R A V E N

Это был спокойный, самый обычный для Намимори день. По округе носились дети, родители не боялись отпускать их гулять одних, пахло цветами из садов, заботливо разведенных домохозяйками, и выпечкой из булочной на соседней улице. Их всегда делали открытыми, чтобы запах сдобы разносился повсюду, привлекая клиентов. Тсунаеши терпеть не мог выпечку, даже мамину, и такие вот спокойные, унылые районы тоже. Скажи ему пять лет назад, что он будет чахнуть в спокойном и милом городе, а от перспективы осесть где-нибудь и завести семью его будет тошнить, и он бы в жизни не поверил. А сейчас, сейчас ему двадцать, и он соскучился по посиделкам в барах Нью-Йорка, по неразбавленному виски и текиле, которую литрами могла выпивать Пауле. По голосу Джиро и совсем не невинных спорах с Фиджи, немилосердно заканчивающихся иногда перестрелками. По заданиям, не одиночным в сложнейших ситуациях, а тех, на которых можно шутить, припираться до хрипоты с Сагой или засыпать в обнимку с Арианой после, потому что та натворила дел и хотела знать, что ее все еще любят. Протоптанные дороги, они всегда проще и уютнее, по ним всегда комфортнее идти. Не оглядываясь, предсказывая погоду на перевалах или же какую обувь лучше надевать на том или ином участке, не имело значение, что еще. Просто идти по тому пути, который ты уже знаешь, даже если и не был доволен, даже если тебя постигали неудачи. Это все равно изведанное, даже если и зло. И все же Тсуна знал, что вот-вот начнется новый виток. Что ему придется не вспоминать старых друзей, а знакомиться с новыми, с теми, которых он совсем не знает. Савада не строил иллюзий на счет своей семьи. Если он за пять лет изменился до неузнаваемости, то глупо ждать, будто ребята застрянут в прошлом. Дверь родного дома легко открылась, было не заперто. Никто не вышел встречать, никто даже не заметил его проникновение, в гостиной было шумно, с кухни разносился звон посуды, наверняка Нана что-то готовила или уже сервировала. Тсунаеши замер у входа и не сдержал немного странной для самого себя улыбки, идущей прямо из сердца. Реборн, которому на вид было лет пятнадцать, без пиджака, в рубашке и своей неизменной шляпе сидел на диване закинув ногу на ногу, пил кофе. Леон, его хамелеон, привычно устроился на голове, слегка мерцая. Хозяин явно был раздражен, и верный спутник готов был превратиться во что угодно по первому приказу. Гокудера, повзрослевший, но не утративший своего бунтарского стиля, сидел рядом, в очках и с кучей странноватых фенечек, вчитывался в какие-то бумажки. Тонкие брови то и дело сходились к переносице, а нос морщился, словно у кота, это выглядело так забавно. Ямамото Такеши играл с Хибари в шоги, на специальном столике. Тсуна подивился про себя: "Ну надо же! Ямамото да с Кеей... в шоги!". Хибари подстригся, сильно вытянулся в росте, был одет в строгий костюм. А Такеши напротив, в футболку и джинсы, что выгодно подчеркивали развитую мускулатуру. Рехея видно не было, но Савада знал, что тот на кухне, помогает или скорее мешает его маме, также на кухне крутился Ламбо и И-Пин, Хару, которую Тсуна слышал, как всегда девушка громко разговаривала. Кеко не было, видимо, она не смогла или не захотела приходить. А может, просто еще не успела приехать, и Савада зря ее отсутствию удивляется. А вот чьему присутствию стоило бы подивиться, так это Мукуро, который уселся на подоконник, свое любимое место, аки влюбленная школьница, и смотрел во двор. Его отросшие, необычного цвета волосы спускались по спине, а взгляд был пустым, можно считать, что и нет его с ними в той, на удивление тихой, комнате. Постояв еще минуту, Тсуна все же не выдержал и фыркнул. Однако за общими звуками и это осталось незамеченным. Про себя он начал возмущаться, ну что это такое, в конце концов! Как можно быть такими беспечными! А потом с трудом подавил в себе желание стукнуть