R A V E N

Америка — страна, в которой играют в бейсбол. Хороший бейсбольный матч держит нас всех в напряжении. Игра — это слава, боль и прямые репортажи. Но это не обязательно. Иногда, чтобы понять, за что американцы так любят бейсбол, достаточно застрять в час ночи на корте с машиной для подачи мячиков, подключенную на полную катушку. Тсунаеши никогда не умел играть в бейсбол, сама игра ассоциировалась у него только с одним конкретным человеком, и выбить эту ассоциацию, напрочь прикрепленную к коре головного мозга, не могли, казалось, даже самые лучшие игроки мира. Он их видел, ходил на матчи с Сагой и Джиро и все равно всегда представлял себе Ямамото Такеши, человека, любящего бейсбол настолько, что готов был отказаться от пути меча на грани конца света. Однако любви к этому виду спорта Тсуна никогда не испытывал. Ямамото великолепно выглядел, замахиваясь битой или во время бега на следующую базу. И все же, просто красиво — это не достаточное слово для любви. Все изменилось, когда Ривер, решив вывести друга из состояния глубокой задумчивости, притащила всех на странный пустынный корт. Это был один из тех редких дней, когда команда оказалась дома, и тащились ночью тоже все вместе, улыбаясь и прикалываясь. Ариана хмурилась, последний раз на корте девушка была очень давно, еще до потери зрения, но уверенные руки Фиджи, обнимающие за плечи, успокаивали, словно говорили, что все будет хорошо. — Я все еще не понимаю, что мы здесь делаем, — хмурился Тсуна, силясь подавить зевок. Ривер глянула на друга, как на идиота, и фыркнула. Савада все-таки зевнул. — Ты же сам предложил всем вместе куда-нибудь сходить. Тсунаеши закатил глаза. Любила же Пауле все так извращать. Впрочем, предложение было Саги, остальные его одобрили, и только он не разделял желание друзей помахать битами. Если уж на то пошло, то Савада куда с большим энтузиазмом согласился бы сыграть в баскетбол — чуть ли не единственную игру, в которую никогда не играли в его старой, забытой школе — средней Намимори. Сейчас, когда он уже закончил юридическую школу с наилучшими рекомендациями, вспоминать о Намимори было странно, неправильно даже. — Я подразумевал бар там, кино или ресторан. Почему корт? — Оставь его, Пауле. Ничего он не понимает в настоящем веселье! — Джиро задорно размахивала битой, как катаной, делая странные выпады то одной, то другой рукой, девушка живо напоминала женскую версию взрослого Такеши. Друзья включили музыку, и Ривер, отобрав орудие у подруги, встала на специальное расчерченное поле. — Видишь ли, Еши, — она задорно улыбнулась, — никто не собирается разбиваться на команды и выполнять скучные дурацкие правила. Прикол лишь в том… С оглушительным звуком мяч на максимальной скорости выстрелил из аппарата подачи и полетел прямо на девушку. Ривер замахнулась и с легкостью отбила мяч, который обычные люди бы и увидеть не смогли. — Чтобы хорошенько вдарить по мячу! Вставая на место Пауле, Тсуна не думал, что из этого что-то получится, но уже после третьего удара понял, насколько легче начинаешь чувствовать себя с каждым отбитым мячом. Если представить мячик сгустком, сосредоточием проблем или сомнений, то отбивая, становилось легче дышать. В команде не было тех, кто не был способен элементарно отбить мяч, даже на той бешенной скорости подачи, что установил Орихара. Джиро подвела Ариану на позицию и аккуратно вложила в руку биту, Тсуна встал за ее спиной, положил свою руку поверх руки девушки и старательно проецировал ей все, что происходит вокруг. Он часто так делал, пользуясь своей на то возможностью. Он обнимал девушку со спины и водил ее тонкой рукой с кистью по холсту на мольберте, когда та сказала, что завидует его умению рисовать. С тех пор они находили время остаться вдвоем у мольберта, Мипало придумывала, а Савада помогал воплощать, направлял руку и сжимал пальцы. Или же они сидели у огромного окна и Тсуна помогал девушке наносить штрихи, зарисовывать виды, которые без него она бы и не знала. Туманница все еще боялась рисовать одна, хотя Тсунаеши и был уверен, что у нее прекрасно получается. Конечно же, дело было не в том, насколько талантлива Мипало в рисовании, только в атмосфере. В мятном запахе чая и дождливом озоновом Нью-Йорке, в сереющем окне. И конечно же теплые терпеливые руки, что уверенно направляли, поддерживали и всегда находили достаточно времени. В нужный момент девушка