Ее ставка - жизнь, ее судьба - игра.

Стряхивая с волос дождевые капли, Саске поднялся на террасу главного дома и прошел в комнату, где по-прежнему сидели отец с Хироши и его вернувшаяся жена. Учиха удивился про себя отсутствию Сакуры: наверное, он ударил слишком сильно, вот девчонка и валяется в беспамятстве так долго. Харуно окинул его жадным, нетерпеливым взглядом, задержавшись мимолетно на небрежно повязанном оби и неряшливо надетом кимоно. Не оставалось сомнений, что произошло в чайном домике, но Хироши не казался задетым или обеспокоенным. — Я увезу Сакуру в поместье сегодня же, — сказал Саске, остановившись в дверях и скрестив руки на груди. — Как только она вернется. Харуно кивнул, продолжая пытливо на него смотреть. В глазах женщины он видел такое же любопытство, но в присутствии гостей она не смела раскрывать рта. — Хочешь провести обряд дома? — будто бы с пониманием уточнил Хироши, на самом деле преследуя одну цель: выяснить, кем станет для Учиха его дочь. — Не будет никакого обряда, — жестко усмехнулся Саске. — Я увезу ее как наложницу. Его прямота обескуражила Харуно. Он, конечно, предполагал именно такой ответ, но одно дело — думать, и совсем другое — в лицо услышать, как твою дочь, пусть и нелюбимую, называют наложницей. Он бы предпочел, что Учиха выбрал более изысканные выражения, но что можно было ждать от его клана? Скорее всего, в жизни, кроме меча, ничего и не видел. О каком красноречии, такте и умении вести беседу тут можно говорить? — Что ж, — сцепив зубы, тяжело уронил Хироши. — Она теперь принадлежит тебе. Ты волен поступать, как хочешь. — Конечно, — спокойно кивнул Саске и опустился перед низким столиком возле отца, который увлеченно просматривал какой-то свиток и делал вид, что разговор его ничуть не касается. «Самодовольный щенок», — озлобленно подумал Хироши, заметив его усмешку. Учиха не оставили ему выбора: ему пришлось заложить поместье за долги, и они выкупили бумаги еще полгода назад. Но только сейчас напомнили о расплате. У него не было денег, чтобы полностью уплатить долг, а получить его частями не согласились Учиха. Зато согласились взять в счет него Сакуру. И потребовали подписать соглашение об альянсе — совсем небольшая потеря, как полагал Хироши. Потребуй они расплатиться поместьем, все закончилось куда хуже. Конечно, мало приятного в том, что теперь его дочь станут называть наложницей. Рабыней. Но люди поговорят и забудут, а земли и дом останутся с ним. У него не было жалости к Сакуре — больше задевал удар по собственной чести. Но Хироши знал, что разговоры стихнут еще до конца года, и он был согласен потерпеть оставшиеся месяцы. Слуги принесли рис и острые овощи — поздний ужин для задержавшихся гостей. Саске устало потер глаза, жалея, что поступил так с Сакурой: лучше бы увез ее силой. Или пока она была без сознания. Но он решил проявить… милосердие? Решил, что лучше девчонке побыть одной и сперва осознать все случившееся. И теперь вынужден делить трапезу с Хироши и его женой, с лица которой не сходила ликующая, победная улыбка. Она была счастлива избавиться от падчерицы и вдвойне счастлива от мысли, что та станет не женой, но бесправной наложницей. Она ведь искренне ненавидела девчонку — несносную, вздорную, наглую, которая, тем не менее, была первенцем Хироши, и этим лишала Ханами наследства. Но теперь все сложилось как нельзя лучше: Хеби ведь даже не могла о таком мечтать! Теперь ее девочка останется единственной законной дочерью: о Сакуре, разумеется, никто не будет и вспоминать. Ханами станет наследницей отца и, быть может, однажды возглавит клан. Вместе с мужем, разумеется. Они выберут для нее