себя по лбу. Он же полностью скрыл свое пламя, подавил как мог, затаился. Не удивительно, что туман неосознанно сделал его чуть-ли не невидимым, отводя глаза всем присутствующим. Этому его научила Мипало, на одном из совместных заданий. Видимо, Тсуна немного наврал себе, думав, что ничуть не волнуется. Всё-таки не каждый день встречаешься со своим прошлым лицом к лицу. Подумав немного и прислушавшись к себе, Тсунаеши еще раз немного потерянно улыбнулся, а в груди разлилась не такая уж и свойственная ему нежность. Все же он был очень рад всех видеть, встретить свою Вонголу. Парадоксально это пересекалось с полным нежеланием говорить с кем-либо из них. В комнату вошла Нана, она мило улыбнулась и позвала всех на кухню. Сердце у Тсуны забилось быстрее, его мама в живую была еще прекраснее, чем на видео, становилось понятно, что от отца у него разве что… да ничего, наверное. Внешность и воля, наследственность, все от мамы. Савада сделал несколько шагов вперед, рассеивая туман и становясь видимым для окружения. — Т…Тсуна! — радостно взвизгнула женщина, на которую уставились как на умалишённую. Ее и так считали слегка двинутой, а потом еще и эти «дни рождения» любимого погибшего сына. Нана сорвалась с места и налетела вихрем на шатена, который оказался заметно выше нее. Ее руки крепко обвили шею, Еши обнял маму в ответ и приподнял от пола. Женщина смеялась, сдерживая с трудом слезы, и что-то шептала, пока остальные остолбенев, пялились на семейное воссоединение. — Прости, что не предупредил, — извинился Тсуна перед матерью. — Сюрпризы, все дела. Я так рад тебя видеть! Ты такая красивая! Нана еще раз обняла сына, как можно крепче, улыбалась, вытирая слезы. Она покрутила его, отметила развитую мускулатуру, теплую, но очень изменившуюся улыбку, а потом, подмигнув ему, ушла на кухню, выговаривая что-то о столе и еще одной тарелке. Повисла оглушающая тишина. Реборн сощурился, сверля в Саваде дырку. Он не верил в то, что видели его глаза. Ноги Мукуро с гулким стуком коснулись пола, он смотрел на Тсунаеши, склонив голову набок, а потом совсем растерянно открыл рот. — Это не иллюзия. — Привет, — почти в унисон с ним сказал сам виновник торжества. — Я рад вас видеть, кстати, вас так много и все на мой день рождения. В идеале мне бы снять какой-нибудь ресторан и позвать всех, кого хотелось бы видеть, но в последнее время было не до этого. Савада и сам понимал, что несет чушь с умным и нахальным видом, но остановиться не мог. Гокудера встал с места и первым сделал несколько шагов вперед, приближаясь к Еши. Его рот был приоткрыт, а глаза горели каким-то огнем, бешеной и неверящей надеждой, правдой, которую он сам не до конца принял. Не дойдя до Тсуны нескольких шагов, он вдруг рухнул на колени и тихо всхлипнул. — Джудайме, — вырвалось растерянное, жалобное. — Джу… Тсунаеши подошел к другу и наклонился, протягивая руку. — Я вернулся, Хаято-кун. Гокудера вцепился в руку, словно утопающий, и Тсуна поднял его с колен, крепко обнимая. Друг еще раз всхлипнул, уткнувшись Еши в плечо. Повод почувствовать себя не в своей тарелке. Не то чтобы Саваде было стыдно, он считал свои поступки даже правильными, уместными. И все же перед другом, человеком, который так его встречал, ему было неловко, неудобно. Хотелось утешить и подбодрить. Сказать "прости". Тсуна вспомнил, что вообще-то он очень любил Гокудеру. Как друга, опору. Как человека, который готов был менять весь свой мир ради него одного. И только перед ним вставать на колени. — Ты уж… постарайся меня простить. — Всегда, — неожиданно ответил подрывник, слабо улыбнувшись. Хаято не злился. Он просто был безумно рад. В груди теплилось пламя, и Гокудера впервые за пять лет почувствовал себя целым, умиротворенным. Это не значило, что он не задаст вопросов, лишь то, что он был безумно счастлив в эту минуту. Это читалась в его глазах. — Какого