сама дернула рукой, и Тсуна лишь помог немного с достаточной силой встретить удар, чтобы та не сломала руку. Ариана была настоящим воплощением Тумана, она была хрупкой, подобно фарфоровой кукле, тонкой и изящной. И жестокой, потому что туманники могут быть какими угодно, злыми, равнодушными или отчаянными. Но никогда милосердными. Сама их сила, суть ее проявления требовала от носителя другого. Тсуна часто сравнивал девушку с Мукуро и поражался, насколько похожи и не похожи они были одновременно. Мипало никогда не говорила, как ей жилось в приюте, и что она там пережила, а ребята не знали. Но с потерей зрения она словно заклинилась на одном моменте, застряла в собственном гневе. Общение с Савадой помогло ей если не простить весь мир, то просто следовать дальше. Не за Тсунаеши, а самой, по своему пути. Рокудо же был более открытым в том, что рассказывал. И что случилось с ним знали практически все. Но вот, что именно, никто не знал. Какого ему было жить в лаборатории? Терять друзей? А убивать, манипулировать, чувствовать свою власть над миром и чувствовать себя всесильным, непобедимым? И потерять эту власть, оказаться запертым, опустошенным и поверженным? Когда Савада познакомился с Рокудо Мукуро, тот был переполнен яростью и вместе с тем наполнен тьмой. Пустотой, подобно Ариане. — Ты так часто думаешь о них, — тихо, чтобы остальные не услышали, сказала девушка. — Что? О чем ты? — Тсуна и правда не понял, о чем говорила подруга. Ариана улыбнулась, совсем незаметно, и склонила голову, как часто любила делать. Вдохнула поглубже влажный воздух. — Твоя голова полна событий, Еши. Событий и людей. Раньше я не могла посмотреть, да и пройти дальше, чем ты мне позволял, а позволял ты немного. Сейчас, когда ты мне доверяешь, я могу. Но уже не стану, ты ведь понимаешь? — она настороженно приподняла брови, силясь уловить реакцию Савады на откровение. — Но некоторые вещи я вижу против воли. Я вижу мир через тебя, а ты все время о них вспоминаешь. Силуэты, тени людей. Они смеются в твоей голове или просто смотрят на тебя. Чаще всего всплывает такой, длинноволосый силуэт. И он наполнен силой. Я чувствую его отпечаток в тебе, его туман. Он… важен для тебя, Еши? — Наверно, — злиться на девушку не получалось. Мало-ли, что она могла поймать у него в голове, но ведь он сам пустил ее в свой разум. — Знаешь, вы очень похожи. — Расскажи мне о нем, — попросила Ариана. — Мне просто интересно, о ком ты думаешь, раз уж мы похожи. Тсуна задумался, что он мог рассказать Мипало? И стоит ли ее посвящать, ведь это совсем не ее дело. Скрывать, запирать глубоко в сердце все, что связано с Вонголой, стало его обычным делом, друзья молчали, тактично не спрашивали, почему Тсуну лучше не будить совсем, тем более громкими звуками. Не расскажешь же о побудках током. Почему он поднимает тарелку над столом, когда дома и расслаблен, словно боится, что ее отберут и ест бутерброды на ходу. Почему ненавидит походы, не скажешь же в самом деле о падающих медведях, утренние тренировки и всегда переносит все на вечер, и кто те два контакта в его телефоне, которые напрочь заблокированы. Савада не мог рассказать друзьям о маме, с которой связывается раз в две недели, или о том, с чем ассоциируются аквапарки. О том, что классическая японская кухня напоминает ему о доме, и он рад, что в США популярна китайская, которую он не переносит. Он не мог рассказать, что учит языки и старается получать только высшие баллы потому, что в тайне боится, что кто-нибудь снова начнет называть его никчемным. Но Мукуро, наверное, мог сказать о нем что угодно. — Вы похожи, Рин, очень. Это все, что я могу тебе сказать. — Нет. Я этого не понимаю. В тех образах он совсем не такой, как я, — на странное сокращение своего имени девушка давно не обращала внимания. Только Тсуна звал ее Рин. — Не такой, — легко согласился Тсунаеши. — Он очень сильный. Он туман, но ты и сама это поняла. Он с легкостью отражал сильнейшие удары и ставил на колени тех, кого считали сильнейшими. Он пережил ад, а потом по нему прошелся, и у него аж два кольца ада. Он строил планы, такие коварные и страшные, что захватывало дух, и ухитрялся обвести вокруг пальца всех, включая себя. Он не терял связи с реальностью ни на секунду, знаешь же, как это непросто. А еще, у него очень печальная улыбка. Очень. — И чем же мы тогда похожи, ну кроме колец? — девушка хмыкнула, проявив