Сквозь сон

— Сны? Гэнд… Олорин, каким образом сны могут помочь мне, как ты говоришь, увидеться с Сэмом? Он и так мне иногда снится, и не думаю, что это из-за особого благоволения Ирмо.       Жизнь Фродо Бэггинса, бывшего хранителя, текла на берегах Тол Эрессеа неторопливо и медленно, точно лесной ручей в глухой чаще. Фродо не считал дни, едва замечал ход недель, ориентируясь разве что во временах года. Здесь все было чудно, благостно и спокойно, здесь все улыбались — хотя редкие улыбки были искренними, — и здесь не происходило ровным счетом ничего. Со скуки он развел возле выстроенного ему эльфами домика сад, вечерами помогал Бильбо с переводами, доведя свой эльфийский до совершенства. Но какой прок от переводов, которые никто никогда не прочтет? Эльфы почти не интересовались литературой других народов Арды, большинство же из них и о событиях, в результате которых хоббиты здесь оказались, знали только в общих чертах, а то и не слышали вовсе. Фродо не стремился жить затворником — как только раны перестали его беспокоить, ему захотелось получше узнать новый край, — но и он, и Бильбо, да если подумать, и Элронд, и даже Галадриэль, все, кто провел в Средиземье столь долгое время, оставившие там частицу сердца, оказались здесь чужими. Может, благословенная земля стала для них слишком уж благословенной, и во всем виновато было влияние минувшей тьмы, а может — простая скука, пришедшая взамен тягостной, жгучей тоски по покинутому. Но если эльфы мало-помалу втягивались в местный круговорот неторопливых новостей (по сравнению с Аманом, даже Шир был кузницей событий), то хоббиты так и остались не у дел. Да, их принимали в некоторых домах, завелось даже несколько приятелей, но — все это было не то. Дошло до того, что Фродо уже не раз казалось, что, быть может, его личное преддверье серых пределов несколько затянулось.       Одним из немногих светлых пятен на тусклом горизонте его бытования были визиты Гэндальфа. Конечно, звали того теперь иначе, да и выглядел он отчаянно молодо, но Фродо привык, что у волшебника всегда было много имен, и почему бы среди них не оказаться еще одному, местному, диковинному? Гэндальф являлся внезапно, никогда не предупреждая о визите. Приходил, когда хотел, утром или вечером, в сумерках или в полдень, взъерошенный, бодрый, сверкающий глазами, жадно выхватывающий из рук хоббита предложенную трубку и с наслаждением и неутраченной сноровкой выдувающий уплывающие куда-то на восток колечки. Даже если он молчал, Фродо догадывался, что и Олорина тяготит затянувшееся бездействие. Вечное бездействие, если на то пошло. Иногда, когда они дымили на самом краю залива, там, откуда видно было только море и ничего больше, хоббиту казалось, что майа готов променять на корабль в Средиземье все свое бессмертие.       И вот сейчас — со странно-довольной, непривычно молодой улыбкой Гэндальф снова пришел к нему, чтобы перетряхнуть его жизнь. Фродо недоверчиво посмотрел на бывшего волшебника. Сны? Что за глупость, они не вернут его ни домой, ни к Сэму, невозможно переиначить произошедшее, довольно и того, что перестало ныть плечо и исчезла та тяжесть, что заполняла душу каждый март. Зачем же ворошить прошлое, зачем зажигать потухшую лампу надежды снова? — Фродо, ты всю жизнь доверял мне, доверься и теперь, — тепло продолжал майа, набивая трубку выращенным хоббитами табаком. — Увы, но в Средиземье нельзя послать письмо или отправить послание, иначе бы почтовые корабли между ушедшими и оставшимися эльфами беспрестанно сновали через океан. Но твой случай и вправду особый.       Фродо насторожился. Быть может, единственное, что он твердо вынес из всей своей личной катастрофы — это то, что слово «особый» несет в себе привкус грядущих неприятностей.       Олорин тем временем справился с трубкой и продолжил:  — Запомни — всего на одну ночь в году владыка видений позволяет тебе самому распоряжаться своими снами, понимать, где находишься и с кем видишься. До рассвета, во сне ты сможешь встретиться и поговорить с кем пожелаешь, если твой собеседник тоже захочет увидеть тебя, разумеется. Ваши действия не будут ограничены ничем — кроме времени, но и время подвластно сну, помни об этом. Это будет, — майа задумчиво улыбнулся, — абсолютно настоящий разговор.       Фродо застыл, сосредоточенно глядя себе под ноги. Рядом с домиком, где они сидели, поскрипывали высоченные корабельные сосны, ладьи из которых никогда уже не поплывут прочь от Амана. Ветер стучал в окна. Море штормило.  — Одна ночь?  — Всего лишь одна. И один собеседник.  — А если… — Фродо обхватил себя руками за плечи, отвернулся от друга и тихо-тихо, сквозь сжатые губы пробормотал, чтобы не услышали его нигде в Амане, чтобы не дрогнул эфир светлого Валинора, чтобы не исчезла в сиянии этого места та уютная тень, что еще связывала его с домом, тень пугливая, робкая, живая. — Если обо мне уже все забыли? Если я никому там больше не нужен? Не сделаю ли я только хуже, растравив старую рану?       Олорин откинул голову и искоса посмотрел на сгорбившегося хоббита. Всего на мгновенье он увидел перед собой не румяного, здорового и добродушного полурослика, а того Фродо, что уплывал когда-то из Гаваней. Печального, мудрого, выжженного изнутри тяжестью принятых решений. Ниенне, той, кому он служил, многое было ведомо о чувстве вины, хотя сама она, вероятно, ни разу его не испытывала. Гэндальф, пусть и с тяжелым сердцем, знал — он все сделал правильно. Олорин иногда в этом отчаянно сомневался. — Мой тебе совет, Фродо. Выбирай ночь с умом. И, полагаю, ты заслужил подумать наконец-то и о себе. — Олорин, я…       Майа встал и выбил трубку в стоящее на столе тонкое сервизное блюдце с отколотым краем. Хоббиты. Все-то у них настоящее… — Гэндальф. — Майа — а может, все еще немного и маг, подмигнул. — Можно я хоть для кого-то останусь Гэндальфом? Ты не представляешь, как мне не хватает моей шляпы и трубки!       Фродо тоже будто бы посветлел и довольно кивнул, соглашаясь. А потом накинул плащ и отпер дверь, приглашая гостя прогуляться. За порогом шел частый, холодный, абсолютно средиземский ливень. — 19 ноября, — перекрикивая ветер, бросил хоббит и передал другу единственный зонт. — Мудро, — отведя взгляд, нахмурился майа. Зонт был ему вроде бы и не нужен, но если уж они решили, что все должно быть так, как там… Капли гулко ударили о натянутую ткань, Гэндальф поежился и быстрым шагом направился прочь от домика. На повороте тропинки он поднял руку, помахал замершему у порога Фродо и прокричал: «Передай от меня привет Сэму!».       Весь долгий осенний вечер 18 ноября был наполнен дождем — как в прямом, так и в переносном смысле. Лило как из ведра, и уже к полудню крыша в наземной части норы стала подтекать, а к сумеркам потоки воды устремились по наклонному полу гостиной. Шир переживал настоящее наводнение, грозящее если не крупными бедами, то шикарными по своим размерам неприятностями точно. Днем Сэм крутился как белка — или, скорее, как ишак в подъемном колесе, стараясь успеть везде и всюду и разослать помощь в спасении нор всем, кто в этом нуждался, и искренне надеясь, что укрепленная летом дамба не рухнет от первого же испытания на прочность. Пока держалась, но волны расшумевшегося Брендидуина уже старательно облизывали средние ярусы. Сэм вздохнул — хочет он того или нет, но его первый год на посту мэра всем точно запомнится, вопрос только — плохой или очень плохой окажется эта память. Просители и требователи шли весь день, шерифы сновали из конца в конец городка, и к концу рабочего дня — а, вернее, к началу ночи, мистер Гэмджи был готов заснуть прямо за столом. Добирался до дома он впотьмах, насквозь промокнув и, даже не поужинав и не заметив луж на полу, прошлепал в спальню, где рухнул на кровать и провалился в сон без сновидений. Рози печально вздохнула и возвела очи горе — жизнь жены мэра Дэлвига представлялась ей раньше совсем иначе. Выплеснув за окно очередной таз набежавшей воды, она разогнала по кроватям приноровившихся было пускать кораблики в коридоре детей и вернулась к мужу. Сэм спал мертвым сном, от его мокрой шевелюры по подушке расползалось влажное пятно. Интуиция назойливо подсказывала Рози, что если завтра ей вдруг почему-то захочется увидеть законного супруга дома и заставить того чинить крышу, то делать это придется через одного из шерифов. Больго, кажется, звали того рыжего, что приходил в прошлый раз по просьбе Сэма чинить дверь, когда сам хозяин норы в очередной раз был по уши в работе… Миссис Гэмджи еще раз раздраженно вздохнула и принялась стаскивать с мужа мокрую рубашку — спать с этим водяным в одной постели ее совершенно не привлекало. Где-то далеко-далеко, за границей мира, Фродо Бэггинс расстелил постель и настороженно посмотрел на часы у кровати. Сработает или нет? Сон — это ведь такая странная вещь, никогда не знаешь, куда забросит. Хорошо еще, если к кому-то дружелюбному, а то вдруг — хоббит поежился — к каким-нибудь случайно уцелевшим после их последней