Самое тяжелое-не знать

Выписка затянулась еще на день, но теперь он мог со спокойной совестью покинуть палату св. Мунго и отправиться в свои опостылевшие, хотя и родные стены. Явиться на плановый осмотр следовало через две недели, ему должны были прислать сову с приглашением. Это вовсе не радовало – возвращаться в больницу, тем более через время, совершенно не хотелось. Хотя сейчас Северус был готов на все, лишь бы его, наконец, отпустили из этих стен на волю. Однако против ожидания дома стало еще невыносимее. Объяснить себе причину этого он так и не смог – может, привык за четыре месяца к расслаблению и давно забытому чувству отрешенности, когда спать и ничего не делать можно было в любое удобное время. Когда вокруг так или иначе постоянно крутились люди, к которым он в своем телесном плену так стремился. А может, воспоминания о Нилане не давали покоя. Все казалось, что теперь Он его ищет, и теперь уж точно не найдет. Мысли крутились в голове, совершенно противоречащие здравому смыслу, говорящему, что уж адрес Северуса в больнице найти проще простого. Сбившийся график сна и бодрствования нормальному мироощущению тоже явно не способствовал. Ночами лежа без сна, он вспоминал руки, ласкавшие его, и, забывшись, начинал водить кончиками пальцев по своей шее, груди, животу, будто пытаясь вспомнить то блаженство. Днем от непривычки и упадка сил малейшая работа вызывала усталость и тошноту. Ломило тело, словно пытаясь напомнить о том, что существуют массаж, и Его руки, разминающие каждую мышцу, что можно снять с себя это напряжение, что оно правда снимается. Он все больше спал вечером, а то и днем, а ночью бродил по дому, прислушиваясь к звукам, запивая внезапно прочувствованное одиночество крепким кофе. Принесенные из больницы вещи бросил в стирку, но тут же жадно схватил в охапку – они пахли больницей, а значит, в какой-то мере – Им, Он мог прикасаться к чему-то из этих вещей, они были драгоценностью, которую стоило беречь. По той же причине дней пять не мог заставить себя встать полностью под душ, ограничиваясь необходимыми водными процедурами – тела касались Его руки, волосы перебирали Его пальцы. А когда впервые после больницы все же встал под теплые струи, сжал в руке член, подставил ссутулившиеся плечи под воду, то едва не взвыл от боли в сжавшемся сердце. Будто, смыв с себя больничный запах и вымывшись нормально, без очищающих заклинаний, спустил в канализацию и всякую надежду на Его возвращение. Смешно, глупо и по-детски, но больно и странно было понимать, что прошлую жизнь и прошлого себя уже не вернуть. Тот закрытый отшельник, ненавидящий людей, покрытый слоями брони, наращиваемой с каждым годом и с каждым предательством, остался там, в темноте и тишине его четырехмесячного плена. А этот новый, не знавший, как относиться к себе самому, не понимавший себя, пугал до чертиков. В один из дней дома он даже совершил нечто абсолютно странное – вышел гулять в парк, наполненный праздно шатавшимися парочками, гулявшей молодежью, бабульками с собачками на поводке и шумными до невозможности детьми. Сам не понял, зачем. Сам испугался своего порыва. И еще больше – того, как при этом оделся. Почему показались неуместными привычные и слившиеся с кожей черные одежды, почему, словно последний глупец, он вытащил невесть откуда коричневые вельветовые брюки и обычную белую рубашку? Совсем, что ли, сбрендил? Почему совершил еще более глупый и откровенно странный поступок – краснея от стыда за самого себя, купил в парке пакет с пончиками и съел тут же, сидя на лавке рядом, подозрительно оглядываясь по сторонам. А потом, отойдя к другому киоску, чтобы совсем уже не позориться, так же бессовестно на глазах у всех с наслаждением прикончил рожок с мороженым. Точно – сдурел. А после, плутая полутемными улицами, пробирался домой, то и дело оборачиваясь, и на собственном пороге почему-то замер, уставившись на полный диск ярко-желтой луны. Слова слетели с губ раньше, чем он прикрыл себе рот ладонью: – Я растил броню на своем сердце, наверное, с самой учебы в Хогвартсе, покрывал ее слоями стали, латал на ней прорехи, а ты за два месяца все разрушил, оставив меня ни с чем. Ты распахнул меня, как клетку с птицами, и оставил висеть на ветке пустым и брошенным. Мои птицы улетели, но вместе с ними улетел и