мальчика из хорошей, уважаемой семьи. «Кто воспитывает женщин, подобных ей?» — Саске скривился, цепляя палочками рис. Улыбка женщины успела изрядно намозолить ему глаза. Ей следовало бы менее ярко проявлять свою радость, но, очевидно, Хироши не мог справиться ни с дочерью, ни с женой. Он вообще немногое мог, высокомерный, себялюбивый человечишка. Не мог достойно управлять поместьем, не мог содержать клан, не влезая в долги, не мог шире взглянуть на ситуацию, просчитать ее на несколько ходов вперед. Впрочем, это было лишь на руку Саске и его отцу, что не мешало ему, однако, презирать Хироши за слабость, трусость и глупость. Он удивлялся, как Харуно столь легко согласился откупиться дочерью? Отчего не предложил часть дальних земель, несколько деревень с крестьянами? Они, разумеется, не согласились бы, но он даже не попытался. И это во время не прекращавшейся между кланами войны за власть и влияние на Императора! Смертоносной, опасной войны, которая была близка к развязке. Хироши отдает свою дочь, свою наследницу, словно разменную монету. Словно не она его перворожденное дитя. Узы крови должны быть священны. Неважно, что он считал Сакуру непокорной и дерзкой, что едва терпел и все больше разочаровался с каждым годом. Это — неважно, пока они связаны, пока они семья. И Хироши уничтожил эту связь. — Где Сакура? — Фугаку наклонился к сыну, когда вошедшие слуги завладели вниманием Харуно. — В чайном домике, — едва шевеля губами, ответил он. — Я… перестарался с ней. Отец недовольно взглянул на него и скривился, без слов говоря, что не собирается ночевать здесь по его прихоти. Саске с трудом подавил желание закатить глаза и дернул плечами, нетерпеливо поглядывая на дверь. Сакуре действительно пора было вернуться. Он не допускал мысли, что девчонка могла что-то натворить. Знал, что Кацуо и Такуми этого не допустят, и потому медленно начинал злиться на ее задержку. Будто вторя его желанию, в дверях показалась Сакура, сопровождаемая с двух сторон солдатами. Повисшая в комнате тишина была оглушительной и звонкой: взгляды слуг, семьи, обоих Учиха были устремлены в ее сторону. Она казалась бледной тенью той Сакуры, которую Саске оставил в чайном домике: строго поджатые губы, бескровное лицо, заломленные руки. И лишь ее глаза оставались прежними: с лихорадочным блеском и шальными, сумасбродными искрами. Но смотрели они совсем по-другому: устало и хмуро, с горечью, которую можно было ощутить. — Где ты была столько времени? Ты заставила себя ждать! — сразу же отчитал ее Хироши, поднимаясь с мягкой подушки из-за стола. Сакура посмотрела на отца так, будто видела впервые в жизни, и не сразу нашлась, что ответить. — А в чем дело? Ты волновался, что я заблужусь в темноте нашего сада? — привычно огрызнулась она, искоса поглядывая на Саске. Она ни на что не надеялась, нет. Но все же… все же. Услышав ее, Учиха едва не расхохотался: похоже, язык этой девчонке ничем нельзя укоротить. Она не озаботилась сейчас промолчать, думая, что едва ли сможет словами ухудшить свое положение. Не озаботилась она также и тем, что разозлит отца — ей было просто плевать. Хироши подавился воздухом и с трудом сдержал себя, лишь процедив: — Надеюсь, в новом поместье тебя научат держать язык за зубами. Сакура равнодушно пожала плечами, хотя слова отца прозвучали для нее настоящей пощечиной. Напоминанием, что именно он продал ее. Обесчестив и себя, и дочь, и весь клан. — Конечно, научат, — Хеби не выдержала, вмешавшись в разговор. Слишком долго она молчала и слишком сильно хотела уколоть девчонку еще сильнее. — С наложницами не принято церемониться. Фугаку скривился, с брезгливостью глядя