Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Хеби пребывала в исключительно хорошем настроении. Сегодня ей удастся еще раз щелкнуть падчерицу по ее надменно вздернутому носу. Сакура спустится сейчас к гостям в домашнем, простом кимоно, чем нанесет им тяжелейшее оскорбление. Своим видом она выразит огромное неуважение и опозорит клан Харуно. Помимо этого, она запятнает также и свою честь — много ли уважения будет к девчонке, осмелившейся на подобное? Что хорошего можно будет о ней сказать? Что она не чтит традиций? Не соблюдает древнейшие обряды? Ставит гордость выше собственного достоинства? После такой выходки Учиха будут вправе разорвать помолвку, но Хеби думала, что этого не случится. Она подслушивала разговоры мужа и знала, что именно Учиха, к ее большому удивлению, предложили скрепить альянс двух кланов свадьбой. Поэтому она надеялась, что Саске-сан запомнит нанесенную девчонкой обиду и хорошенько проучит ее позже. Хеби улыбнулась, заслышав торопливые шаги падчерицы на лестнице. Если она запутается в подоле кимоно и свалится под ноги гостей, будет совсем хорошо. Хироши недовольно оглянулся на жену, раздраженный опозданием дочери. Фугаку и Саске молча переглядывались, и по их лицам ничего нельзя было понять. — Отец, у нас гости? — Сакура, не дойдя нескольких ступеней, остановилась и глубокого вдохнула, пытаясь придать голосу должное удивление и волнение. Она на мгновение прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и приложила усилие, чтобы разжать судорожно сведенные пальцы. Потом расправила плечи и сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от коридора, где ждали Учиха вместе с ее семьей. Носить фурисоде — особое искусство, и Сакура не владела им в должной мере. Она была слишком высокой и потому испытывала трудности с равновесием, когда приходилось идти в гэта на платформе и в узеньком кимоно, в котором следовало резать каждый шаг и мелко семенить. Сакура пошатывалась, не в силах идти ровно, а иногда и падала, запутавшись в подоле. Сегодня трудностей ей добавили длинные рукава фурисоде, которые так и норовили попасться под ноги или зацепиться за татами, тем самым заставляя ее спотыкаться. В детстве за падения и неуклюжесть Сакуру дразнили долговязой цаплей. Она вспомнила об этом теперь и закусила губу, пытаясь совладать с рукавами и телом. «Если я упаду, то умру». Она сделала последний шаг и свернула за угол, оказавшись в конце коридора. Сакура ощутила, как в нее впиваются пять разных взглядов, и вскинула подбородок, что подчеркнуло ее острые скулы. Уязвленная мачеха смотрела на нее со злым прищуром, а отец досадливо поджимал губы — он вообще редко бывал ею доволен. Сакура нервно повела плечами, разглядывая Учиха из-под опущенных ресниц. Они оба были похожи, отец и сын. Темноволосые, высокие, в глухих черных кимоно, единственным украшением которых являлся символ клана. Они даже стояли, одинаково скрестив руки на груди. Сакура дрогнула, замечая ножны на их поясах. Пусть с завязанными в знак мирных намерений ремешками, но ножны. Все это длилось не дольше мгновения. Сакура плавно ступила вперед, и ее руки с широкими рукавами взметнулись вверх подобно крыльям птиц. Она сложила ладони лодочкой и поклонилась в пояс. Когда она выпрямилась, на ее губах играла мягкая, дружелюбная улыбка. — Фугаку-сама, Саске-сама, добрый вечер, — произнесла она и с недоумением взглянула на Хироши. — Отец, отчего ты не сказал мне, что мы ждем сегодня гостей? Я бы надела что-нибудь получше, чтобы их поприветствовать. Глава клана Харуно метнул в сторону жены убийственный взгляд, не суливший ей ничего хорошего. Он не вмешивался в ее отношения с падчерицей, никогда не защищал Сакуру и не пытался ее огородить. В их ссорах он всегда принимал сторону Хеби и наказывал дочь. Но сейчас речь шла не о рядовой склоке. Речь шла о его чести, которая могла быть запятнана. Выйди Сакура в простом кимоно, он не стал бы разбираться и обрушил бы на ее голову все упреки. Но выяснилась правда, да еще таким нелицеприятным образом — при гостях, и Хироши был взбешен. — Выйдите обе вон, — шепотом выплюнул он, стиснув локоть жены, и та, не посмев спорить, выскользнула из коридора вместе с Ханами. Сакура не скрывала торжествующей улыбки, пока не наткнулась на пристальный, внимательный взгляд старшего Учиха. Она мгновенно потупилась