ты. И что мне делать с опустевшей клеткой, скажи? Старых птиц уже не собрать, а новые… я не знаю, откуда их взять, из каких теплых стран выписать. Мне не справиться одному… Опустив голову, он присел на ступеньку собственного крыльца и сидел так, пока не затекли ноги. Потом, шатаясь, встал и вошел в дом, не закрывая двери на замок, упал на кровать и забылся сном до утра. Утром он думал, что еще немного, и он начнет действительно делать настоящие глупости. Просто выстрелит давно сжатая пружина, выпуская на волю что-то внутреннее. Говорят, что и за любовь, и за агрессию отвечает один и тот же участок мозга. Это и пугало – Северус абсолютно не предполагал даже, в какую сторону его бросит от отчаяния. То ли глупо и предсказуемо потянет к людям, сделает сентиментальным и по-старчески мудрым, умиляющимся слюнявым детям и бродячим кошкам. То ли швырнет в другую крайность – злобу и ненависть, которые подстегнут, сделают активным, собранным и полным бурлящей энергии. И сам не знал, чего в себе бояться больше. Думал, остановившимся взглядом смотря в окно на занимающийся рассвет, а потом вскочил и заметался по комнате. Нет! Просто так он не сдастся. Вранье. Он сделает еще одну попытку. Он пойдет к Майклу Нилану и посмотрит ему в глаза. Не щурясь, как от солнечного света, а прямо, будто они уже принадлежат другу другу. Он возьмет его руку, переплетет его пальцы со своими и вслушается вглубь себя. Попытается послать ему пару мыслеобразов. Попытается достучаться до него. Даже если его опоили, охмурили, заставили все забыть, это сработает. Внутреннее не перешибешь. Даже магией. Решено. Он едва дождался времени, подходящего для встречи, бродя по пустой пыльной комнате взад-вперед, разговаривая сам с собой, представляя, как подаст Ему руку, как заговорит. Когда были выбраны уже и одежда и обувь, заготовлены речь и мыслеобразы, появилась еще одна проблема – он очень плохо передвигался по улице без трости. Нога отчаянно не желала слушаться приказов мозга, жила какой-то абсолютно своей жизнью и часто подводила в самый ответственный момент. Собравшись и одевшись, Северус взглянул на себя в зеркало, призвал трость и оперся на нее, пытаясь представить себя со стороны. Тут же в сердцах отбросил ее прочь – еще не хватало показаться Ему немощным и жалким! Однако уже через пару минут раздумий трость он все же вернул. Что может быть более жалким, чем растянувшийся на асфальте человек с непрошибаемым каменным лицом и горделивой осанкой? К тому же, Он видел Северуса и в гораздо более жалком виде полутрупа. Так что строить из себя красавца и подвергать риску и без того неокрепшие кости было еще большей глупостью. Подхватив трость, он аппарировал как можно ближе к маггловскому кварталу. Уже знакомая Линден Авеню встретила его неожиданным оживлением – во дворе одного из домов бегали дети и собаки, гонявшие мяч и оглашавшие окрестности невероятным шумом. К другому дому была припаркована машина, и из нее пара мужчин споро вытаскивала ящики с вещами. Видимо, кто-то въезжал в новоприобретенное жилье. Северус нахмурился, не ожидая найти здесь такое количество народа, но вдруг сердце бешено забилось, и он тяжело выдохнул из груди весь воздух. Одним из мужчин, вне всякого сомнения, был Нилан. Видимо, помогавший соседям разгружать пожитки, он стоял спиной к Северусу и не мог его видеть. Вспомнив, что лучше все же вдохнуть, Северус сделал несколько шагов к машине, опираясь при ходьбе на трость и пытаясь не замечать удивленных взглядов, которые бросали на него вышедшие из дома женщина и девушка. Но эти взгляды не ускользнули от внимания Нилана, и тот, чувствуя, что внимание его новых соседей приковано к чему-то или кому-то за его спиной, обернулся. Стоило ему развернуться всем корпусом и сделать шаг в сторону, чтобы не мешать дальнейшей разгрузке, как Северус едва не застонал. Левая рука мужчины, которую он в первый раз не рассмотрел из-за скрывавшего ее полотенца, была в гипсе. Старом, судя по бинтам, изрисованном чернилами и пожеланиями выздоровления, затертом, с обтрепавшимися бинтами. «Маггл, – пролетело в голове, как молния, – маги гипса не носят. Он маггл. Он маггл! Маггл! Он не мог быть в больнице! Он не мог показывать мне в мыслеобразах Хогвартс! Не мог левитировать мое бездыханное тело с кровати. Не мог передавать