черта происходит? — отмер наконец Реборн. Отпустив Гокудеру, Тсуна сделал несколько шагов в центр комнаты. Он никак не мог отделаться от ощущения, будто стал звездой циркового шоу. Вот он стоит посередь арены и развлекает, шокируя гостей. Гости его дома и правда были шокированы до предела. — Ну, тут такое дело, Реборн, что я решил зайти домой на свой день рождения. Повидать маму, немного отдохнуть от работы. А ты как поживаешь? — ехидно выдал Тсунаеши. Лицо бывшего учителя исказила гримаса злости, на юношеском лице это смотрелось не так забавно, как на лице младенца, и все же хотелось спровоцировать сильнее. — Да тебе смешно, никчемный Тсуна! — вскочил с дивана Реборн. — Находишь ситуацию смешной? — Нахожу презабавным твой гнев, как и все подростки, ты такой импульсивный, — смешок все же вырвался из груди. Не удержался. — Никчемный… сколько лет я этого не слышал, ты извини, конечно, но по этому, я как-то совсем не скучал. Рехей и Хару, что вышли из кухни, с шоком смотрели на Саваду, повторяя тем самым реакцию своих друзей, но веселье Тсунаеши прервал Хибари. Сорвавшись с места, даже без своего любимого выкрика про «загрызу», он напал, замахиваясь с ужасной скоростью своими тонфа. К его разочарованию, Тсуна был куда быстрее. Он перехватил руку хранителя в сантиметре от своего лица, Кея отвел ее и замахнулся ногой. Саваде пришлось отпрыгивать назад. Глаза облака были полны гнева, животного, ничем не перебиваемого. Тсуне показалось, что Хибари совсем потерял контроль. — Кея-кун, прекращай разборки в доме моей матери, — голос был спокоен, но стоящие позади хранители вздрогнули, буквально почувствовав угрозу. У Реборна слегка расширились глаза. Хибари рыкнул и снова налетел на шатена, Тсуна хмыкнул в ответ и ухмыльнулся, почти зло, пару ударов было принято на блок, тонфа наверняка оставят синяки. С чудовищной скоростью он ударил под дых, заставляя того замереть, выбивая дух. Следующие удары Еши пришлись по акупунктурным точкам, рука облака ослабла и обвисла, оружие выпало. Хибари схватился за плечо, пытаясь уйти с линии атаки, но не успел. Тсуна вывернул ему здоровую руку в жестком захвате и уткнул носом буквально в пол. Про себя он не мог не отметить, что валять по полу Хибари Кею ему очень нравится. Тот вырывался, словно дикий зверь, делая себе только больнее, а Савада безжалостно давил, не ослабляя хватку, даже когда от боли хранитель почти скулил. — Я же сказал тебе прекратить, неужели элементарные правила поведения не вбивали тебе в голову, а,  Кея-кун? Если ты не успокоишься, то вечер продолжишь в ледяной тюрьме, — с холодом сказал Тсунаеши. Тон не оставил сомнения в том, что он спокойно выполнит свою угрозу. Хибари лишь отмечал, что его сердце бешено колотится, что этот Савада не просто не травоядное, не «зверек», которого он помнил, а настоящий хищник. Даже Занзас не казался облаку таким угрожающим, настолько опасным. Инстинкты вопили, призывая заткнуться и подчиниться, как вожаку в стае. Но когда это Хибари, гордое и независимое облако, всерьез кого-то признавал? Когда-то давно он сказал, что укусит даже небо. И однажды он укусит, но это "однажды" наступит не сейчас. Да и кусать можно за разные места. — Отпусти, — голос был спокойным. Савада понял, что Кея что-то для себя решил, и это настораживало. Тсуна не стал требовать извинений, хотя и хотелось, подумав, что для психики его облака и так хватит. Пока. Хаято ринулся отчитывать бунтовщика, Хибари от него отмахивался. Но в драку никто больше не лез, помня о словах Тсунаеши. Повзрослели. Притерлись. Пару лет назад такое было бы невозможно. — Да ты же… живой! Савада! Ты живой, — разбил конфликт Рехей, выскакивая и хватая Тсуну за плечи, встряхивая. Савада аккуратно скинул его руки, с трудом подавив желание отшатнуться. — Как видишь, братишка. Живой, условно целый. — Тсуна, — с сомнением в голосе перебил