и уставилась в пол, чувствуя, как по щекам расползается предательский румянец. Его, конечно, никто не заметит: скрывая синяки, Сакура нанесла толстый слой пудры. Плотно сжав губы, она повернулась к гостям и повела рукой, указывая на двери в соседнюю комнату: — Прошу, проходите. Я распоряжусь подать угощение. Она сбежала на кухню, едва договорив, и только там смогла перевести дух. Сопровождаемая сочувствующими взглядами прислуги, Сакура взяла поднос с чашечками саке и тарелками с легкой закуской из острых овощей. Идти ровно и сохранять равновесие стало еще сложнее, но она смогла вернуться в комнату и опустить поднос на низкий столик, ничего не разлив и не уронив. Отец наблюдал за ней почти с одобрением — едва ли не впервые в жизни. Гости и Хироши продолжили прерванный появлением Сакуры разговор, не обращая внимания на ее присутствие. Она поднесла саке каждому из них и разложила овощи в три маленькие тарелочки. Ей угощение не полагалось, равно как не полагалось и сидеть с мужчинами за одним столом. Сакура закусила губу, чувствуя нараставшее внутри возмущение. Отношение к женщине, при котором она считалась приятным дополнением к мебели, всегда раздражало ее неимоверно. Но сейчас, когда ей приходилось столь унизительно прислуживать гостям, ее возмущение тысячекратно усиливалось. — Свадьбу можно будет сыграть в конце месяца, после приема у Императора, — поразмыслив, заключил Хироши, выжидающе смотря на Учиха. Отец с сыном переглянулись, Фугаку едва приметно кивнул, и Саске сказал: — Я бы не хотел затягивать. Думаю, мы могли бы провести обряд через неделю. Сакура вспыхнула. Ее мнение, разумеется, никого не интересовало. Она сердито мотнула головой и произнесла: — Неделя — слишком мало. Мне не хватит времени, чтобы подготовиться. Мужчины разом посмотрели на нее, словно и правда забыли, что находились в комнате не одни. — Никому нет дела до твоих желаний, Сакура, — процедил Хироши, угрожающе сводя на переносице брови. — Будь добра молчать, пока тебя не спрашивают. Саске и бровью не повел на ее возмущение, продолжив говорить: — Завтра нужно отправить гонцов с приглашениями и определиться с приданым, — он скривился, словно от боли, и по его лицу пробежала тень недовольства. — А гостей я могу выбрать? — Сакура скрестила руки на груди и окинула Саске дерзким взглядом. — Или здесь мое мнение также никого не интересует? — Ты можешь помолчать, — равнодушно ответил тот, смотря в противоположную сторону. — А ты — найти себе немую невесту, — она огрызнулась прежде, чем успела подумать. И пожалела об этом почти сразу же: глаза Саске опасно сузились и он повернулся к ней, одарив насмешливым взглядом. — Девчонка! — ноздри Хироши раздувались в такт его свирепому дыханию. — Немедленно извинись! И убирайся готовиться к чайной церемонии. — За что же ей извиняться? — впервые заговорил Фугаку, и Сакуру поразил его низкий, ласкающий слух голос. В голосе Саске пела сталь, а у него — шелестела доставаемая из ножен катана. — За то, что никто не научил ее вести себя, как должно? Глаза Хироши налились бешеной кровью. Он хрустнул кулаками, но смолчал, понимая, что не ему спорить с Учиха. Не ему и не в его положении. Он перевел ненавидящий взгляд на Сакуру и сощурился. Как только уедут гости, девчонка поплатится за это унижение. Сакура не скрывала довольной улыбки, хотя в словах Фугаку и звучало оскорбление. Ей было все равно. Главное, что впервые на ее памяти кто-то сумел осадить отца. В клане он был повелителем и богом; никто не смел ослушиваться, никто не смел спорить. Ее же собственные жалкие попытки были для Хироши не страшнее тявканья щенка и пресекались обычно парой хороших пощечин. Фугаку заметил ее улыбку и приподнял бровь. Он уже сомневался в удачливости выбора Саске и жалел, что позволил ему поменять все тогда… Свадьба с покладистой девушкой принесла бы им больше пользы. Он взглянул на сына: им предстоит серьезный разговор после возвращения в поместье. Сакура, как могла поспешно, вышла из комнаты, переводя сбившееся из-за волнения дыхание. Ее выходка не останется безнаказанной, она была уверена. Но любое наказание стоило беспомощного выражения на лице отца, стоило его налившихся кровью глаз, нервно дергавшейся брови. Кожу еще жег взгляд Саске, которым тот проводил ее, и это заставляло Сакуру нервничать. Верно, она разозлила его — и не к добру. Она не собиралась дерзить, но пренебрежение вывело ее из себя, заставило совершить глупость. К чему было спорить, если она все равно знала, что ничего не добьется? Не помня себя, она прошла по вымощенной булыжниками дорожке в глубь сада, где располагался чайный домик. Будучи совсем маленькой, Сакура представляла, как проведет там церемонию для своего жениха. Он будет непременно любить ее, а она — его, и их брак ни за что не будет похож на брак ее родителей. Ее губы тронула горькая улыбка. Она прошла по темному, неосвещенному коридору, двигаясь почти наощупь, и опустилась на колени перед небольшим проемом — входом в комнату для чайных церемоний. Оттуда бил слабый свет — видно, слуги позаботились зажечь свечи. Сакура оказалась внутри и подавила вздох, неосознанно проведя рукой по острым сен-бонам в высоком пучке. Ее била нервная дрожь, а зубы клацали от страха, который нельзя было объяснить. Всего лишь чайная церемония. Сакуре не впервой будет ее провести. Так отчего же грудь сковывает тугой обруч волнения? Отчего предательски быстро бьется жилка на точеной шее? Стараясь успокоиться, она окинула взглядом небольшую комнату. Светло-желтые стены были украшены веерами и вышитыми полотнами, а в специальной нише токонома висел свиток с изречением японского мудреца об удаче. Под ним стояла ваза с тонкой веточкой сакуры, и она опустилась перед ней на колени, рассеянно скользя пальцами по холодному фарфору. В чайном домике не было места оружию, не было места насилию и грубости. Он служил для умиротворения; здесь следовало избавляться от всех дурных помыслов и наслаждаться древним таинством чайной церемонии. Покой и Саске. Гармония и Саске. Сакура запиналась, пытаясь связать эти слова в одно предложение. Учиха был свирепым ураганом. Он уничтожал все на своем пути, вихрем проносясь по людским жизням. Он оставлял позади себя лишь боль и разрушения, кровь и смерть. Все, к чему он когда-либо прикасался, умирало. Сакура еще вчера дала себе зарок не верить бесчисленным слухам, не судить Учиха по чужим словам. Но сегодня ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять: брак с ним не сулит ничего хорошего. Саске был опасен. Его взгляд заставлял людей цепенеть, пригвождал к полу, не позволяя сопротивляться. Его душа была черна, а руки залиты кровью. Он нес с собой смерть. Громкий хлопок входной двери заставил ее подпрыгнуть и неловко дернуть рукой, едва не уронив вазу. Стелившийся по полу сквозняк влетел в комнату, тронул подол ее кимоно и заставил трепетать пламя свечей. — Сакура, ты забыла, что должна встречать меня на пороге? — голос Саске гулким раскатом прошел под крышей чайного домика, и от его звуков что-то сжалось внутри Харуно, скрутившись в тугой комок. Это был страх. Учиха медленно шел по коридору, и вокруг него царила смешанная с темнотой тишина. Саске не нужно было пламя свечей: за годы тренировок он привык видеть ночью почти так же хорошо, как днем. Более того, солнечный свет почти слепил его, больно бил по глазам, и он ненавидел эту слабость. Саске шел почти бесшумно, мягко ступая босыми ногами по татами, но в пронзительной тишине его шаги звучали словно раскаты грома. В конце коридора забрезжил клочок света, и через несколько шагов Учиха оказался перед входом в комнату для чайных церемоний. Саске скрипнул зубами: он терпеть не мог этот унизительный ритуал. Склониться. Опуститься на колени. Он не сделал этого даже тогда, когда во время восстания против императора его, связанного, бросили к ногам одного из главарей бунтовщиков. Его хотели поставить перед ним на колени, но Учиха лучше бы умер под пытками, чем позволил им так унизить и обесчестить себя. А теперь он должен на коленях войти в комнату, чтобы показать Богам свою покорность и отсутствие злых помыслов. Богам… мужчины Учиха не верили в Богов, ни в старых, ни в новых. Они не молились и не жгли в их честь благовония, а единственным богом считали свой меч. И все же Саске, опустившись на колени, вошел в комнату и сразу же поднялся, не считая нужным исполнять ритуальные поклоны. Хватит с него никчемных традиций и никчемных Богов. Внутри в переносном очаге фуро горел яркий огонь, а прямо перед ним на татами валялся клочок бумаги. Саске поднял его и прочитал:

«Как же это, друзья? Человек глядит на вишни в цвету, А на поясе длинный меч!»

