали губы, когда она говорила, и пальцы, и ей пришлось сцепить их в замок. - Отец! – запыхавшаяся от быстрого бега Хоши звала его, стоя вместе с Томоэ возле Сакуры у кромки воды. Они с сестрой успели вернуться, пока его мысли занимали воспоминания. Он подошел к ним, и девочки на раскрытых ладонях показали ему ракушки и мелкие камушки, которые собрали на берегу. - Смотри, какие они красивые! – как обычно, у Хоши горели глаза, и голос звонко разносился над заливом, в то время как Томоэ сдержанно стояла рядом с сестрой и наблюдала за ним и Сакурой спокойным, взрослым взглядом. - Очень красивые, - кивнула Сакура с улыбкой. – Заберите с собой, сделаем вам дома украшения. Против воли взгляд Саске все возвращался и возвращался к оби на кимоно жены. Он знал, что ничего не увидит – слишком рано, чтобы живот выделялся под просторным кроем кимоно. Но не мог не смотреть. Этого ребенка они не потеряют. Они вернутся в поместье, и он отправит Сакуру в горы, к Мусасибо-саме. Он спрячет ее от целого мира и – в первую очередь – от себя. Больше он никому не позволит причинить ей боль. Он сможет ее защитить. Утром он поклялся кровью, и теперь он или исполнит свой долг и позаботится о своей жене, или умрет. Сакура с девочками, прижимавшимися к ней с двух сторон, смотрели, как вдалеке над водой медленно опускается солнце. - Нам пора, - сказал Саске. – Нужно вернуться до сумерек. - Еще немного, отец, пожалуйста. Закат должен быть очень красивым! - попросила Хоши, когда Томоэ уже отстранилась от матери и шагнула в сторону ожидавших их самураев. - Я уже все сказал, Хоши. Его дочь когда-нибудь перестанет с ним спорить? Он поймал насмешливый взгляд Сакуры и дернул уголком губ. Выражая свое недовольство громким сопением и пыхтением, Хоши неохотно поплелась вслед за Томоэ. - Было достаточно грозно, я почти испугалась, - сообщила ему жена, подстраиваясь под его широкий шаг. Саске замедлился и закатил глаза. - Дочери... - Посмотрим, что ты скажешь, когда родится сын, - сказала Сакура с озорной, лукавой улыбкой, словно и не было всех последних лет и всех потерь. - Посмотрим, что ты скажешь во время их свадебных церемоний, - он хмыкнул. - Мама, отец, смотрите! – Хоши звала их, вновь собираясь что-то показать, и они оба переглянулись, обменявшись смеющимися взглядами, прежде чем посмотрели на дочь, чтобы узнать, что она приготовила для них на этот раз.