приветы от моих бывших коллег, показывать мне школу изнутри, словно очень хорошо ее знал! Не мог, не мог!» Едва не споткнувшись на ровном месте, он только чудом удержался на ногах. Перед глазами все плыло. Неожиданное облегчение от того, что все же не этот красавец был его спасителем, сменилось тупой болью от стона в груди, вызванного одним-единственным словом: «Кто?!» – Вам плохо? – тут же бросился к нему Нилан, пытаясь придержать Северуса под локоть. Тот отрицательно покачал головой. – Нет. Все нормально. Вы не помните… – Я помню вас. Вы приходили ко мне несколько дней назад. Что-то изменилось? Вы хотели сказать мне что-то? – он участливо заглядывал Снейпу в лицо. Видимо, тот имел совсем мертвецкий вид. – Скажите, – едва слышно прошептал Северус, – как давно вы… Он указал на перевязанную руку Нилана. Тот покосился на гипс, весьма удивленный вопросом. – Сломал руку? О, это было еще на дне рождения моей сестры! То есть почти два месяца назад. А почему вы… Он не договорил. Снейп, внезапно развернувшись, зашагал прочь, опираясь на трость и сгорбившись, как старик. – Сэр? Я могу вам чем-то помочь? – донесся до него высокий звонкий голос Нилана, резанувший по нервам. Покачав головой и не прекращая движения ни на мгновение, Северус вскоре исчез за углом соседнего дома. Едва улучив удобный момент для аппарации, он тут же перенесся домой. «Не он. Не он! Маггл. Черт подери. Маггл. Я даже подумать не мог, когда пошел к нему. Меня даже маггловский квартал не лишил уверенности, что он – тот самый. Маггл! Какой же я идиот! Чертов кретин! Не мог он быть колдомедиком с его внешностью. Он актер, маггловский актер, снимающийся в рекламе! Какого колдомедика бы допустили к работе с волосами такой длины? Да не выглядит он даже как медбрат. С чего я поверил? С чего я решил? Но тогда кто?!» Сходя с ума от обилия противоречащих другу другу мыслей и предположений, он обхватил руками голову и застонал. «Кто был в больнице? Кто, черт подери, это был?!» Две недели до назначенного обследования тянулись то ужасающе медленно, когда казалось, что каждая секунда очередного дня длится вечность, то проскальзывали сквозь пальцы, как песок, когда он проводил в постели почти все свое свободное время. Спал или лежал, глядя в распахнутое окно. Иногда закрывал глаза и пытался блуждать теми же тропами, которыми ходил в своей тишине и тьме. Быть может, одна из них привела бы его в какой-то тупик, откуда не было бы выхода, и тогда Он появился бы снова, чтобы протянуть руку и, как и прежде, переплести свои пальцы с пальцами потерявшегося путника. Но Он не шел, как бы далеко Северус ни забредал, пальцев никто не касался, ласки, которые теперь казались нереальным сном, ощущались и сейчас так же ярко, обжигали тело, клеймили его чужим желанием. Тогда он вскакивал с кровати и смотрел в ночную тьму, отчаянно призывая своего личного Харона, жаждая отправиться с Ним на ту сторону. Если не с Ним, то хотя бы с памятью о Нем. Но этого тоже не случалось. Образ Нилана еще периодически появлялся перед глазами. И хотя Северус совершенно точно знал, что это не Он, представить себе кого-то другого не получалось. Он по-прежнему не знал ни лица, ни имени. Он по-прежнему блуждал в темноте и просил об одном – хотя бы на одно мгновение в своих снах или видениях увидеть настоящего Его. Хотя бы во снах. Когда прилетела первая сова из Мунго, он ее попросту не пустил. Было страшно и больно вернуться туда, где был рай, теперь уже потерянный. Было страшно вспомнить, насколько это было чудесно, вновь вдохнув характерный больничный запах. Вспомнить и дать себе, наконец, понять, что было и больше никогда не повторится. Что пережитое наслаждение и ощущение выносящей мозг сопричастности, единения с другим человеком навечно потеряно. Вторая сова через пару дней влетела в раскрытое окно. Северус даже прочитал приглашение и уведомление о том, что готовы анализы, посылавшиеся в дальнюю лабораторию, что его ждут на обследование. И что если он не явится, это может грозить ему ухудшением самочувствия и даже гораздо большими проблемами. Прочел, выбросил все в мусор, накормил сову и отпустил на все четыре стороны. Еще через два дня, услышав, что в окно спальни стучится очередная, третья сова, Северус неохотно сбросил ноги с кровати и потер пальцами