его Такеши. Выговаривать имя друга ему было странно и больно, он не делал этого много лет, — где же ты был… Прозвучало не как вопрос, скорее просто отголоски старых чувств. Наконец совладав с собой, Ямамото словно надел привычную для прошлого, отработанную до совершенства, маску веселья и улыбнулся, лучезарно и, казалось, искренне. — Расскажи хотя бы, где ты был столько времени. Тсунаеши видел давнего друга насквозь, но не решился это показать, принял его правила. Если справиться со всем ему так будет легче, то пускай. — Как бы сказать, — обратился ко всем разом Тсуна, — проще сказать, где меня не было. Я объездил весь мир, буквально, но, домом пожалуй мне был Нью-Йорк. Я не знаю, был ли ты там, но это чудесный город. — Ты терпеть не мог шумные города, — вклинился Мукуро. — Тебя они пугали, до дрожи в коленях. Туманник смотрел обжигающим, изучающим взглядом. Он улавливал все, и вытянувшуюся подтянутую фигуру, и длинные волосы, и шрамы, которые были видны на руках и под ключицей. Но главное, Рокудо видел в глазах Тсуны иронию и смех над ситуацией, некую циничность, но в тоже время и теплоту. — Времена меняются, Мукуро-кун, — тише, чем того хотелось бы, ответил Тсунаеши. — Да, это точно. Савада смотрел в глаза Рокудо Мукуро, в разные и такие завораживающие. В глаза, в глубине которых была бездна. Смотрел и не узнавал. Мукуро выглядел почти как в десятилетнем будущем, длинные волосы, бледная тонкая кожа и заострившиеся черты лица. И все-таки это был совсем не тот человек, которого Тсуна ожидал увидеть. Мукуро выглядел спокойным, совсем взрослым. И каким-то безнадежным. — Я удивлен, — решил признаться Савада, отшучиваясь. — Думал, ты выдашь какую-нибудь пошлую шутку, как раньше, будешь паскудно смеяться. Неужели я не похорошел? Губы Рокудо растянулись в пошлейшей улыбке. Стоявший в метре Гокудера ощутимо вздрогнул. — Ну почему же, — елейным голосом протянул Мукуро, — Даже очень. Но времена меняются. Вернувшаяся фраза была почти пощечиной. Но Савада облегченно выдохнул. Мукуро тоже злится, хотя и хорошо это скрывал. Яростно, горячо. И это безумно радовало. Злость, ненависть, лишь бы не равнодушие. Десятилетний мальчик с криком выбежал из кухни, в руках у него была большая кружка. С огромным трудом Савада узнал в нарушителе спокойствия Ламбо Бовино, и то только по футболке коровьей расцветки. На младенца с огромной шевелюрой, что могла вместить в себя все, что угодно, он уже совсем не был похож, а на пятнадцатилетнего Ламбо, с котором Тсуна привык в прошлом иметь дело, еще не походил. Мальчик был миленьким, кудрявым, с пышными ресницами и густыми бровями. Он бегал, расталкивая всех и вся, натыкаясь на предметы, пока, наконец, не врезался в Тсунаеши, выливая молоко на кофту и плюхаясь на задницу. — Ой! — шмыгнул Ламбо носом. — А ты еще кто? Будешь подчиненным Ламбо-сана! — Тупая корова! — прорычал Хаято. — Как ты посмел!? — Да ладно тебе, — встал на его пути, рискнув здоровьем Ямамото, — ничего страшного не случилось, так ведь, Тсуна? — Угу. А тут я смотрю, ничего не меняется. Успокойся Хаято. Тсунаеши оттянул мокрую насквозь футболку и, хмыкнув, резким движением снял ее. Пришлось повозиться, выправляя длинный хвост. Все уставились, как будто и не он стоял перед ними все это время. Реборн с трудом подавил вздох. Его черные глаза скользили по торсу Савады, не упуская из виду ни миллиметра. Все тело его бывшего ученика оказалось покрыто тонкой, и местами не очень, сеточкой шрамов. Этого бывший Аркобалено не мог ожидать. Шрамы, белые, зажившие, сеткой испещряли руки и спину, на груди был самый большой, страшная рана под самым сердцем. Взгляд Реборна, опытного киллера, отмечал, просчитывал, где Савада не успел уклониться, а где и вовсе сам пролез под удар. Куда стреляли, а какие следы оставляют страшнейшие пытки. Ирония, замешанная на злости, с которой Реборн слушал