встречи оркам? Мало ли, вдруг спят они себе, и тут бац — вспомнилось, а он и убежать не сможет. Однако мысль о такой беседе внезапно показалась Фродо в какой-то мере даже забавной — в конце концов, Гэндальф утверждал, что этим сном можно будет управлять, и послушать, чем живут бывшие слуги темного властелина было бы даже интересно. Но — не сегодня. Первый раз после похода Фродо ждал ночи на девятнадцатое не с давящим ожиданием грядущих кошмаров, а в предвкушении чего-то хорошего. Хоббит еще раз взглянул на часы, и те как по команде выставили стрелки на полуночи. Сегодня есть вещи поважнее. Наконец-то. Фродо глубоко вздохнул, лег и закрыл глаза. Наконец-то можно будет поговорить с хоббитом о хоббичьем — судя по всему, только Гэндальф и догадывается, как ему надоели бесконечно высокие эльфийские речи. Хотя не в речах дело. Дело в доме. И дело в Сэме. Сначала мэру Дэлвига не снилось ничего — он так устал, что еле голову донес до подушки. Потом пошли какие-то житейские заботы — почему—то снилась неубранная в кладовую капуста, которую они с Рози раз за разом пересчитывали, и не могли понять, куда делось пятнадцать кочанов, потом откуда-то прямо в коридоре возник шериф округа Черногорок Больго, почему-то в лодке и с веслом, и позвал Рози кататься по Брендидуину, а Сэм очень не хотел их отпускать — и не потому, что ревновал, а потому что знал, что точно утонут, а ведь у них дети, и нельзя, чтобы родители утонули. Иначе получится как у… И тут все совсем с ног на голову встало. Потому что из-за запертой двери кабинета послышались шаги, а потом кто-то постучался. И Сэм открыл. А потом, кажется, даже во сне умудрился упасть в обморок.  — Сэм! Сэм, очнись! Да чего же ты, а? — Фродо хлопал бывшего садовника по щекам, но тот не спешил подавать признаков жизни, — Сэм, ну пожалуйста, у меня всего-то пара часов!       Сэм приоткрыл один глаз, затем второй. Фродо никуда не делся, сидел рядом и, кажется, вот-вот собирался плеснуть ему на лицо из стоящего у ног ведра. Если это и было сном, то очень, очень странным. Сэм незаметно надавил одним пальцем на другой. Вроде бы не больно. Значит, сон. Фродо, видимо, устав ждать, опрокинул на него воду. Мокро. Очень мокро и к тому же холодно. Окончательно перестав что-либо понимать, хоббит решил принять правила этой сумасшедшей реальности и просто поверить в происходящее. А это значит, что рядом и правда… — Фродо? Господин Фродо? — не веря собственным глазам, переспросил Сэм. — Это в самом деле вы, или опять какой-то странный сон? — Сон, Сэм. — Со слезами радости ответил хоббит. — Но это и в самом деле я.       Сэм изумленно воззрился на него, наконец-то привстал с пола и осторожно дотронулся до рубашки собеседника. Та на ощупь оказалась вполне себе рубашкой — чуть шершавой, вытянутой тканью. Фродо перехватил его руку, усмехнулся и, наконец, крепко обнял своего давно и, казалось бы, навсегда потерянного друга. А потом те два часа, что еще оставались до рассвета, они говорили, говорили и говорили, так и не отпустив рук. Дымили лучшим ширским табаком прямо в гостиной («Ну надо же, вы так и не сняли портреты предков Бильбо!»), делились новостями (— Гэндальф помолодел? Скажете тоже, господин Фродо! — Пин женился? Ну, Сэм, ну удивил!), наслаждались выпавшими им минутами неожиданного спокойствия и тишины, что можно было разделить с родственной душой, которой не важны оказались ни годы, ни расстояния. И так же, слушая, как течет за окном дождевая вода, как потрескивает в камине пламя, они простились. И прощание вышло хоть и грустным, но не нестерпимо, не было в нем теперь отдающего под сердцем отчаяния, что безуспешно пытались загасить оба. Год — это, безусловно, долго, многое может случиться, и обещать нельзя ничего. Год — это, однако же, всего лишь зима, весна, лето и осень, это путешествие солнца туда и обратно, длящееся из века в век. Видимо, солнцу тоже есть, зачем идти и кого ждать. — 19 ноября, Сэм. Мы увидимся, если ты вспомнишь. — Вы, главное, сами не забудьте, господин Фродо. Ну, то есть, заснуть не забудьте, а не дату, хотя, что я несу, и дату эту ужасную забудьте, и вообще… — Я тебя не забуду, Сэм. Даже не надейся, — улыбается Фродо, поворачивает ручку входной двери и выходит. Сэм выбегает следом, но дорожка у дверей Бэг-Энда пуста, и ничто не напоминает о том, что его потерянный навсегда хозяин только что был здесь. Сэм зажмуривается и просыпается в своей кровати. Из-за приоткрытых штор прямо ему в глаза светит яркое осеннее солнце.