Самое тяжелое-не знать

Уйдя как можно дальше от ненавистной теперь Линден Авеню, он завернул в ближайший парк и опустился на лавочку под увитой виноградом аркой. В голове царил такой раздрай, что впору было обхватить ее руками и сжать в железные тиски, только бы не взорвалась. Северус абсолютно ничего не понимал. И предположения, рождавшиеся в его голове, были одно хуже другого. Если верить описанию Практикантки и журналу, подсунутому ему Бывалой, ошибиться он не мог. Та же внешность, тот же адрес, то же имя. Он безусловно нашел того человека, о котором говорили и медсестра, и строки почтовых записей. Однако против его ожиданий парень мало того, что выглядел, как самый настоящий маггл, жил в маггловском квартале, да еще и явно видел Северуса впервые. И как это нужно было понимать? Поверить в то, что Нилан мог разыграть перед ним неузнавание, было просто невозможно – Северус прекрасно читал по лицам, распознавал эмоции, и уж однозначно не такой открытый и расположенный к общению человек, как Майкл, мог бы обвести его вокруг пальца. Нилан реагировал так, как должен был реагировать. Он не притворялся и не играл, в его взгляде и на десятую долю секунды не появилось ничего, что могло бы его выдать, солги он Северусу и впрямь. Напротив, все его жесты, все слова, его смущение, да все, в чем он себя проявлял, говорили о правдивости его слов. Но тогда почему тот, кто внешностью действительно гораздо больше годился бы в актеры, чем в колдомедики, на деле работал в Мунго, а по его словам снимался в рекламе? То есть, если Нилан действительно был с ним правдив, то в Мунго он не был. Никогда там не работал, и Северуса знать не знает. Или… считает, что не был и не знает. Северус обнял себя руками и склонился чуть вперед, задумавшись. Обливиэйт? Нилана насильно заставили забыть все? То есть в больнице действительно был он, с Практиканткой и Бывалой общался он, за Северусом ухаживал он, внешность его, руки его, но кому-то было очень выгодно, чтобы он сам так не думал. Подправить воспоминания несложно, сложнее понять – зачем? В то, что он может все еще быть пешкой в чьей-то игре, Северус не верил. Лорда нет, его бренным телом никто не интересовался четыре месяца, о нем все напрочь забыли, не считать же за интерес к его персоне редкие короткие визиты Макгонагалл? О нем никто не спрашивал, никто не ждал ни его смерти, ни выздоровления. Всем просто было по большому счету наплевать. И зачем бы в этом случае кому-то подправлять память колдомедику-актеру… стоп! Северус даже вскочил с лавки. Каким надо быть глупцом и эгоистом, чтобы настолько зациклиться на себе! Нилан! К Северусу ни у кого не было интереса, но Нилан… Такого красавца запросто могли приревновать, да попросту даже вернуть к работе и к недополученным каким-то продюсером деньгам от койки лежащего на ней полутрупом бывшего преподавателя полусгоревшей школы. Но, значит, все же Нилан?.. Значит, все же эти руки и эти губы… Северусу на миг стало дурно. Более чем приятно, конечно, осознавать, что тебя ласкало руками, губами такое совершенство, но… При мысли о том, что именно тот холеный красавец касался его, в итоге вернув своими ласками к жизни, у Северуса холодело под коленями. Он даже не мог посмотреть на мужчину в упор, как не мог посмотреть, не щурясь, на солнце. Представить же, что именно эти губы смыкались на его члене, эти руки держали его холодные пальцы, было немыслимо. Северус ждал не этого, хотел не этого. Безусловно, видеть рядом с собой совершенную красоту, иметь право назвать красавца-мужчину своим, засыпать в объятиях картинки из журнала престижно, достойно и приятно для самооценки. Но ему было нужно совершенно не то. Как человек, никогда красотой не блиставший, да что уж там играть словами – считавшийся уродливым и отталкивающим всеми, кто взглянул на него хотя бы раз, Северус не верил красавцам. Быть может, это было предвзятое мнение, быть может, верное. Но в его личном понимании ослепнуть до такой степени, чтобы считать себя достаточно привлекательным для такого, как Майкл Нилан, было ниже его достоинства. Сходятся равные, живут вместе красивые или уроды, любят друг друга, пусть даже вопреки чему-то, все же до определенной степени сходные люди, пусть несколько разные, но не до комедии, которой Северус считал свой возможный союз с Майклом