Самое тяжелое-не знать

Остаток дня (ну дня же, видимо, ночью посетители не приходят) после прихода странного человека Северус провел в полном смятении. Давно не сражавшиеся между собой настолько яростно Скептик и Романтик перебрасывались копьями злословия в его мозгу, самого наблюдавшего за ними Северуса доводя до белого каления. – Сколько тебе лет? Когда ты в последний раз смотрел на себя в зеркало? – Давно. – Хотя… Зачем тебе зеркало? Ты и без него прекрасно осведомлен о своей красоте неземной! А прибавь к ней еще то, как ты истощал за все это время на больничной койке, добавь синяки от уколов, их не может не быть. Добавь белое лицо, оно у тебя никогда не было темнее восставшего из могилы мертвеца. Хотя что это я так тебе польстил? – Скептик сложил руки на груди и презрительно покосился через плечо. – Откуда романтическая белизна? Землистость. Вот. Твой родной цвет лица. Землистый, бледный, круги под глазами, волосы явно отросли, судя по тому, как тебе их постоянно убирают за плечи, сам худой как скелет, еще эти шрамы уродливые на шее… Брррр… – Но ведь Его они не оттолкнули, – мягко возражал Романтик. – Он их касался. И ему тоже было больно. Я ощутил Его боль. – Ты ощутил Его омерзение! Вот, что ты ощутил! Не обманывай хотя бы самого себя! Меня-то тебе не обмануть. – Он вернулся! Вернулся тогда… Ему небезразлично! – Еще бы не вернулся! – хмыкнул Скептик. – Кем надо быть, чтобы не вернуться на зов медсестры? Ведь она Его позвала, увидев, что ты тут разрыдался, как первокурсник! Куда ж Ему было не вернуться? Это уже зверем надо быть. Хотя бы ради приличий. Хотя почему ради? Только из-за них Он и вернулся. Не подумал же ты, милый?.. – он с недоверием покосился на Романтика. – Приличия? Он взял мое лицо в руки и стирал слезы пальцами. Ты забыл, как Он налетел на меня? Как птица с раскинутыми крыльями, сжал в объятиях. Я слышал Его сердце! Оно билось очень быстро и взволнованно! – Романтик с обидой покачал головой, встретив очередной насмешливый взгляд Скептика. – Да ты понятия не имеешь, кто Он! Быть может, вообще журналюга очередной! «Пропавший герой войны найден!» – Скептик провел рукой в воздухе, изображая строку газетного заголовка. – Забыл, как Скитер на всех кидалась? С объятиями, между прочим, кидалась. Иногда и с поцелуями. Выжимала из себя скупую журналистскую слезу, изображая сочувствие. Забыл? Вот кто-то типа нее вполне и мог выражать «крайнюю степень радости при виде истерзанного в войне героя». Скептик зашелся хриплым каркающим смехом. – Ты бы лучше подумал о своих дальних родственниках со стороны матери. Не смотря ни на что тебя там хотя бы неплохо принимали. Ты на них похож, на ту ветку Принцев, сам знаешь. По крайней мере, своим аккуратненьким носиком и уживчивым характером! – Скептик закашлялся от смеха. – С той стороны никто не появлялся лет так уже тридцать, ты помнишь! Скептик резко развернулся, обдавая собеседника волной негодования и хлеща подолом мантии едва не по лицу. – А у тебя есть другие предположения, родной? Кто еще к тебе мог явиться? Призрак любимого дедушки? Или восставший Дамблдор? Или сам Величайший Герой почтил тебя своим вниманием? Заметив скользнувшую по лицу Романтика тень, Скептик с полоборота вошел в раж. – Ох! Мы даже такую мысль допускаем? Мы настолько любим себя? Забыл, как ты выглядишь в моем описании, милый? Забыл, как этот самый Герой всея тебя ненавидел всю свою короткую жизнь? Как ты в него банками с жуками кидался? Все забыл? – С тараканами, – поправил Романтик. – Еще лучше! И да, вот закончилась война, твой Герой вместо того, чтобы радоваться жизни, тискать по углам рыжую Уизли, сбился с ног в поисках пропавшего любимейшего преподавателя, героя войны и главного предателя? Ты забыл, что в его вселенной ты – убийца Дамблдора? Что ты и умер-то, потому что твой Хозяин пожелал твою игрушку? – Он смотрел мои воспоминания. Он все знает. – Смотрел? Ты так наивен, Северус! Да Он выронил их, едва выйдя из Хижины! Его позвали на бой, обозвали трусом, пригрозили убить всех Его друзей, вырезать весь Хогвартс от мала до велика, а Он бросил