Скажи мне это

Почти неделю в квартире царила идиллия. Никаких ссор, никаких оскорблений и унижений в мой адрес. Я было уже подумал, что Юля решила помалкивать, опасаясь снова вывести брата из себя, но оказалось, что она вовсе не успокоилась, а просто начала действовать аккуратнее. В общем, случилась одна вещь, которую, сколько я ее не обдумывал, я так и не смог однозначно понять и принять. В один прекрасный вечер за ужином Егор сообщил, что они с Юлей решили пожить отдельно, и через несколько дней съедут на отдельную квартиру, которую он уже снял. Я был в шоке. С одной стороны, я наконец-то смогу вздохнуть спокойно, не ожидая каждую минуту подлянок и лавины оскорблений. С другой стороны — я не верил этой девушке, так презрительно отозвавшейся о моем брате в день нашего знакомства. Но, кто знает, может быть, если они поживут вместе, Егор поймет, что она за человек на самом деле? Но вдруг эта злобная змея станет покладистой и заботливой? А если… Вдруг сейчас Юля так себя ведет только оттого, что она, непримиримая гомофобка, вынуждена жить с геем под одной крышей? Может, когда они будут жить лишь вдвоем, она станет хорошей девушкой для моего брата… А вдруг все дело было только лишь во мне? Внезапно я почувствовал себя виноватым. Может быть, я и в самом деле просто сам себя накрутил с самого начала, потому что… приревновал к ней? Оттого, что брат стал уделять внимание ей, а не мне? Потому что я чувствовал себя брошенным и одиноким? Мне стало стыдно и противно. Я повел себя, как придурковатый эгоистичный подросток в период переходного возраста. Мне стоило с самого начала радоваться за брата, а не искать недостатки в девушке, которую он сам выбрал, и не тыкать ей в нос своей ориентацией. Кое-как заткнув свой внутренний голос, орущий, что я все равно прав и Юля не достойна моего брата, я постарался свыкнуться с мыслью, что Егор скоро будет жить отдельно. Не будет больше ночных посиделок за картами, не будет разговоров по душам, споров по пустякам и тепла его объятий… Вздохнув, я поплелся на кухню готовить себе кофе. Сегодня была суббота, мама с папой еще вчера укатили к кому-то в гости до конца выходных, чтобы не мешать брату паковать вещи. Обожаю своих родителей. Они никогда не лезли в наши дела, никогда не пытались поучать жизни, давая возможность самим совершать ошибки и учиться на них. Даже мое признание о том, что я гей, они восприняли спокойно, сказав, что я все равно был и остаюсь их сыном, и что они всегда на моей стороне. «Приемным сыном», — тихо прошептал я тогда. На что мама с папой одновременно рассмеялись и сказали, что это не имеет никакого значения, а брат обнял меня и прошептал на ухо, что я родной, самый родной и самый любимый его человечек на свете… Мне стало тоскливо. Наверное, все же хорошо, что Егор уже давно начал отдаляться от меня. Если бы он обрубил все наше общение внезапно, просто исчезнув из квартиры и изредка приезжая на семейные праздники, думаю, я бы этого не пережил, а зачах бы от тоски. А так все это было болезненно, но терпимо. Могло быть и хуже. Тем более, что у меня остается Кирилл… Пока еще остается. С Кириллом я был знаком достаточно давно, но отношения мы решили начать всего с год назад. Мы достаточно долго общались просто как близкие друзья, а потом начали приглядываться друг к другу, сближаться еще больше, ну и закрутилось. Только вот сейчас наши отношения стали прохладнее, мы часто ссоримся, и тоже начинаем больше времени проводить поодиночке. С Кириллом мне было легко, уютно и весело, он был жизнерадостным и милым, но сейчас почему-то я не мог дарить ему столько же тепла, как и раньше. «Похоже, я становлюсь самой настоящей задницей», — хмуро подумал я, насыпая в кружку кофе. Пора было вылезать из своей скорлупки и заново учиться быть человеком. Увлекшись самоанализом, я не заметил, как на кухне бесшумно появился Егор. — Кофе? Я тоже хочу, — сонно прозвучал его голос за спиной. — А, черт! — я испуганно дернулся и чуть не облился кипятком. — Ты меня напугал. Братец, стоя посреди кухни босиком и в одних штанах, зевнул, с хрустом потянулся, рассмеялся и потрепал меня по волосам. — Ты очень нервный в последнее время, — тихо проговорил