на долю секунды кольцо с демоническим рогом, от которого веяло смертью. Савада удивленно расширил глаза, кольцо ада — такая редкость. — Ты же знаешь, что у них есть проклятье, ведь знаешь же? — встревоженно спросил Тсуна. — Конечно. Думаю, поэтому я никогда не смогу открыть глаза, Еши. За все в мире надо платить. Так чем же мы похожи? — Вы оба всего лишь искалеченные дети. — Ты поэтому со мной возился, Еши? Потому что не мог делать этого для него? Не мог ему помочь? — Наверно, — не стал скрывать Савада. — Я люблю тебя, Рин, ты это знаешь. Так что не обижайся. Девушка покачала головой, обстриженные под каре волосы огненного цвета разметались в разные стороны. — Не буду, — уверенно заявила она. — Мне, возможно, этого человека стоит поблагодарить. *** Рождество — семейный праздник. Так говорят во всем мире, везде, где его празднуют, принято дома ставить елку и накрывать на стол. В Америке ставили пихты, они пушистые и дольше не осыпаются, игрушки предпочитали делать своими руками, то есть дарили всякий хлам, который абсолютно никому не нужен. Странные традиции, но ребята так активно бегали по магазинам за пару дней до рождества, выбирали подарки и игрушки, которые конечно же никто своими руками не делал, что невольно Савада заразился всеобщей эйфорией. В центральной комнате, на первом этаже их пентхауса, поставили огромную пихту, почти голубого цвета, Джиро устроила целое световое шоу из электрических свечей и ярких огоньков. Все окна были украшены золотистыми гирляндами на манер дождя, и даже серый Нью-Йорк под их волшебным светом уже не казался таким мрачным и суетливым. Ариана зарастила весь дом иллюзорным плющом, олицетворяющим бессмертие, над чем долго смеялась Ривер, его лозы оплетали потолок и стены, создавая невероятный узор. Друзья шутили, что уроки рисования пошли девушке на пользу. Во всех проходах висела перевитая красными лентами омела, Сага рассказал, что она не только дает право поцеловать любого, кто под ней окажется, но и являлась символом поклонения еще у древних друидов. Тсуна принес купленные на базаре венки из остролиста, дом наполнился запахами выпечки, хвои и домашнего тепла. Конечно же, рождество у кучки наемников не могло пройти по всем правилам и каноном нормальных людей, готовить толком никто не умел, а потому вся еда была заказная, да и прошлые три года на праздник все разъезжались по разным концам света, и это было первое общее двадцать пятое число с момента присоединения Тсуны к команде. С помощью огромного экрана ребята устроили марафон рождественских фильмов серии «Один дома» и «Счастливого рождества», особенно всем понравилось пересматривать «Кошмар перед Рождеством» Тима Бертона, для Савады этот мультфильм стал настоящим открытием. Вышла забавная прогулка по центральному парку, снег не держался в этом году, но все же шел, снежков почти не выходило, а вот промокнуть удалось. Ривер, как всегда, была центром всеобщей активности и заставила друзей носиться по округе, играть в «ассоциации» и «правду или действие». Действия у группы наемников выходили особые, а правдой делиться никто не спешил. Не потому, что люди так друг другу не доверяют, а по той простой причине, что хорошее в тайне они просто не хранили, кому захочется слушать в праздник про искалеченные судьбы? — Джиро не умеет смешно шутить, только жестоко! — смеялся Сага, пытаясь достать снег из-за шиворота. Сложность же была в сборе такого количества снега, чтобы нормально закинуть. — Хакеры вообще не смешные! — Неправда, — Тсуна тонко улыбнулся. — Можно подумать, ты так много знаешь хакеров, — набычилась Джиро, смешной ей быть совсем не хотелось. — Парочку, — признался Савада. — И оба чокнутые. Но мне ли их судить. Одни разговоры их чего стоили. Вот Джиро, как взломать сейф? — Современный? Программой код подбирать если только. — Нет, достаточно ноута и автогена. Кладешь ноут на пол, берешь автоген и вырезаешь замок. Бери что хочешь. — А ноутбук зачем? — не поняла Ариана. — Какой же ты хакер без ноутбука? — Придурки, — поделилась Ривер наблюдением. — Это совсем не смешно. — Вот и я думаю. Позже все наведались в Эфирие, Бердж никогда не покидал больницу на рождество, утверждая, что это самый горячий сезон для хирурга. Он не приглашал, да и не выглядел довольным или счастливым от присутствия команды, только сверкал из-под ресниц своими золотыми глазами, но и не прогонял. Оставил