Он скомкал бумагу и бросил ее в очаг, потом сел на самое почетное место в комнате — возле ниши токонома — и замер, упираясь ладонями в колени. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чувствуя, как замедляется учащенное сердцебиение. Разговор с Хироши дался ему нелегко. Обсуждение приданого, деталей свадьбы, которая все равно не состоится… Саске был бы рад обойтись без пустой болтовни, но отец настоял. И ему пришлось подчиниться, пришлось делать вид, что слова Хироши хоть сколько ему интересны. Саске не понимал, для чего отец это затеял. Хироши был трусом, но не дураком. Он догадывался, чем должна закончиться чайная церемония — просто не мог не догадаться! Но все равно то и дело заводил разговор о свадьбе. К чему?.. Услышав шаги Сакуры, Учиха открыл глаза. Она вошла с высоко поднятой головой, держа на вытянутых руках тана — подставку для чая с двумя уровнями. Без неудобных гэта она двигалась куда более уверенней и грациозней и не боялась, споткнувшись, упасть. Подчеркнуто избегая взгляда Саске, Сакура поклонилась ему и поставила тана перед очагом, опустившись на колени. Она провела пальцами по керамической баночке для чая и кувшину без носика с горячей водой. Тяжелый взгляд Учиха заставлял ее нервничать, и Сакуре оставалось лишь надеяться, что он не собьет ее и не помешает закончить одно из сложнейших таинств — заваривание чая. Она отмерила маленькой ложкой необходимое количество чайной пудры из шелкового мешочка, наполнила ею небольшую чашку с водой и, взяв в руки бамбуковый венчик, медленными кругообразными движениями принялась взбалтывать чай. — Разве тебе не полагается развлекать меня беседой? — Саске потянул носом, когда по комнате поплыл тот неповторимый аромат зеленого чая с легким звучанием мяты и мелиссы. — А ты этого ждешь? — Сакура улыбнулась, уверенно омывая кипятком керамический кувшинчик. Ее руки порхали над подставкой, оглаживали слегка шершавую поверхность посуды, перекладывали с места на место шелковые мешочки и венчик. Она чувствовала, что все получается так, как должно, и потому на душе было легко. — Это подразумевается. Или ты не способна делать одновременно несколько дел? Сакура дернулась и пролила себе на руку кипяток. Она зашипела и обожгла Учиха сердитым взглядом. Потом прикусила губу, будто решаясь на что-то, и произнесла после минутного раздумья. — Тогда я хочу спросить. Зачем я тебе нужна? «Смело». — Мне следует рассказать тебе, зачем нужны женщины? — с напускной ленцой уточнил Саске. Он сухо хмыкнул, заметив смущение Сакуры. — Тебе следует рассказать мне, почему из всех кланов ты выбрал наш. Давно лишившийся былого влияния и порядком обедневший, — она одарила его проницательным взглядом и протянула чашку, наполненную чаем коитя. Он был больше похож на жидкую сметану, нежели на привычный чай, но именно эта консистенция считалась самой верной. Светло-зеленый цвет свидетельствовал о наивысшем качестве и лучшем сорте пудры, а сам чай, немного похожий на мыльную пену, говорил о том, что был правильно взбит. — С каких пор это обсуждается с женщинами? — Саске принял из ее рук чай и сделал маленький глоток. Стараясь скрыть досаду от услышанного, Сакура отвернулась, пряча лицо. Напрасно она спросила. Было неразумно ждать от Учиха иного ответа… Саске поставил пустую чашку на бамбуковую циновку и нахмурился. Видят боги, он не был зверем из людских рассказов, но сейчас собирался поступить именно так. Сакура, будто почувствовав что-то, подняла на него обеспокоенный взгляд и принялась нервно скручивать подол кимоно. — Хироши отдал тебя за свой долг моему клану. Я увезу тебя в поместье завтра утром, — словами хлестнул он Сакуру и сомкнул железную хватку пальцев на ее тонком запястье. Она дернулась, отшатываясь прочь, и Учиха позволил ей упасть спиной на