он. — Расскажешь, что происходит? — Неа, — с усмешкой протянул я, и треснул по руке, уже тянущейся к моей кружке. — Брысь, сейчас и тебе сделаю. — Со сгущенкой? — облизнулся Егор. — Да-да-да, все, как ты любишь. Лишаешь меня любимого лакомства, — недовольно проворчал я. — Хороший ты мой, — умилился этот взрослый ребенок и через две секунды его голос долетал до меня уже издалека. — Юлька, завтракать будешь? Или снова на диете? Я заторопился, собираясь улизнуть из кухни раньше, чем эта истеричка тут появится. Кинув пару ложек растворимого кофе в чашку, я залил две трети кипятка, а затем вскрыл банку сгущенки и долил ее в кружку. Отставив открытую банку в сторону, я размешал получившийся напиток и собирался облизать ложку, но нечаянно выронил ее. Но не успел я даже отодвинуться от стола, чтобы нагнуться за ней, как из-под моих ног донеслось: — Чего это ты ложками разбрасываешься, братец? Дернувшись от неожиданности, я зацепил рукой открытую банку сгущенки и опрокинул ее на бок. Густое сладкое молоко стало течь прямо на обнаженные плечи брата, так неудачно наклонившегося за ложкой. Подхватив банку, я облизал края, и, поставив ее на стол, осторожно обернулся на притихшего Егора. Взглянув в его укоризненные глаза, я чуть не расхохотался. — Очень смешно, да? А мне теперь это отмывать, — пожаловался он, плюхаясь на пол и обиженно складывая руки на испачканной груди. Я пришел в ужас. — Что значит — отмывать?! Ты забыл, как я ее люблю?! Так нельзя, это же транжирство, это растрата, это преступление против сгущенки! — А нечего было на меня банку выворачивать, — назидательно проговорил брат. — А нечего было меня пугать, — в том же тоне ответил я, опускаясь перед сидящим на полу Егором на колени. — Терпи теперь. — Что ты… — не договорив, он замер. Подавшись вперед, я положил ладони ему на плечи, и, склонив голову, осторожно коснулся языком первой густой капли, замершей на его коже. Вкусно, прямо язык от удовольствия защипало, и я, не обращая внимания на задержавшего дыхание Егора, продолжил. Я медленно слизывал сладкие потеки, расчертившие его тело, отдаленной частью сознания поражаясь одновременной твердости и бархатности его кожи. Собрав языком мелкие капельки, я занялся более крупными, сосредоточенно скользя языком по телу, прихватывая кожу губами, словно собирался оставить засос. Сгущенка медленно продолжала стекать по его торсу, словно я на него целую банку вывернул. Я сожалеюще вздохнул, облизывая губы, и с удивлением ощутил, как моей кожи касается теплое учащенное дыхание. Чего это он? Смущен, что ли? Кинув косой взгляд на его лицо, я заметил приоткрытые губы и зажмуренные глаза, а лицо и вправду полыхало румянцем. Ну, блин, а что он думал? Что я позволю просто смыть эту вкуснотищу? Нет уж, я лучше сам ее съем, тем более что мы братья, и в моих действиях нет ничего такого предосудительного, так что судьба ему терпеть, пока я не закончу. И тут меня осенило. Мой брат порой был чрезвычайно стеснительным. Иногда у нас были серьезные разговоры — про отношения, про секс, и про всякую ерунду типа фетишистских заморочек про запахи или особо чувствительные места на теле. Егор всегда спокойно говорил на такие темы, с хитрой улыбкой слушал меня, когда я делился секретами о себе самом, но жутко краснел и пытался улизнуть, когда я спрашивал о его эрогенных местах. Помню, меня это так всегда забавляло, я смеялся до слез, когда он, весь красный, неловко начинал меня отпихивать, а я пытался его щекотать или выспрашивал про то, где ему приятнее, если этого места касаться языком. Черт побери, так он сейчас от этого смущается, что я ненароком могу задеть то самое таинственное чувствительное место?! Внутри меня все возликовало. Какая прекрасная возможность все-таки вызнать особенности его тела, которые он так тщательно от меня скрывал, не поясняя причин. Тогда приступим. Он сейчас такой беззащитный, открытый, распахнутый навстречу моему любопытству. Сидит, откинувшись назад и опираясь на руки, и знать не знает, что его сейчас ждет. Мой внутренний демон нетерпеливо оскалился, и, недолго думая, я скользнул языком во впадинку на ключице. Тяжелый стон, сорвавшийся с его губ, застал меня врасплох, так