на женщину, а Саске сжал и разжал кулаки, взбешенный тем, что она смеет встревать в разговор. Сакура шагнула назад и прислонилась к стене, нуждаясь в опоре. Она мазнула по Хеби беглым взглядом и перевела его на Саске; ее плечи поникли, и вся она разом стала будто меньше. — Нам пора, — Фугаку отложил в сторону палочки и поднялся, и сын встал следом. — Если отправимся сейчас, то к полудню будем в поместье. Не следует задерживаться. Он направился к дверям, не став дожидаться прощальных слов Хироши, и Саске пошел за отцом, уверенный, что Сакура не станет противиться. И потому его удивление было велико, когда позади раздался ее ясный и ровный голос: — Учиха Саске, я вызываю тебя на поединок. Вначале ему показалось, что он ослышался. Он повернулся, впиваясь в Сакуру тяжелым, немигающим взглядом, и негромко спросил: — Что? Ей хватило духу повторить. — Я вызываю тебя на поединок. — Вот как, — медленно и вроде бы спокойно обронил он, но именно в этот момент Сакура отчаянно пожалела, что вообще родилась. Она не отвернулась, не потупила взгляд, но смотреть Учиха в глаза становилось все невыносимее с каждой секундой. — Девчонка! — зашипел Хироши, справившись с изумлением. — Как ты смеешь… что за вздор ты несешь! Сейчас же извинись и выметайся прочь, пока напоследок я не всыпал тебе палок. — Ты потерял возможность бить меня, когда отдал в уплату долга. Отец, — она выделила голосом последнее слово, и Харуно дернулся, уязвленный ее холодной брезгливостью. — И то верно, — Саске опасно сузил глаза. — Теперь такую возможность приобрел я. Сакура вздрогнула и с трудом сглотнула: горло сдавило напряжением, и она едва могла говорить. Зубы громко клацали от страха, и ей приходилось прикладывать усилия, чтобы никто не заметил. «Что такого сказал девочке мой сумасшедший сын? — Фугаку рассматривал замершую в дверях Сакуру. — Или она не может смириться со статусом наложницы?» Все висело на волоске сейчас: он видел злость сына, которую тот силился, но не мог сдержать. Видел, как он постепенно теряет контроль: это прежде случалось с ним в битвах, но никогда в мирное время. И сейчас был самый неподходящий момент из всех возможных. — Это просто смешно. Разве нет? — Хироши всплеснул руками. — Ты позоришь Саске-сана своей выходкой. — Позором будет его отказ, — процедила Сакура сквозь зубы, даже не повернув головы в сторону отца. — Поразительно глубокие знания нашего Кодекса, — мягко заметил Саске, одарив ее холодным взглядом. Он смотрел до тех пор, пока она не сдалась, первой опустив глаза, не в силах больше выдерживать его давление. — Было бы совсем славно, если бы ты дошла до главы о том, в каком виде следует бросать вызов, — хлестко продолжил он, и Сакура неосознанно завела обнаженные руки за спину. Саске усмехался, но в его глазах не было веселья: только холод и темнота. Он был невероятно зол на девчонку. На что она осмелилась? На что посягнула? Разбрасываться такими словами при его отце, при его солдатах? Сметь ссылаться на правила, которые ковались столетиями? Которые были написаны кровью, и написаны не для нее! Он расправил плечи и сделал глубокий вдох. — Как только взойдет солнце, я буду ждать тебя, — произнес Саске голосом, не сулившим ничего хорошего, и Сакура, коротко кивнув, поспешила выскользнуть из комнаты, поднявшись к себе. Она ничком упала на татами, стискивая в ладонях тонкую простынь. Она сделала то, чего столь старательно избегала накануне: разозлила Учиха до алых кругов перед глазами. Вывела из себя, заставив медленно терять самоконтроль. Она не хотела этого, но не могла не ожидать. Глупо было думать, что такое своеволие с ее стороны оставит Учиха