Ниланом. Смотреть на актера было приятно, восхищаться им и его телом – хорошо, но идти по улице с человеком, которого облизывают взглядом все проходящие мимо дамочки… Которому суют в карман телефонные номера все заинтересованные в представителях своего пола мужчины… Увольте. Можно, конечно, захотеть и луну с неба. И даже Майкла Нилана. А толку? Как говорится, хотеть не вредно. Но дело было даже не в этом. А в очень хорошо известном Северусу ощущении, когда на человека, которого ты считаешь своим, смотришь со стороны и понимаешь, что он принадлежит всем, кому угодно, но не тебе. Он «человек толпы», но не твой человек, и с этим ощущением от тебя словно отрывают кусок. Кусок, которым ты прикипел к этому человеку, которым ты в него вплавился, врос. И это больно. Безусловно, тот, кому сызмальства не досталось ни той самой толпы, ни славы, ни красоты, ни внимания, так и умрет обделенным. Сколько бы ни было в его жизни самых красивых партнеров, самых роскошных тел, самых доступных мужчин или женщин. Если у тебя в сорок лет особняк и заполненный доверху галлеонами сейф в Гринготтсе, а в детстве тебе не могли даже подержанный «Нимбус» купить, то хоть в лепешку разбейся, доказывая самому себе, какой ты крутой – не было у тебя в детстве самой скоростной метлы, не было. Так и с Ниланом. В юности Северус красавцем не был, вниманием не был окружен, любовью не был обласкан, и сейчас было бы более чем понятно, пожелай он того же Нилана, и так к нему, по всему выходит, неравнодушного. Плевать на все и напитать в себе эту жажду быть достойным, быть с вот таким вот солнцем с пшеничными волосами по плечам, пахнущим свежей травой и еще бог знает чем так, что колени подкашивались. Но Снейп на то и был Снейпом, чтобы свои детские комплексы и желания препарировать, как лягушку в лаборатории. Прекрасно понимая, что призрачное счастье с журавлем в небе нереально, он не искал журавлей, он ждал синицу. Одну единственную, на всю свою угрюмую одинокую жизнь, на все свои вечера с книгой у камина. И свято верил, что такой синицей была потерянная когда-то Лили. Нет, Лили на синицу вовсе не походила. Лили как раз была более чем из журавлей. Но ближе нее все равно никого не было. И синицей стала даже не она, а… возможность. Память. Шанс, черт возьми. Ведь мог быть даже у Северуса Снейпа шанс? Приятно было думать об этом зимними вечерами, укутав ноги пледом. Приятно и до одурения больно. А еще временами смешно. Особенно во время зимних каникул, когда можно было позволить себе рюмку-другую, согласиться на компанию Скептика на подлокотнике своего кресла и вовсю насмехаться над собственными амбициями. То, что перерос самого себя, перепрыгнул через собственную голову и по доброй воле отказался бы от такого солнца, даже плывущего прямо в руки, понял сам и давно. На полном серьезе бы отказался. Что толку напяливать кольца с бриллиантами на крючковатые пальцы? В потакании своим прихотям и состоит человеческая слабость. Ты можешь позволить себе все. Все, кроме одного – не быть смешным. Не быть нелепым, подчеркивая свое уродство роскошной оправой, укладывая в свою постель солнце, на которое ты и посмотреть не в силах. Все бы было прекрасно, расставлено по полочкам и выверено, как в любимой лаборатории, если бы не чертов мальчишка. Это у них семейное, что ли? Появляться из ниоткуда и ломать все так, что назад шаг уже не сделаешь – некуда. Северус всегда допускал одну и ту же ошибку – не учитывал главного врага. Тот, кто стоит в поле прямо напротив тебя и отчаянно вызывает на бой, быстро становится не страшен. Как говорят – собака, которая лает, не кусает. И Северус всегда боялся тех, что молчали. Что кусали исподтишка, нападали внезапно. Тот, кто кричит и трубит в рог у стен твоей крепости, никуда не денется. С ним всегда можно разобраться после, он не таит ножа за спиной. А вот тот, кто прячется в ночи… И он раз за разом наступал на эти грабли – счел Джеймса слишком яростным врагом самому себе, не таящим за спиной все того же ножа, и Лили вышла за него. Не счел серьезной угрозой и его сына – уж куда больше солнцу в глаза светить – самый юный величайший волшебник своего времени, надежда и опора магического мира. Куда уж больше глаза застить. Вот и просмотрел, сражаясь с теми, кто прятался по углам. Просмотрел, сначала не поверив самому себе, потом