обходы ассистентам и вместе со всеми засел в комнате отдыха, потихоньку расслабляясь, словно так и должно быть. Джиро заставила всех петь песни. Рождественские, мелодичные и полные надежды. Странное занятие для тех, чья работа крайне далека от веры, но Савада не высказывался на этот счет, в конце концов, он и не спрашивал, во что и кто верит. Национальность и происхождение у всех были разными. В его стране задавать такие вопросы просто было не принято. Невольно вспомнилось, что Рождество — это глубоко религиозный праздник, а вся Италия — поголовно католики. — Знаешь, Рождество — это праздник, который нужно встречать с теми, кого ты любишь, с семьей, — Бердж говорил тихо и совершенно безэмоционально. Просто. — Они могут этого не понимать, привязываться к тебе, но я вижу, что ты связан крепкими и прочными нитями. И эта связь тянет тебя, все больше и больше. Ты на поводке. Тсунаеши не удивлялся сказанному, он и сам это прекрасно знал. Не удивительно, что человек, который так много знает и так долго жил, чувствует или даже видит привязку. Вонгола, его ребята, они не просто собрались вместе, они связали себя узами через древние и сильные артефакты, кольца Вонголы, их пламя, оно резонирует, дышит одним целым. И в глубине души каждый член его семьи знает, что он жив. Не осознает, потому что этому просто никто не учил, некому было учить. Но знают. И Тсуне было немного грустно потому, что несмотря на любовь к команде, он все время чувствовал, что ему чего-то не хватает. — Не всегда семья — это любимые люди, — заметил Савада, прямо смотря в страшные бездонные глаза Берджу. — Не обманывайся, ребенок, — тот лишь слегка кивнул. — Но в одном ты прав. Любимые люди — это не всегда семья. Новый год прошел не так семейно, Ривер и Фиджи получили выгодный заказ и умотали, Джиро окопалась у Берджа, тому был нужен его лучший помощник, а оставшаяся часть семьи не то, чтобы горела желанием отмечать все по правилам. Савада позвонил Теодору и почти весь вечер с ним проговорил, хотя это и было странновато. От обычного мобильника он успел отвыкнуть почти, Джиро опробовала на своих старые-новые разработки, те, над которыми работала не один год, но законченный вид они получили только сейчас. Браслет передатчик, который работает через все спутники мира одновременно, и видит человека в любой точке земного шара и даже за его пределами, на любой глубине и высоте. Камера проецировала при желании изображение, можно было говорить с человеком, словно видишь его перед собой, можно было как в окошке, словно портал в другой мир. Это забавляло. За веселыми примочками скрывались долгие месяцы упорной работы над суперкомпьютером в абсолютной миниатюре. Через него, на голографическом экранчике можно было выходить в интернет, взламывать сервера, набирать тексты и прочее, прочее, прочее. Можно было делать что угодно. После последнего патента, неофициальных структур разумеется, Сага стал использовать браслет на переговорах, легкое прикосновение к запястью и можно было вызвать эпичный экран, как крошечный, так и огромный, со схемами или контрактом. Фиджи использовал передатчик, как переводчик, с языками он всегда не ладил. Подключал к беспроводному наушнику и автоматически переводил с контекстами речь на миссиях или при контактах с иностранцами. А Пауле развернула как-то вокруг себя карту вселенной, звезды и сверхновые кружились вокруг, насыщались красками и поражали воображение. Любой бы признал, работа Джиро — это настоящее искусство. Тсунаеши же побил все рекорды по странностям, Соджиральд устраивала опросы, спрашивала о скорости обработки информации и применениях своей суперигрушки, пока остальные рассказывали, что именно они делали, Савада признавался, что пользуется компьютером в качестве плеера. Ривер ржала не стихая больше часа, а Джиро долго моргала. Суперкомпьютер с почти неограниченными способностями, превосходящий по функционалу лучшие мировые разработки и опережавший свое время использовался только как плеер. Но это же Тсуна, что с него взять. Зима не успела толком закончиться, а Тсуна не успел ей как следует насладиться. У него не осталось времени, не осталось возможности на это. В сердце навсегда останутся класический рок, глинтвейн и огромное окно. Ривер, что обнимая, подпевала в такт музыке и двигалась, словно боялась замирать на месте. Такая живая и непосредственная. Джиро играла на