После и вместо

— Ну же, сойка, стреляй. Ты не промахнешься, Китнисс. Ведь ты меня уже убивала. Симуляция рассыпается пригоршней золотых искр, что жгут, несмотря на фантомность. Несмотря на то, что все это — блеф. Новая иллюзия, созданная шоураннерами Капитолия, послушными марионетками Сноу. — Ты стреляла лучше всех на той нашей бойне. Я тоже был неплох, согласись. Я почти... почти победил. Но твой женишок... — Не смей говорить о Пите! Не ты, ты не можешь. Не может, не может совсем ничего. А она все еще помнит, как клыки переродков рвали изломанное, окровавленное тело того, кто стал первым и главным врагом на Арене. С того мига, как прозвучал гонг. Черт, нет, еще раньше, наверное, с дурацкого парада колесниц. — И снова вы на Арене. Вы оба. Ты не спасла его все же, Китнисс. Хоть и убила меня. Это был неплохой выстрел, девочка. Знаешь, Диадема никогда не смогла бы сравниться с тобой. Это все в голове. Это все в ее голове. Его голос, печальный. — Оставь меня, я не хочу, никогда не хотела. Это ты — ты рвался на Игры, не я. Я просто хотела спасти сестру и остаться в живых, я не просила... — Уверена, что выбор был у меня? Он даже не бесплотный призрак, не тень, не игра света, не голограмма. Он — это ничто, голос в ее голове, что никак... никак не заткнется. С той ночи. С ночи, когда она пустила стрелу в кишащую, воющую стаю, обступившую человека. Он не был человеком, он бы не сделал этого для тебя. — Я никогда не позволил бы тебе попасть на Арену. — Катон... — Я победил бы для тебя и вернулся. В какой-то из тех, других жизней, возможно, так и случилось. Знаешь, я ведь... — Это не ты... — Это всегда был я, сойка. Не он, не Катон. Всего лишь голос в ее голове. Только голос.