завыв от безысходности, а после и вовсе расхохотавшись в голос, когда понял, к чему все пришло. Когда ни минуты, ни секунды без него не было, когда навязчивость перестала контролироваться мозгом, когда жажда стала угрожать жизни. Когда просмотрел куда менее значимую помеху – Волдеморта, дал убить себя так легко и так нелепо. Просмотрел, и вот тебе результат. Еще одна зажатая в кулаке синица. И такая же далекая, такая же недоступная, как и его мать. Только на то, чтобы греть пичужку в кулаке, уже не было ни времени, ни сил. Нет, если даже вышло и впрямь, что Майкл Нилан им по какой-то блажи увлекся, опоили его, околдовали, заставили, это не «оно». Это даже не синица в руке. Это невесть что, и к нему, Северусу, никакого отношения не имеет. И другой вариант, который мог бы идеально объяснить ситуацию – оборотное зелье, – Северус тоже отмел сразу. Действие оборотного длится час. Ну, даже если предположить, что слова посетителя о маске, скрывающей Его лицо, на самом деле были об оборотном, даже если вспомнить Крауча-младшего, продержавшегося под чужой личиной не один месяц, все равно это не ответ. Он находился рядом с Северусом днями, неделями, практически не выходя из палаты. Все это время Он пользовался оборотным? Прихлебывал из бутылки на виду у всех? А ночью? Тогда на время ночного сна в палате Он должен был терять свой приобретенный облик. Ведь любой дежурящий ночью врач неизменно проверяет палаты, есть уколы, которые делались, как ему уже объяснили, по часам, независимо от времени суток. Как бы тогда медперсонал смотрел на чужака, невесть откуда взявшегося в больнице? Ситуация казалась тем более странной, чем больше он о ней думал. Нахмурившись, Северус поднялся и прошел вглубь парка, оглядывая дорогу в поисках газетного киоска. Тот нашелся в кустах сирени, по ту сторону широкого бассейна со статуями парящих лебедей. Подошел, долго изучал незнакомый ассортимент – глянцевые журналы. Нашел пару, пролистал и впился взглядом в уже знакомое лицо – с фотографии ему улыбался Майкл Нилан, держащий в руках флакончик шампуня «Волосок к волоску». Смотреть на него было тяжело и странно. Северус купил журнал, свернул его в рулончик и ровным шагом направился в больницу. * – Да, это он. Ох, я и не знала, что он в рекламе снялся! Хотя с его внешностью я вообще не пойму, что ему делать среди колдомедиков! Да, я уверена. Абсолютно уверена. У него еще родинка вот тут, – Роза показала пальцем на уголок губ. – Это точно он. Северус свернул журнал и поблагодарил девушку. Значит, все же Нилан. И все же кто-то третий, смотрящий на них двоих со стороны, был против того, чтобы красавец-актер и преуспевающий колдомедик ошивался рядом с уродливым, тощим, завернутым в черные тряпки Мастером Зелий Хогвартса. Северус даже хмыкнул. Таких страстей в его жизни еще не водилось. Шутка ли – он оказался настолько хорош, что увлекшегося им красавца Майкла кто-то третий приревновал до чертиков. Получается, его не смогли вернуть назад, когда тот остался караулить у постели Северуса долгих два месяца. Значит, Северус был дороже? Он даже приподнял подбородок и ухмыльнулся. Не так уж ты уродлив, старая летучая мышь. Настроение, вопреки здравому смыслу, отчего-то резко улучшилось. Задавив протестующий вопль сознания о том, что Нилан – вовсе не тот, кто ему нужен, Северус сконцентрировался на теле. Значит, все же эти руки, эти губы… Приятно. Черт возьми, приятно. Он замечтался, прислонившись спиной к дереву в больничном парке. Приятно… но это словно есть Берти-Боттс, постоянно натыкаясь на ушную серу, получить карточку из шоколадной лягушки, которую давно искал в набор, и понять, что волшебник слишком занят, чтобы появиться на ней и тем более радовать тебя своим присутствием. Как получить подарок в красивой упаковке и найти в нем тысячный вязаный шарф, которых тебе уже уйму надарили. Красиво, в какой-то мере долгожданно, ярко, но… абсолютно не нужно. При мысли о том человеке, который заставил Нилана забыть его, Северуса, становилось тяжело на сердце. Делить того, кто слышал твои мысли из запертой в полумертвом теле души, с кем-то еще, и терпеть поражение, знать, что, быть может, с кем-то другим Он связан еще более крепкими узами, что в нем кто-то нуждается больше, чем ты – мучительнее испытания свет не видывал. Северус хотел вовсе не этого.