гитаре, Савада вскакивал на диван с ногами, затягивал Пауле следом, и они прыгали, словно маленькие дети, горланили и обнимались. Фиджи рубился с Сагой на плейстейшен, Ариана ехидно комментировала. Идиллия, редкая из-за занятости и разъездов, но такая светлая. Не смотря ни на жестокий дружеский юмор, ни на возможность сорваться в любой момент с места и помчаться куда-то. Тсуна запомнит этот день навсегда, как и многие другие дни, в которых его команда под предводительством бешеной блондинки учила его жить на полную катушку. И Тсуна жил. По максимуму, без оглядки, забыв обо всем и всех посторонних. Знакомился с людьми, заводил новые связи, встречался, работал. Оправдывал имя, то, которое ему дали в Ираке — Рейвен, за непогрешимость и ответственность. Заработал славу человека, что может найти на любом конце света, вытащить из самой сложной передряги. Спасти, когда надежды уже нет. — Знаешь, когда ты попросился со мной, тогда, почти три года назад, я подумал, что этот парень будет с нами делать? Какую специализацию возьмет? — Сага курил на кухне как-то, Тсуна готовил ему кофе. Запах крепкого дорогого напитка тяжелыми волнами разносился по помещению, опутывал своим шлейфом столы и окна, двух людей, что проводили время в столь ранний час. — Ты сомневался в том, что я справлюсь? — Да, ну конечно. Ты парень, Еши, добрый. Про таких говорят, им здесь не место, — Тсуна вздрогнул, обида захлестывала, не страшно, но горько. — Но еще ты был человеком, который и так в дерьме по уши. И особого выбора, скорее всего, у тебя не было. Я думал, кем станет парень с таким теплым пламенем, таким глубоким? Станет ли он убивать, будет ли плакать и трястись, попросит ли помощи или же будет искать сам. Станет ли подражать или же будет при своем. Я не люблю убийства, а потому моя стезя дипломатия, Фиджи и Ариана любят, они и убивают. Ривер скучно, потому она охотник. Джиро гений, а потому технарь. Ты же, ты стал героем. Тебя любят, уважают, о тебе говорят с трепетом даже другие группы, тебя мечтают заполучить многие семьи. До встречи с тобой, мне и в голову не приходило, что можно жить в нашем мире, грязном и жестоком, и при этом полностью оставаться собой. Говорят, что общаясь, заводя те или иные связи мы приобретаем бесценный опыт жизни. Мы учимся у тех, кто рядом, перенимаем, становимся лучше или хуже, добрее или циничнее. Но правда в том, что как бы мы не были этому рады, чтобы получить этот самый бесценный опыт, нужно до самого конца прожить момент, все его аспекты. Правда в том, что за любой опыт нужно платить. И мы расплачиваемся теми людьми которые помогают нам этот опыт получать. Тем, с кем ты его приобрел, всегда жертвуешь, по другому просто не может быть. И расставаясь, причиняя эту боль, мы теряем человека, взамен понимая, как действовать дальше. Как не наделать ошибок в следующий раз. Эту жертву приносишь всегда, в любом случае. Такова жизнь. Савада отчетливей всего понял это в феврале. Когда собирал вещи, заблокировал сигнал своего коммуникатора и ушел, стараясь не оглядываться. Он не стал брать свою машину: слишком заметная. И не оставил никакой записки. Он поступил как сволочь и прекрасно это понимал, с горькой улыбкой покупая билет на самолет. Савада знал, что рано или поздно ему придется это сделать, уехать, сбежать в очередной, последний в своей жизни раз и хотел дать себе время оправиться, надышаться последними граммами свободы. Нить, что связывала его с семьей, натянулась до предела, готовясь оборваться, снег, что заполонил весь штат, ничуть не помогал успокоить замирающее от боли и жертвы сердце. До времени, что Занзас отвел ему, оставалось восемь несчастных с половиной месяцев, и это время Рейвен хотел посвятить себе, просто так. Отвыкнуть от тех, с кем хочется провести жизнь, и научиться быть одному, что он думал, ему это пригодиться. Скорее всего ребята не станут его искать, причин думать, что его похитили нет, а команда — дело добровольное. Он знал, что Ривер будет в бешенстве, что Ариана будет плакать. Что возможно, они все будут его ненавидеть, может и презирать. Но Савада ничего не мог с этим поделать. Они должны были понимать, что все это временно, да они и понимали. Это читалось в мудрых глазах Джиро и спокойных Саги. Именно об этом говорил Бердж. Через восемь с половиной месяцев Сарада Еши умрет для того, чтобы Савада Тсунаеши смог наконец вернуться домой.