равнодушным. Что его не заденет брошенный ею вызов, дерзость ее поведения. Сакура только не понимала, отчего его злость была такой сильной. Почти ощутимой. Она не думала, что представляет собой особую ценность, и значит, Учиха немного лишится с ее смертью. Но он ярился так, что становилось ясно: дело не только в ее своеволии. Здесь было что-то еще, но Сакура не могла уловить. Она перекатилась на спину, пустым взглядом уставившись в потолок. «До рассвета». Скорее всего, это последняя ночь в ее жизни. И последний раз, когда она видит свою комнату. Она только надеялась, что у нее хватит мужества и сил сделать все достойно. Так, как полагается. Хватит сил не испугаться, сошедшись с разъяренным Учиха. Хватит сил вытерпеть все то, что будет ей уготовано. Сакура закрыла глаза, уговаривая себя поспать. Ей нужен был отдых, но она знала, что едва ли уснет — слишком была взволнована. Слишком громко стучало сердце о грудную клетку, грозясь вот-вот выскочить наружу. Слишком липким был страх, слишком сухим было горло. Возможно, так действительно будет правильно. Что сегодняшнее утро окажется последним в ее жизни. Когда умерла мама, Сакура будто бы потеряла точку опоры. Именно мама составляла весь ее крохотный мирок в те годы. И когда ее не стало, не стало и его. Сакура потеряла единственного человека, который ее любил, и с тех пор так и не смогла обрести себя. — Именно, — еле слышно произнесла она в пустоту и тишину комнаты. — Так будет правильно. Жуткая по своей сути мысль принесла ей неожиданное успокоение. Сакура затихла, выровняв дыхание. Она окончательно смирилась и почти перестала волноваться: думала лишь о том, чтобы не струсить и продержаться хотя бы несколько минут. Зачем было цепляться за такую никчемную жизнь? Люди не чета ей умирали и за меньшее! Что ей пытаться спасти? Презираемую участь наложницы? Славу нелюбимой дочери? Сакура и сама не заметила, как, успокоенная, уснула. Очнулась она, словно от толчка, с первым рассветным лучом. Она чувствовала себя на удивление отдохнувшей и смотрела вокруг ясными глазами. Поплескав водой из кувшина на лицо и затем подойдя к окну, она по пояс высунулась наружу, наслаждаясь утренней свежестью. В последний раз. Легкий ветер приятно ласкал ее лицо, раздувая волосы, и Сакура, зажмурившись, тихонько рассмеялась. В каждом ее движении ощущалась странная легкость: в ее жизни все действительно стало на свои места. Все так, как должно быть. Наконец-то. Из потайной ниши она достала длинный узкий сверток и, отбросив материю, долгую секунду любовалась игрой света на полированной до блеска стали. Ее единственное сокровище. Катана, украденная когда-то из оружейной отца. Сакура заплела волосы в толстую косу, кончик который щекотал поясницу, и, туго перебинтовав грудь, надела длинные штаны с завязками на щиколотках — хакама — и свободный сарафан до колен с начинавшимися от талии разрезами. Взяв в руки катану, Сакура сразу почувствовала себя намного увереннее. Она вышла из комнаты, не оглянувшись, и сбежала по лестнице вниз, на террасу главного дома. Отец, мачеха, Учиха, слуги, другие Харуно — все ждали ее во дворе. Саске сидел на ступенях, опираясь подбородком на рукоять катаны. Он поднялся, увидев ее. Задержал взгляд на оружии, и у нее перехватило дыхание: настолько черными, неживыми были его глаза. Именно такой люди обычно рисуют смерть. — Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он. — Если ты не отступишься сейчас, я буду драться с тобой, как дрался бы с любым мужчиной. Я не стану тебя жалеть. — И не нужно, — Сакура качнула головой. — Жалость унижает, — она помолчала немного, разглядывая траву под ногами. — И