разговоры своих подопечных, растворилась, словно и не было ее. А Савада Тсунаеши из зарвавшегося мальчишки в мгновение ока перешел в категорию особо опасен. — Откуда все это? — тихо, что по определению было странно, спросила Хару. — Ну, — словно замялся Савада, — я много где был, Хару-тян. В том числе и на войне. — А татуировка? — послышалось задушенное из прохода в коридор. Савада обернулся, давая возможность и остальным разглядеть то, о чем спросили. Говорившим оказался прибывший, видимо, на праздник, Спаннер, он приобнимал за плечи смотрящую со слезами Кеко, подросшую и заметно похорошевшую, рядом хватался за живот рыжий Шоичи. На спине у Тсуны действительно была татуировка, причудливого вида роза ветров запечатлелась над копчиком, верхняя стрелка пересекала весь позвоночник, заканчиваясь у основания шеи. Справа, оттолкнувшись от стрелы когтями, мощно развернулась черная птица, не то взлетающая, не то готовая приземлиться. Ворон, огромный, в манере графики в дыму, притягивал взгляды, стопорил на себе сознание. — Это… что-то вроде символа. Мне дали такое прозвище, а я все равно хотел перекрыть шрам на спине, вот и получилось. Это была весьма приятная для Тсунаеши история. По работе его занесло в Скандинавию, после выполнения заказа захотелось отдохнуть немного, а человек без дома, с почти неограниченными средствами, был волен делать то, что хочет. Он знал, что никто не ждет его сию минуту, отчитываться не перед кем. Выбор пал на фюльке Мере-ог-Ромсдал, центр островов Олесунн, по вполне определенной причине. Известный город, расположенный на западном побережье Норвегии, омываемый холодными водами настоящего моря. Не той пародии, спокойной и тихой, а настоящего, бурного скандинавского моря. В подобных местах Саваде бывать еще не приходилось, днем поражали здания в неоготическом стиле, а ночью… ночью город превращался в одно из самых прекрасных мест планеты, по его личному списку. С высоты полета Олесунн, все восемь его островов были похожи на растекающийся золотом вулкан. Чернота, испещренная мостами и дорогами, подсвеченна желтым светом, как жилы в скалах, что наполняются огнем. Город двигался, казался живым, он напоминал Тсунаеши его стихию, его историю. Этот город вдохновил множество людей, и в нем Савада чувствовал себя особенно, жизненно. Стоя на горной возвышенности, Тсуна словно и дышал по новому, словно заново учился это делать. В то время ему вообще многое пришлось делать заново. Но так поразивший Саваду вид был лишь… просто ни чем не был по сравнению с норвежским небом. Мириады и мириады звезд покрывали ночную высь, переливающуюся всеми красками вселенной, невероятно глубокую, завораживающую и страшную. Под этим небом, развернувшимся светящейся бездной, Тсунаеши чувствовал себя таким маленьким, и в тоже время был невероятно значимым. И вместе с тем вспоминал своих предков, наследников воли Вонголы, и то, как они сами становились звездами на его глазах. Вспомнились наставления и поддержка, вспомнился Первый и его строго поджатые губы, красивые, улыбающиеся глаза. Кометы падали и падали, они отчетливо были видны, но Тсуна ничего не загадывал. Под таким небом загадывать было просто нечего. А потом, потом небо разразилось зеленым пламенем. Савада не смог сдержать вздоха, стоя на вершине, продуваемый всеми ветрами, и смотрел восхищенно на пожарище северного сияния, невероятно зеленое, да просто невероятное. Рядом совершенно неожиданно послышался перебор гитарных струн. — Северное небо остужает города, — пел незнакомец, неведомо как подкравшийся незаметным. — Только ты не бойся холода, эй-эй. Савада не стал ничего говорить, он, улыбаясь, снова отвернулся к столь поразившему его виду. И только через несколько часов, налюбовавшись, он с удивлением отметил, что незнакомец все еще сидел рядом. Ранн оказался хозяином небольшого хостела, где Тсунаеши с удовольствием