переносицу. Голова нещадно ныла, от неудобной позы затекла шея, ужасно хотелось пить, и еще больше – завалиться спать снова. Зачем он только согласился на плановый осмотр каждые две недели? Можно подумать, они бы чем-то помогли. Нога по-прежнему слушалась плохо, хотя по сравнению с днем выписки он замечал значительный прогресс. Горло еще болело, особенно по ночам, особенно после того, как он вскидывался от кошмара с криком и подолгу не мог уснуть. Но и это пройдет. Какая все же разница, если впереди уйма никому не нужного времени. Точнее, времени, в течение которого восстановится все и понемногу, но отслеживать это улучшение будет некому. Северус почти не обращал внимания на состояние своего здоровья, если, конечно, оно не доставляло проблем сверх меры. Недовольно хмурясь, он накинул халат, прошаркал тапками через всю комнату и выглянул в окно. Конечно, именно в день, когда нужно было появиться в больнице, природа разразилась ливнем. По улице брели угрюмые мокрые прохожие, лужи пузырились, предвещая долгую непогоду, первые желтые листья топили в них свое горе, но до них тоже никому не было дела. Нахохленная хмурая и злая сова сидела на подоконнике с той стороны рамы и смотрела на него более чем недружелюбно. Впустив птицу греться и сохнуть, он забрал из ее клюва письма и положил на подоконник кусочки печенья. – Угораздило же тебя оказаться крайней в такую погоду, – пробормотал Северус и, продолжая возмущаться настойчивостью колдомедиков, спустился на кухню. Поставил на плиту чайник, широко зевнул и прикрыл глаза ладонью. Спать хотелось ужасно. «Не хочу никуда идти, почему я не могу просто остаться дома? Пошло оно все. Надоело. Я достаточно здоров, чтобы они оставили меня в покое!» – в который раз решил он. Мысль о возвращении в оставленную теплую постель показалась настолько издевательской, что он со стоном покачал головой. На улице сыро и холодно, мокро и неуютно. А в нагретой за ночь постели тепло и хорошо. Раздосадовано фыркнув, он выключил чайник и поплелся обратно в спальню. Да пошли они. За ноги, что ли, с кровати в больницу потащат? Перебирающая мокрые перья птица сидела на краю стола и тоже явно наслаждалась теплом после столь неприятного полета. – Я оставлю тебе приоткрытое окно. Можешь подсохнуть, прежде чем лететь обратно, – миролюбиво согласился Северус. Сбросил халат и со стоном нырнул в еще не остывшую постель. Глаза тут же закрылись сами собой, однако заснуть снова оказалось не так просто. Едва ему удалось хотя бы на мгновение погрузиться в легкую дремоту, шорох крыльев повторился. Мысленно пожелав сове удачной дороги, он обнял одеяло и устроился поудобнее. Однако шорох только усилился. Выдержав полминуты, он все же удивленно обернулся – чего пернатой неймется? На столе сидели уже две совы. Одна подсохшая и освобожденная от ноши, другая с письмами, мокрая и взъерошенная. Закатив глаза, Северус выругался про себя. Конечно, за ноги не поволокут, но забросают письмами. А то, того и гляди, отправят к нему «Ночного Рыцаря». А что? Вдруг бывшему пациенту стало настолько плохо, что дойти до больницы самому не представляется возможным? Со стоном и всеми известными ему ругательствами он перевернулся на другой бок. Как раз вовремя, чтобы заметить еще одну влетавшую в окно сову. – Да черт бы вас побрал! – в сердцах вскричал он. – Неужели непонятно, что я не нуждаюсь в ваших услугах?! Очередная, уже четвертая сова, влетела в распахнутое окно, волоча за собой вопилер. Едва попав в комнату, тот заголосил во всю глотку, угрожая «мистеру Снейпу» существенным ухудшением его здоровья и отрядом санитаров, которые будут направлены по его адресу. Сообразив, что, видимо, анализы показали нечто весьма интересное, чего в Мунго еще не знали о змеином яде, он выругался уже гораздо громче. – А без моего присутствия нельзя изучать эту гадость?! Нужно обязательно приволочь на ваш разделочный стол лягушку для опытов в виде пострадавшего от этой дряни? Нельзя без меня обойтись, да?! Раздраженно откинув одеяло, он запустил в очередную, уже черт знает какую по счету сову, скомканной газетой. Та испуганно ухнула и спаслась бегством на стоявшее недалеко от окна дерево. Дождь утих, а через пару минут и вовсе перестал, весьма облегчив разозленному до предела Северусу аппарацию к воротам ненавистной больницы.