я не отступлюсь. Не произнеся больше ни слова, Саске развернулся и пошел в сторону открытого пространства между домом и садом. Собравшиеся люди уже образовали на нем небольшой полукруг, и, вздохнув, Сакура туда ступила. Учиха не стал долго ждать: налетал на нее после нескольких разминочных выпадов в воздух, и она едва успевала подставлять катану под его удары. Но сила последнего была так велика, что Сакуру откинуло на три шага назад. Она тотчас вскочила, перекувыркнувшись через спину, и выставила перед собой меч, наблюдая за действиями Учиха. Тот широкой дугой начал обходить место их боя, и она вторила ему по-кошачьи грациозными движениями. Сакура не выдержала этого смертоносного танца первой: прыгнула вперед, занося катану над головой. Она двигалась быстро, но недостаточно, чтобы пробить защиту Учиха. Он крутанулся на пятках, отбивая ее атаку, и начал наступать сам: укол, подсечка, обманный замах, серия ударов. И вновь укол, подсечка, обманный замах… Учиха двигался стремительно, и Сакура с трудом уклонялась от его ударов, чувствуя, что он теснит ее к саду, где с легкостью сможет прижать к дереву, и тогда бой для нее закончится. С глухим вскриком она прыгнула в сторону, перекатившись по земле. Учиха бросился за ней, но Сакура не зря тренировалась в саду по утрам: она отлично научилась кувыркаться, уходя от ударов. Учиха непрерывно атаковал ее, не позволяя передохнуть и перевести дыхание, откинуть со лба волосы, вытереть катившийся по вискам пот. Он не ведал жалости, его лицо было бесстрастно, а взгляд — непроницаем. Его катана звонко свистела, рассекая воздух, и скрежетала, встречаясь с мечом Сакуры, и от этого соприкосновения вокруг рассыпались искры. Сталь билась о сталь. Учиха наступал на нее, подобный шторму, накатывающему на каменистый берег. Сражаясь, он танцевал опасный, смертельный танец; играючи перебрасывал катану из руки в руку, ни разу не утеряв над ней контроль. Он бил, и его удары почти всегда попадали в цель, и лишь легкость и подвижность позволяла Сакуре уклоняться от них или же отражать. Но как долго это могло продлиться? Они сблизились на максимально возможное расстояние, и Саске выставил меч вперед, целясь ей в живот. Она отпрыгнула в сторону и почти перевела дыхание, когда он незаметным движением кисти перевел катану левее и достал ее бок. Сакура вскрикнула, и из раны брызнула на землю кровь. Кажется, в толпе кто-то ахнул, но она едва слышала. Она зажимала рану окровавленными пальцами, держа катану в дрожащей руке. Начало ее конца было положено. Сакура заскрежетала зубами, думая, что готова продержаться еще немного. Она перекатилась далеко в сторону и глазами загнанного в ловушку зверя посмотрела на Саске, тихо шипя от боли. Учиха остановился впервые с начала боя, внимательно вглядываясь в ее лицо. Пытаясь найти на нем смирение. Готовность сдаться. Но девчонка была упрямее ослицы и лишь удобнее перехватила катану, поднимая ее на уровень пояса. Исполнить задуманное становилось все тяжелее. Не может же он в самом деле ее убить! Хотя ярость порой застилала ему глаза, Саске сохранял внутреннее хладнокровие. Разговор с отцом незадолго до рассвета отрезвил его окончательно. Он будет биться с Сакурой, пока она не попросит пощады. Если он проявит тогда милость, то не вызовет больших подозрений — все поймут, что ему не хочется лишаться новой наложницы. Но с каждой минутой Саске сомневался, что девчонка станет его о чем-то просить. Она, похоже, вышла сражаться с ним с целью никогда больше не возвратиться в свою комнату. Вышла с целью умереть. И за одно это твердолобое упрямство Учиха был готов убить ее. Воспользовавшись