согласился остановиться: плата была небольшой, а хостел очень уютным, и как нельзя более подходил под его манеру путешествовать. Блондин с прозрачными светлыми глазами импонировал Саваде, в его присутствии хотелось расслабиться. Оказалось, что лучший друг Ранна недавно покинул город, и теперь ему было скучно, постояльцев в зимнее время года было немного, управляющие справлялись. Так что приятный знакомый с удовольствием согласился побыть гидом и показал самые красивые места, послушно не мешался, когда Тсунаеши засел делать скетчи по разным понравившимся местам, а потом отогревал пивом в пабах. Именно от нового друга Тсуна узнал, что почти все имена их края означали тотемных животных, считалось, что имя, то, которым признано звался человек, влияло на судьбу и отражало саму его суть. Самым популярным символом Норвегии был волк, он же и являлся самой распространенной татуировкой. Приятель Ранна держал небольшой салон, и блондин предложил как-то Тсуне сделать себе татушку. Идея сначала не очень пришлась ему по душе, но подумав, он согласился сходить посмотреть на мастера. У Савады ведь тоже было другое имя, что преследовал его - Рейвен. В определенных кругах его знали только так, и кличка как-то прижилась настолько прочно, что даже сам Тсунаеши уже не был против. Запечатлеть ее почему-то хотелось. И в итоге, Тсуна не стал себе больше отказывать. Мастер ему понравился, он спорил с ним до хрипоты, тот азартно бился над эскизом, отговаривал от тех или иных идей и подсказывал. Даже стал другом. На их дружную подвыпившую компанию напала какая-то банда, семеро человек преградили путь, распаляли друг друга и неприятно ухмылялись. Стали отпускать сальные шуточки в адрес самого Тсуны. Савада уловил страх, идущий от его спутников: для обычных людей, даже крепких, подобная встреча не могла закончиться ни чем хорошим. Ранн загородил Тсунаеши, вставая перед ним, и попробовал договориться. Нападавшим не нужны были деньги, им хотелось зрелища и развлечений. Оба спутника Савады были заметно выше и шире в плечах, никакие тренировки не перекроют азиатскую наследственность, а потому знакомцы негласно решили, что должны своего друга защищать. Вышедший вперед крепкий мужик съездил скандинаву по лицу, да так, что тот едва остался стоять на ногах. Эта забота показалась Тсунаеши какой-то трогательной даже, милой. И будь у него возможность не вмешиваться, он бы позволил даже себя защищать. Но все было не так радужно. — Эй, приятель, может отступишься? — немного насмешливо высказал Тсуна. Ранн недоуменно передернул плечом. Ему-то ситуация забавной нисколько не казалась. Сальные шуточки в адрес его нового друга становились все отчетливей, компании окружала их, подначивая друг друга на конфликт. Когда Ранна попытались ударить битой по голове, Савада не выдержал. Мгновенно он оказался рядом с напавшим и буквально выломал ему руку. Тот с громким, пронзительным криком рухнул на землю. Следующий удар пришелся по соседу, двигаясь стремительно, словно молния, Тсунаеши вырубил, с особой жестокостью, одного за другим, агрессоров. Друзья стояли в шоке, они и разглядеть-то толком ничего не успели. — Это что, типа азиатского кунг-фу или там карате? Как в фильмах? — Ну… хм, это школа Теодора Д`Олли, — непонятно чему смеялся Тсуна. — А вообще, в Японии не изучают ни то, ни другое. — А, — смеялся растерянно Ранн, — так ты японец. Савада понимал, что в связи с произошедшим, ему придется уехать, чтобы никак себя не выдать. Но даже расставание не смогло омрачить его впечатлений от поездки. Олесунн остался в памяти как одно из самых прекрасных мест: теплый город и край, который лечит душевные раны. В нем, пусть и ненадолго, он почувствовал себя нормальным, обычным и при этом не успел заскучать. Из воспоминаний вырвал Ямамото, высказавшийся о том, что татуировка крутая, и вообще, Тсуне идет. Савада ушел наверх