в некотором царстве

- Знатно постреляли, - со знанием дела заявил Хайне, плюхнувшись прямо на траву. - И то верно, подтвердил Бадо, по долгу службы уже хлопотавший вокруг котелка с кашей. Костер дымил нещадно, но представитель лесного народа дымил еще сильнее. Вокруг поляну высилась некогда живая, но уже почившая изгородь из дичи, которая совсем недавно, как по волшебству, (а Хайне подозревал, что без «как») неслась прямо на их семейную пару. Сначала из зарослей поперли кабаны. Когда все они пали жертвами метких выстрелов, через них стали перескакивать олени. Затем в бой вступили эскадроны диких уток, фазанов, куропаток, рябчиков и перепелов. Самые крупные из них несли на себе отряды зайцев-камикадзе, которых скидывали на головы охотникам, как какие-нибудь бомбы. Под конец откуда-то из неведомых глубин леса выполз огромный крокодил. Как им таким образом он забрел в лес, крокодил не знал. Хайне тоже не знал. Он вообще никогда прежде не видел такого дива, а потому орал и палил, пока Бадо не остановил его, дабы не попортить шкуру (ему уже давно нужны были новые сапоги!) Славная получилась из крокодила каша, густая да ароматная. Неизвестно, когда и откуда взялся бочонок медовухи, но и она пошла на ура. Давно стрелец так не отдыхал, что телом, что душой. Однако ж после второго ковша хмельного напитка он вдруг заметно загрустил. - Чегой-то ты, дорогой, насупился? – поинтересовался его супруг. Поведал ему стрелец, что жаль ему его сотоварищей. Ведь не смогут они так же попасть на волшебную полянку да заданную норму настрелять, и отправят их всех на опыты да на смерть неминучую. Растрогался Бадо, что такой добрый муж ему достался, пообещал и другим стрельцам подсобить. Все равно добыча их раз в тридцать превысила необходимую для выживания норму. Всего одним щелчком пальцев разделил Бадо всю кучу поровну (хотя мужу все равно оставил немножечко больше) и по воздуху отправил коллегам своего ненаглядного. То-то дивились стрельцы со стрелецкими своими семьями, когда прямо с неба к ним на дворы стали опускаться куропатки да перепела, кабаны да олени. Обрадовались стрельчихи, что не придется им отдавать мужей на поругание. Повеселели стрельчата, ведь батьки дома останутся. Да и у самих стрельцов от сердца отлегло: всем еще пожить хотелось. Вот и Хайне повеселел. Знай себе, кашу трескает, медовухой запивает. После пятого ковша уж совсем захмелел. Смотрит на супруга своего, налюбоваться не может. - А что ты, - спрашивает, - друг мой любезный, пол-лица-то волосами занавесил? Али беда у тебя там какая? Вздохнул Бадо, поведал ему, скрепя сердце, о первом браке своем неудавшемся. Неплохой человек ему тогда попался, да только упертый сильно. И так, и сяк к нему Бадо подкатывал, а все ж не смог подхода найти. Вот и не выдержал он, вернулся в лес. Остались у него от того брака только нервы расшатанные, никотиновая зависимость да выбитый метким выстрелом глаз. Посочувствовал ему Хайне, пожалел парня. - Ничего, - говорит, - ты и с одним глазом красивый. Краше любой девки у нас на деревне, вот те крест! А стреляешь как, аж дух захватывает. И понял тогда Бадо, что уж в этот-то раз ему точно повезло, что такую они ячейку общества сколотили, которая ни за что не развалится. И еще сильнее на радостях похорошел.