короткой паузой, Сакура восстановила сбившееся после ранения дыхание и бросилась вперед, вращая перед собой катану и не позволяя Саске понять, откуда пойдет решающий удар. Он парировал ее атаки с легкой усмешкой превосходства, однако его взгляд оставался сосредоточенным: однажды он уже недооценил эту девчонку, и вот к чему все пришло. Пот застилал глаза Сакуры, но она упрямо твердила себе, что выдержит еще немного. Еще чуть-чуть. Ей будет достаточно задеть Учиха один раз. Доказать, что она не была такой уж никчемной. Она припадала на правую ногу и стала гораздо неповоротливей, пытаясь сберечь раненый бок от новых ударов. А Саске намеренно атаковал ее туда, видя все слабые места и бреши в защите. Спустя несколько его ударов она не выдержала и попятилась, а после — потеряла равновесие и неловко упала навзничь, не успев даже сгруппироваться. Саске в два прыжка приблизился к ней и наклонился, мечом касаясь груди — и она подалась вперед, перевернулась через раненый бок и на излете зацепила катаной его плечо. По толпе прокатился единый вздох удивления, на лицо Сакуры упали капли крови, и она, прихрамывая, поспешно отбежала прочь, зажимая рукой свою рану. — Не сметь ее трогать, — осадил Учиха некоторых людей Харуно, бросившихся к ним из толпы. По его левой руке стекала тонкая струйка крови, а чуть ниже плеча виднелся небольшой, но глубокий порез. Он посмотрел на Сакуру долгим взглядом, против воли чувствуя начинавшееся зарождаться уважение. Девчонка ломала им с отцом все планы, вела себя совсем не так, как пристало воспитанной японской женщине, но… но он видел ее отчаянную решимость, нежелание быть опозоренной, граничившее с помешательством, готовность расстаться с жизнью. Видел и узнавал. Он ценил в воинах то, что открывала ему сейчас Сакура. Ценил и уважал. Частично в происходящем была и его вина. Он не предвидел, что девчонка может выкинуть такое, когда выбрал ее после приема у Императора. Не предвидел, что честь для нее станет превыше жизни. Он сам допустил подобное и должен сейчас все разрешить. Не нанести девчонке серьезных ран, заставить ее сдаться и не вызвать и тени сомнения ни у кого из Харуно. Нахмурившись, Саске бросился в атаку, и Сакура изготовилась встретить его натиск. Он был подобен смерчу: такой же быстрый, сильный, смертоносный, несущий разрушения каждым своим жестом, отнимающий жизнь каждым движением меча. У Сакуры не было шансов выдержать эту атаку. Она пропустила несколько болезненных ударов: к ее удивлению, Саске использовал ладонь, а не острие катаны. Он перебросил ее через плечо, отправив на встречу с твердой землей, и подождал, пока она отползет в сторону и, пошатываясь, поднимется. Очередной замах, и катана Учиха оцарапала ей плечо. Сакура лишь слабо дернулась, почти ничего не чувствуя: ее тело давно превратилось в один большой сгусток боли. Раной больше, раной меньше — какая разница? Сакуре показалось, что она заметила меленькую брешь в обороне Учиха. Она резко рванула вперед, выполняя подсекающий удар, чтобы подрезать его и лишить равновесия. Саске выставил вперед правую ногу, и Сакура уже не могла остановиться, чтобы парировать эту атаку. Мощный удар сбил ее с ног, отбросив в сторону. Она врезалась спиной в дерево и застонала, согнувшись пополам. Тяжелый обруч сковал ее грудь, мешая дыханию, а на губах выступила кровь. Саске неторопливо приближался к ней, держа катану опущенной, и в унисон его шагам стучало сердце Сакуры. Сиплый полувздох-полухрип вырвался из ее высоко вздымавшейся груди, и она взглянула на подошедшего Учиха невероятно яркими глазами. — Сделай это быстро… — попросила она, дрогнув, и закашлялась кровью.