с сумкой, переодеться и скинуть вещи. Он не сомневался, Реборн тут же позвонит Девятому и сообщит, так сказать, о находке. В дверь постучали, с ходу Тсуна не определил, кто конкретно за ней стоит. — Можно с тобой поговорить? — тихо спросил Спаннер. Он выглядел потерянным и пораженным, а еще явно чего-то боялся. Пытался это скрыть, но Тсуну не так-то просто обмануть, его интуиция тревожно попискивала в отношении блондина. — Конечно, Спаннер, говори. Мужчина кивнул, прошел в комнату и тяжело вздохнул. Почесав в затылке, он, не придумав ничего лучше, рухнул на пол, усаживаясь по турецки. — Ты прости меня, это я во всем виноват. Тсуна помрачнел. Вспомнилось, как друг заказывал билеты, как они вместе придумывали план каникул, как вся эта история вообще начиналась. — Я… не стал ничего говорить. Не рассказал о твоих планах и о том, что помогал тебе. Теперь-то ты должен понимать, что… — Что тебя казнили бы без суда и следствия за причастность к моей якобы смерти, — закончил за него Тсунаеши. — Я рад, что ты это понимаешь. — Спаннер, — Тсуна, наконец, обернулся к блондину и посмотрел ему прямо в глаза, — я проводил расследование. Самолет, в который я сел, тогда, пять лет назад, он рухнул не случайно. Не правда ли? Мужчина бледнел с каждым сказанным словом, смотрел в пол, но даже так Тсунаеши ощущал исходящий от него страх, чувство вины и, особенно, обреченность. Пожелай Тсунаеши сейчас застрелить Спаннера, и тот бы не сопротивлялся. — Можешь не отвечать. Только мы знали о том, что я сяду в тот самолет. Какова вероятность того, что в самолете, на борту которого наследник Вонголы, метили в кого-то другого? — Савада смерил Спаннера еще одним холодным взглядом. — Можешь снова не отвечать. Тсунаеши оделся, поправил волосы, а блондин все так же сидел на полу, смотря в одну точку. — Я… — Ты был первым человеком, который говорил со мной о мафии без вранья и прикрас. Ты пользовался моей наивностью, выуживал информацию, и как это случалось со мной много раз, проникся ко мне симпатией, к наивному мальчишке, которым так легко было управлять. А потом что-то изменилось. Я заметил тогда, даже тогда, что что-то изменилось. И ты предложил мне этот немного безрассудный план, зная, что сможешь подчистить за собой следы, а мои действия спишут на глупый побег, никак его с тобой не связав. — Что ты намерен делать? — задал Спаннер важный для себя вопрос. — С тобой или вообще? — ответил в тон ему Тсуна. — Ты расскажешь мне, как и насколько все это связано с тем, кто занял не по праву мое место. И конечно же, я планирую небольшой переворот. — Тсуна, у меня была причина. Просто пойми, что это не просто так. — Мой друг, — сказал Савада, а блондин ощутимо вздрогнул от этого обращения, — ты и правда считаешь, что мне есть до этого дело? Ну мне же уже не пятнадцать. Тема, где ты рассказываешь слезливую историю, я проникаюсь и все забывается, со мной не прокатит. Спаннер не узнавал в этом человеке Саваду Тсунаеши, и в тоже время более чем отчетливо понимал, что это вот он и есть. Тот же самый маленький несуразный мальчишка с вихрами каштановых волос и большими карими глазами, взрослый и красивый парень с длинным хвостом и ярким злотом радужки. — Свою жизнь, ее ты выкупишь информацией. Помни, что я чувствую ложь. А прощение, его тебе придется заслужить. Спаннеру подумалось, что несмотря на то, что его давний друг очень изменился, он остался таким же милосердным. И как бы это не выглядело со стороны, любой другой бы на его месте просто пустил ему пулю в лоб. Тсунаеши, он остался добрым человеком. Изменившемся, сильным, опасным, но все еще готовым давать вторые шансы. Протоптанные дороги всегда уютнее, ты знаешь как поступить и как справляться. Но есть один подводный камень. Если и по второму кругу все катится к черту, то делать что-то бесполезно, и нужно просто дать наконец всему катиться к черту.