все и пошел в кабинет директора смотреть твои романтические бредни? Лань, Его мать девочкой, ты со своими патлами, все твое грязное белье, которое никому кроме тебя не нужно! Ты сам в это веришь, Северус? Это тебе нужен весь этот мусор, чтобы самозабвенно копаться в нем, едва закроются глаза, а мальчишке, семнадцатилетнему, молодому, красивому, счастливому теперь мальчишке на кой черт все это надо? Ты знаешь, сколько уже валяешься здесь? Сколько со дня победы прошло? Если она была, эта победа… – Он сказал, что Поттер выжил! Значит, победил! – Он тебе сказал? Прямо так и сказал, да? Ты прямо слышал, как Он это произнес? Или хотел, чтобы так было? Романтик опустил голову. – Я не знаю, сколько времени прошло, – признался он. – Вот. Ты не знаешь, я не знаю. А прибавь к этому время, которое ты, видимо, валялся в беспамятстве. До того, как вообще пришел в себя. Сколько ты был в отключке? Ты ведь не помнишь ничего этого, а у тебя на шее шрамы! Шрамы, Северус. Не повязки, не бинты. Шрамы. Зарубцевавшаяся плоть. И ты ничего не знаешь о том, сколько она рубцевалась! – Я не посреди поля лежу! Я в Мунго! Колдомедицина действует гораздо быстрее обычной! – А с чего ты вообще решил, что ты в Мунго? С тех пары секунд, что разглядывал склонившегося над тобой врача? Кто сказал, что ты не где-то в маггловской лечебнице, да и вообще, что ты не провалялся в коме последние двадцать лет? Что ты можешь знать о времени? – Прекрати! Я не в коме! И я в Мунго! – Ах, ах, ах! Мне бы твою уверенность! А я тебе так скажу – ты ничего не знаешь наверняка! Вообще ничего! Даже того, что это все не бред галлюцинирующего мозга и на самом деле ты не в глубокой коме с порядком расстроенным сознанием. Тебя вообще не смущает тот факт, что у тебя в голове двое разговаривают? Все в порядке, да? – Я вполне адекватен. Я себя нормально осознаю. Только неподвижен, – раздраженно выплюнул Романтик. – Да, а еще ты не видишь, ничерта не слышишь, не нюхаешь, не можешь открыть глаз и пошевелить рукой. Но ты так нужен нашему Герою, что Он с ног сбился, разыскивая тебя! Просто вот плакал день и ночь, лежа в своем, наверняка, красивом и новом доме в обнимку с рыжей, вспоминая те унижения, которым ты Его подвергал! Ну вот места себе не находил, пока не нашел твой труп в больнице! Как же Он жил-то все это время без тебя, а? Романтик опустил голову еще ниже. Скептик, как и все друзья, знал, куда бить. – Ты же помнишь Его, весь Его образ до мелочей. Посмотри на Него и на себя. Молодое, красивое, здоровое тело, вся жизнь впереди, все счастливое будущее, если Он действительно победил. Любимая девушка рядом, друзей куча. Все Его на руках носят, пылинки с Него сдувают. Любая девчонка посчитает за счастье, чтобы Он хотя бы за руку ее подержал. Времени ты не знаешь, и совершенно не знаешь того, что могло произойти за это время. Быть может, Он уже давно женился, обзавелся кучей сопливых детей, одного из которых согласно своим глупым благородным побуждениям даже назвал как-нибудь типа Джеймс Северус. Или Альбус Северус. Нет, первое лучше звучит. Может, это Его взрослый сын пришел навестить человека, точнее его труп уже, в честь которого он был назван! – Я не труп! – А кто ты? Жаль, я не могу зеркало тебе поднести. – Не надо зеркал… – Так что, дорогой мой, правда же это реально, что именно наш Герой к тебе являлся? Другого ведь быть не может, не так ли? Или Его сын уже. Или внук… – Прекрати. – А что мне прекращать? Ни ты, ни я ничего не знаем. Ни чем война окончилась, ни что вообще произошло. Я тебе даже так скажу – ты не знаешь наверняка, что Поттер вообще жив. – Он сказал… – Ах, Он сказал! Ну, это все меняет, конечно! Если Он сказал… – Скептик, бормоча, удалился. А Романтик еще какое-то время возвращался и возвращался мыслями к таинственному незнакомцу, пока усталость не взяла свое, и Северус не погрузился в глубокий сон. Сновидение этой ночи дополнило и без того не лучшее состояние психики красивыми и до одурения реальными картинками. Поттер, живой, теплый, улыбчивый, то и дело брал его за руку, ласково смотрел в глаза, да так, что