После и вместо

Белая роза. Их сотни, тысячи миллионы в садах Капитолия, на просторах Панема. Она бы их запретила законом, она бы повелела их сжечь, а пепел зарыть глубоко-глубоко, чтобы забыть навсегда о том, что они были когда-то. Белая роза пахнет свежестью и сладкой смертью. От этого запаха слезятся глаза, и кровь в венах превращается в гель или камень. Это не отвращение, не ужас, не страх. Это ненависть. Чистая, без примесей и добавок. Безупречная, как эта белая роза. ~ Ее звали Примроуз, и у нее вся жизнь была впереди. В грязи и серости Дистрикта номер двенадцать. В крови, среди стонов и хрипов раненых женщин, детей и солдат. Ей бы жить и цвести, бежать босиком по весеннему полю и собирать охапки примул, подставляя солнцу лицо. Ей бы расти и влюбляться, и плакать, смеяться. Лечить бы драных котов и рабочих. Ей бы чувствовать, жить. Но ее больше не будет. И виной всему проклятая белая роза. Ей было только тринадцать. ~ Его звали Финник, и он мог быть свободным, как ветер, как морская волна, в которой и был он рожден. От его улыбки расцветали сады, а его заставили продать себя в рабство. Его лепили безвкусным павлином. А он любил, как никто, только раз. В его глазах был весь свет этого мира. Ему бы увезти свою Энни далеко-далеко — туда, где море и ветер, и нет ни одной белой розы. Поставить хижину на берегу, а вечером сидеть с семьей у костра. Ему бы нянчить сынишку и нырять с трезубцем в бурлящие волны. Ему бы держать ночами ее тонкую руку, ему бы петь колыбельные сыну с бирюзовыми, как у папы, глазами. Ему бы чувствовать на лице ветер соленый и находить в море путь, ориентируясь только по звездам. Ему бы все это и немного другого, если бы не чертова белая роза. Ему было двадцать четыре, не больше. ~ Ее звали Рута, и она росла в саду, как цветок. Карабкалась по лианам и ветвям, как мартышка. Хохотала — колокольчиком заливалась, заставляя улыбаться весь мир. Проворная, тонкая, юркая. Неземная. Ей бы расти, тянуться к солнышку выше. Ей бы обнимать ручонками маму и папу, ей бы петь колыбельные младшим братьям и сестрам. Ей бы полной грудью дышать этой жизнью. Ей никогда бы не оказаться в усыпанной цветами могиле. И нет, ни одной белой розы, не здесь. Ей было всего лишь двенадцать. ~ Его звали Катон, и он был той еще мразью. Красивый, лощеный. Машина-убийца. Он был беззаботным и хотел, как все они, просто выжить. Он шел вперед, напролом, ничего не боялся. Но вряд ли ребенком мечтал измазать руки по локоть в крови. Ему не дали выбора, как и прочим. Белая роза все решила за всех. Вот только у него на могиле она теперь не цветет. Не достоин. А было ему всего восемнадцать. ~ Его звали Цинна, и руки его были от Бога. Тихий, негромкий, казалось, умел смотреть прямо в душу. Цинна шил платья, создавал костюмы из золота и из света. Оно пылало в груди — его жаркое солнце. Его хватало на всех без усилий. Ему и дальше бы творить волшебство, создавая иллюзию чуда. Ему бы просто жить и любить, и с другими делиться любовью. Ему никогда не ступать бы под прохладную сень президентского парка, не вдыхать этот запах. Белых роз, что слаще и горше той смерти, из которой не бывает возврата. Ему было... она даже не знает. Она даже не знает, сколько он лет продержался. Один. В саду белых роз. ~ Она даже не знает всех их поименно. Она даже не сможет зажечь за каждого по свече. Она и дальше останется в этом мире. Мире, где белых роз больше не будет. Никогда-никогда. Никогда. Она об этом позаботится, правда. Ее зовут Китнисс, и ей семнадцать. И каждый день она спрашивает кого-то там, в вышине: "Почему?" Боже, просто почему это я?