же, как и сильные пальцы, вцепившиеся в мои волосы. — Не надо так! Стой… — хрипло выдохнул Егор мне на ухо. Жутко смущенный, он попытался меня оттолкнуть, но я уже сам вскочил на ноги, ошалевший не меньше его самого. Избегая глядеть на брата, я схватил свою чашку и попытался скрыть дрожание своего голоса за напускной веселостью. — Ладно, милостиво разрешаю тебе остальное вытереть! — выпалил я на одном дыхании и смылся с кухни, лишь краем глаза успев заметить, как Егор спрятал лицо в ладонях. Все-таки мой братик слишком чувствительный, наверное, поэтому никогда мне об этом не говорил. Только вот почему внутри меня бушует огонь? Влетев в свою комнату, я защелкнул замок, и, отставив в сторону кружку, принялся метаться по комнате. В голове снова поселился рой назойливых, но теперь уже — крайне неприличных мыслей, касающихся брата. Его стон просто взорвал мне голову, я и подумать не мог, что бывает такая чувствительная кожа, такой отзывчивый на ласки человек, при этом так мило смущающийся, когда об этом заходила речь. Мое больное любопытство жгло меня изнутри, заставляя распаляться. А где еще ему приятно? Где еще его тело настолько же страстно реагирует на прикосновения? Я такого за собой не замечал, но тела-то у нас одинаковы, мы же оба парни! Отчего он настолько чувствителен, и — самое непонятное — почему мое тело начинает словно воспламеняться, как только я подумаю о том, какие еще ласки заставляют стонать его сильнее? Я сходил с ума, и не мог понять причину. Я лихорадочно пытался успокоиться, но меня трясло от мыслей, что я проник в одну из его тщательно охраняемых тайн. Не возненавидит ли он меня от этого? Не начнет ли сторониться? Подорвавшись с постели, на которую я рухнул, не в силах больше мерить шагами комнату, я выскочил в коридор, собираясь тотчас же извиниться перед Егором за свои шалости. Два шага отделяло наши комнаты, и спустя пару секунд я замер напротив приоткрытой двери в его спальню. Моему взгляду предстал брат, все так же разгуливающий в одних спортивных штанах, и Юля, заинтересованно касающаяся его тела в том месте, где еще недавно был мой язык. Я нахмурился и прислушался. — Эй, ты что, ходил утром в душ? — недовольно спросила она, водя пальцем по его груди. — Нет, не ходил, — пожал плечами брат. — А почему у тебя такая бархатная кожа, словно ты в спа-салоне побывал? — недовольно протянула она. Егор поднял голову и заметил меня, стоящего под их дверью. Игриво сощурившись и не отрывая взгляд от моих глаз, он хитро улыбнулся. — Потому что мой брат очень любит сгущенку. Вот и все, — расхохотался он, отворачиваясь и продолжая упаковывать книги в коробку. Юля что-то недовольно пробормотала, а я вспыхнул от смущения и ярости. Вновь влетев в свою комнату, я с гневным рычанием хлопнул дверью и снова принялся метаться по комнате, сжав руки в кулаки. Вот же засранец, нет, подумать только! Он что, теперь меня этим подъебывать будет?! Внезапно сев на пол посреди комнаты, я безудержно рассмеялся. Это и вправду было смешно. Я душился хохотом, и чувствовал, как меня потихоньку отпускает внезапно начавшееся безумие, и я расслабляюсь, приходя в себя. Отсмеявшись, я фыркнул и вытер слезы, выступившие на глазах, с нежностью подумав о брате. Приколист чертов, ну хоть не злится на меня, и то хорошо. Выпив холодный кофе, я вернул кружку на место, предварительно вымыв ее, и потащился к брату в комнату предлагать свою помощь. Как и ожидалось, Юленька мило прочирикала, чтобы я не утомлялся, и что они и без меня справятся, но взгляд, брошенный на меня исподтишка, выдавал ее желание меня придушить. Глянув на брата, я увидел в его глазах буйное веселье и многозначительную усмешку на губах. Я с легкостью спародировал его выражение лица, и мы одновременно рассмеялись, озадачив недовольную моим вторжением блондинку. Ласково потрепав меня по волосам, Егор сказал, что я и так уже с утра очень о нем позаботился, так что сегодня могу отдыхать. Я закатил глаза, снова слыша подъеб в свой адрес, который, судя по довольной ухмылке брата, он и не пытался скрыть. Развернувшись на пятках, я вернулся к себе и со спокойной совестью уткнулся в книгу, время от времени мечтательно улыбаясь.