больше, казалось, ничего на белом свете не существует. Только он, Северус, в зрачках глупого наивного мальчишки отражался на удивление красивый, будто нарисованный – отросшие волосы, черные, как адова ночь, в кои-то веки аккуратно расчесанные, лежали красивой волной на плече, такие же черные глаза, с какого-то перепугу большие и глубокие, смотрели на него с нежностью. Последняя так же была в привычках Северуса, как и белоснежная рубашка, в которую было завернуто – иначе не скажешь, худоба больничная никуда не делась – его тело. Шрам на шее тоже никуда не исчез, выглядел ужасно, но это почему-то никого не тревожило, словно тот был скорее почетной отметиной войны, этаким орденом, приколотым не на свое место. Поттер шел рядом по узкой тропинке среди белых, одуряюще благоухающих цветов, и что-то рассказывал, рассказывал, рассказывал… Будто Ему в самом деле с ним, Северусом, было интересно. Будто все же было реально то обещание «все рассказать». Не одному Северусу так хотелось, тот тоже этого ждал, и теперь молчать было святотатством, преступлением против всех тех дней, что Снейп провел в плену собственного тела в молчании и окружающей тишине. Поттер рассказывал что-то, а потом оборачивался и смотрел на него, Северуса, так, что дыхание захватывало, сердце билось в висках, и на мгновение, на один самый крошечный, самый безумный миг казалось, что так ведь правда может быть, что реально, не приснилось, не примечталось в тех самых ночных кошмарах на больничной койке. А потом сон переменился, и тот же самый Поттер, только уже немного повзрослевший, сидел отчего-то в старинном кресле с высокой спинкой, сидел практически обнаженным, прикрытым только полосой алого шелка поперек тела, словно римлянин, а вокруг него, умильно глядя на Героя, стояли девушки. Десятки, сотни, тысячи красивых, на все ради него согласных девушек, и ближе всего была та самая рыжая. «Тоже ведь рыжая, а какая другая!»– подумал Северус. Девушки на Снейпа смотрели скептически, он бы даже сказал – насмешливо, оглядывая тощую фигуру в черном снизу вверх, оценивающе и победно. Дескать, куда ты, старый хрыч, вообще смотришь? Твое место не здесь, с твоей-то внешностью, да и вообще! Гарри вполне нормален, не чета тебе, извращенцу. Ему девушки нужны, такие, как мы, тебе здесь делать нечего! И он отворачивался, опускал взгляд, прекрасно понимая, что они правы, все вместе, и что ловить ему здесь и впрямь нечего, и все же вскидывал этот самый бесстыжий взгляд на Поттера, едва тот шевелил рукой, приподнимался, и ткань на Его теле сползала вниз, к самым бедрам. Сползала, удерживаясь только на крае плеча и еще одном, нестерпимо притягивающем взгляд выступе его тела. Северус тяжело вздохнул и отвернулся, уходя прочь. Но не успел он сделать и пары шагов, как Поттер неожиданно оказался рядом, взял за руку, и как утром (наверное, утром), переплел свои пальцы с его. Северус попытался заглянуть Ему в глаза… и проснулся. Перепуганное, зашедшееся в своем неистовом биении сердце тут же рвануло к горлу. Он был здесь. Не в его сне. Не в кошмарах, от которых становилось не по себе. Он был здесь, в его палате, и снова держал его за руку. Лучшего пробуждения Бог при всей своей фантазии не выдумал! Северус тут же послал все возможные лучи тепла и восхищения незнакомому, но до чертиков родному посетителю. Что это значило? Ночь прошла? Вряд ли. Он вернулся вечером того же дня? Мерлин, ну хоть как-то различать бы в своей тьме ночь и день, смену суток, хоть что-нибудь бы различать! Рука была сейчас немного прохладной и чуть влажной, какой бывает кожа после дождя. «Дождь был? На улице был дождь? Наверняка Ты пахнешь им. Пахнешь дождем. Быть может, чем-то еще, но я ничего не слышу. Я вообще ничего о Тебе не знаю. Простишь меня? Я никак на Тебя реагировать не могу, показать Тебе, как Ты мне… Прекрати, Северус!.. Да плевать! Как Ты мне дорог! Кто бы Ты ни был! Ты в дождь вернулся? Сейчас, наверное, вечер, да? И Ты снова ко мне пришел? Зачем? Ну как же мне дать Тебе знать, что я Тебя чувствую, что я так хочу, так до одурения хочу хоть немного Тебя коснуться!»