татами. Молниеносно вскочив, она отпрыгнула от Саске на несколько шагов, взволнованная, загнанная в угол, словно дикий зверек. — О чем ты? Я не верю! — ее голос сорвался, и она резко замолчала. Отец мог, мог так поступить с ней. Действительно мог отдать ее Учиха за долги. Саске скривился. Он никогда не отличался терпением, и в один момент упрямство девчонки может сильно его разозлить. Единым движением он плавно поднялся на ноги и шагнул к ней. — Не подходи! — Сакура вскинула руку, в панике оглядываясь по сторонам. Ее дыхание сбилось, а сердце учащенно стучало, едва ли не оглушая. Она осторожно шагнула назад, молясь не наступить на подол кимоно и не упасть. — Не усугубляй, — Учиха покачал головой, наблюдая за ее отступлением. — И не зли меня. — А то что? Сакура облизнула пересохшие губы, лихорадочно размышляя, что ей предпринять. Она пятилась к двери в смежную комнатку, в которой была дверь, ведущая в сад вокруг чайного домика. Она может попробовать ускользнуть. Может… Она сердито тряхнула головой, когда почувствовала, как защипало в глазах. Сакура не верила, что сможет убежать. Учиха настигнет ее в любом случае — раньше ли, позже ли. Ей не у кого было искать защиты в родовом поместье, некуда было бежать. Чувство огромной несправедливости захлестнуло ее с головой. Было так больно, так обидно… — Ты действительно хочешь это узнать? — усмехнувшись, Саске шагнул вперед, и Сакура рванула прочь, оставив в его пальцах длинный рукав своего фурисоде. Она побежала, что было сил, подхватив полы узкого, неудобного кимоно. Толкнув дверь, она вылетела в соседнюю комнату и помчалась к заднему входу. Она гнала от себя мысль, что в поместье ей едва ли будет легче. Там ждет продавший ее отец, ждет глава клана Учиха, ждут их слуги, которые по первому слову бросятся в погоню за ней. У нее не было выбора, но Сакура не собиралась сдаваться и покорно исполнять все прихоти Учиха. С отчаянием приговоренного к смерти человека она решила сопротивляться, хоть и знала, что может сильно об этом пожалеть. Саске настиг ее, когда до двери оставалось одно движение. Не церемонясь, он дернул ее в сторону, повалив на татами. — Набегалась, Сакура? — насмешливо спросил он, и Харуно откатилась в сторону, морщась от боли в отбитом боку. Учиха сжал ее плечи и хорошенько встряхнул, пока она змеей извивалась в его руках, пытаясь выбраться. Ее лицо раскраснелось, и пряди выбившихся из пучка волос нещадно хлестали по щекам, неприятно лезли в глаза, в которых танцевал настоящий огонь непокорства. Она не прекращала бороться, хотя уже была поймана. Саске играючи пресек все ее попытки вырываться и поднялся с татами, крепко держа Сакуру за плечи. Она попыталась ударить его по колену, и Учиха, зарычав, слегка приложил ее о стену, заставляя успокоиться. — Еще раз ты замахнешься на меня, — ледяным голосом предупредил он, — и я забуду о том, что не бью женщин. Сакура всхлипнула и мелко задрожала, чувствуя, как от его железной хватки на плечах расцветают синяки. — Не будь дурой, — тяжело выталкивая слова, продолжил Саске. — Тебе некуда бежать. И лучше тебе прекратить сопротивляться. Что-то в его голосе заставило Сакуру замереть на несколько мгновений. Что-то дикое, злое и очень властное. Она подняла голову, встречаясь с ним взглядом: в глубине его темных глаз виднелась тщательно сдерживаемая злость. Почувствовав перемену, Саске отпустил ее и, шагнув назад, скрестил руки на груди. Он смотрел на нее так, что Сакура поняла: выхода не было. Ей придется покориться ему, придется сделать так, как он скажет. А потом… а потом она сможет уйти. Сама. Добровольно. Может быть, увидит маму. Если Боги будут столь милосердны, что позволят ей это — после всего, что должно будет случиться. — Сакура, — жесткий голос Саске вернул ее к реальности. — Раздевайся.