Сквозь сон

      Пин, несмотря на то, что оставался главным заводилой среди молодых хоббитов своего уезда, изменился, хотя об этом знали разве что Мерри да пара его друзей. Ну, и Сэм догадывался, конечно. Лет пять спустя, когда все события похода уже улеглись, и даже эхо их перестало погромыхивать новостями с приграничья, они сидели в «Зеленом драконе», шутили, обсуждали виды на урожай, Мерри хвастался тем, что скоро, видать, станет главным во всех брендибекских смиалах, а Пин вдруг взял Сэма за руку и тихо сказал:  — Ты знаешь, у тебя в глазах морская вода. Темная, холодная, соленая. Как ты с ней живешь, Сэм? Как ты вообще в ней еще не потонул? И Сэм, отшатнувшись от вдруг, точно спьяну заданного вопроса, внезапно ответил:  — Плавать научился. А может, лодка попалась хорошая.       Потом вмешался Мерри, стал их теребить, расспрашивать, болтать, потом прибежали девушки, Примула и Магнезия, а за ними подошла и Рози, и как-то все исчезло, будто и не было вовсе этого не разговора даже, а так — пары фраз.       Вместе с Мерри, оставив Пина веселиться в трактире, Сэм вышел на воздух, подымить.  — Ты не обижайся на него, — внезапно начал Мерри, — это все зрячий камень виноват. Сэм недоуменно взглянул в ответ. — Ну, тот, круглый. Палантир. Кто к нему прикасается — меняется, это мне Гэндальф потом объяснил. Не внешне, а внутренне, умнее что ли становится. — Мудрее, — глядя в небо, вдыхая сладковатый дым, ответил садовник. — И старше.       Они молча курили еще минут десять. Дым поднимался выше крыши трактира, замысловатыми колечками опоясывая резную вывеску, дотягивался до огромных летних звезд и там, сталкиваясь с потоком воздуха, рассеивался, уносясь вместе с ветром куда-то в сторону леса.  — Хотя, ты знаешь, он прав в общем–то, — все так же, не смотря на Сэма, будто и не было паузы, продолжил Мерри, — я не лезу не в свои дела, да и с Рози у вас вроде все чудесно, но на тебя временами и правда смотреть горько. Сэм пожевал кончик трубки. Оправдываться было не в чем, хотя вроде бы и следовало. — Он ведь не вернется, Сэм, никогда не вернется, — будто убеждая, заговорил Мерри и грустно посмотрел на собеседника. — Мы ведь и не знаем, жив ли Фродо вообще или уже… — он замолк, отводя взгляд. Сэм чуть сильнее сжал мундштук в пальцах. — Жив. Я спрашивал у королевы, она ответила, там все долго живут, — он вздохнул и поднял голову к небу, разглядывая сияющую точно над их головами Валакирку, — почти вечно. Но я знаю, что больше его не увижу, ты не думай, — Сэм пожал плечами, прогоняя тоску, — я все понимаю и постараюсь, чтобы мистеру Фродо в его далеких землях не пришлось бы за меня краснеть, если б он когда-нибудь услышал о том, как мы тут живем. Так что ты не волнуйся, Мерри, и Пина успокой — ничего со мной не будет, у меня Рози, дети, хозяйство, мэрством вон опять грозятся, — шутливо продолжил он, вставая и направляясь обратно в трактир. — Есть чем заняться и помимо тоски.       За Сэмом хлопнула дверь, Мерри выбил перегоревший табак из трубки прямо на землю. Хмыкнул. — Ага, как же. Занятой нашелся, — буркнул он в сторону трактира, а потом мрачно поглядел на запад, туда, где стелился вечерний туман, где громоздились вершины темного леса, где далеко-далеко, в фиолетовом сумраке разбивали наступающую ночь еле видные за расстоянием белые башни. То ли пиво в «Драконе» сегодня особенно удалось, то ли настроение было соответствующим, но захотелось почему-то петь, причем не хоббитские застольные, как затягивали уже внутри трактира, а что-то из того, что сочинял когда-то Бильбо, про дороги, про горы, про то, как ветер шумит, как солнце светит. Ведь и правда, — подумал вдруг Мерри, — стану скоро главой в Бэкланде, и все, кончится моя свободная жизнь, пойдут просители со своими проблемами, шерифы, жалования, уважение, конечно, и почет, но… Уголья в его трубке вспыхнули оранжевым, — но больше-то такого не будет. Неужто стану как Сэм, с виду весь такой молодец — молодцом, а внутри колодец без крышки, вода темная, и звезды отражаются? Нет, конечно, не стану, но отчего ж тошно-то так? Ведь жили бы и жили без этого похода, без этого Кольца, этого Гэндальфа, и Фродо бы жил, и Сэм бы не терзался, и мы бы с Пином не знали бы ни о каких Роханах и Гондорах, ни о каких титулах и схватках, орках и назгулах, — Мерри поморщился, рука его сама собой рванулась в защитном жесте, — неужели без нас нельзя было, а? И хотя задал он этот вопрос уже вслух, почти выкрикнув, ответа ему не было. Волшебство уходило из мира, исчезая из каждой травинки, из каждого поворота тропы, и ни эльфы, ни иные светлые силы уже не могли сказать хоббиту, воину Марки, почти уже мастеру Бэкланда Мериадоку, — нет, нельзя.       Но скрипнула дверь, в рыжем трактирном свете возник Пин, и высунулась довольная мордочка блондинки Примулы, и в счастливом гомоне Мерри потянули обратно. Тот встал, еще раз выбил трубку, улыбнулся и, напевая себе под нос простенький мотивчик, зашел внутрь.