R A V E N

Осознавать себя Тсунаеши начал не сразу. Сознание в панике металось из стороны в сторону, но не было ничего. Хотелось сказать хоть слово, но, похоже, сама возможность такая, говорить, отсутствовала совсем. Чернота, тишина, тягучая неподвижность. Хотелось бежать, искать, сделать хоть что-нибудь, но и это оказалось невозможным, несуществующим вовсе. Только понимание - Тьма. Бархатная, ледяная тьма, всепоглощающая, необъятная, настолько великая, что в ней, с ней, хотелось быть, и страх так же быстро в ней растворился. Сколько он, кто он, чего хотел… все стало таким неважным, несущественным, таким пустым, да и зачем ему что-то, куда-то, если есть эта непроглядная. Так было, пока не появился звук. Низкий, тяжелый, вибрирующий звук, срывающийся на высокие ноты. Спроси у Тсуны кто-нибудь, и он ответил бы, что никогда не слышал ничего более глубокого, более красивого и объемного, чем этот звук. Его становилось больше, голоса, высокие, низкие, резонировали и, наконец, тьма прорезалась ослепительно ярким огнем. Звезды вспыхивали - одна, третья, множество, казалось, еще немного, и они тебя разорвут. Мощный прибой звуков, словно под звездным небом, билось море, невидимое во тьме, космические холод и тьма были вокруг и словно бы внутри. Среди далеких звезд стали появляться огоньки, они скручивались и воплощались в фигуры. Прозрачные, пустые. И только в центре у каждой горел неистовый огонь, совсем не тот, что был у звезд. Очаг, поддерживающий что-то, чему у Савады не было объяснения. Они замерли, застыли, и на лицах их было такое же холодное и пустое выражение; всего восемь, совершенно разных, но совершенно неразличимых. Тсуна видел их, ощущал их холод лучше, чем себя, и понимал, что такие просто не могут быть живыми, ему казалось, что они не дышат, не существуют в том смысле, в котором он привык все понимать. Взгляды этих мертвецов были направлены точно на него, все они и всё было направлено… на него. И только тогда Савада ощутил себя. Себя, прямо перед ними. Он ощутил, что видит, поверил, что мыслит, и точно осознал, кто он такой. И узнал. Узнал наконец тех величественных фигур перед собой. Вонгола. От первого - Примо, до восьмой, они стояли посреди звездного вихря и смотрели, но не вызывали более страх. Только бесконечные спокойствие и тепло. Холодные, далекие и прозрачные, они, казалось, были связаны с Тсуной невидимой нитью, передавали ему свои силы, свою поддержку и свою защиту. Защиту семьи. Савада видел глав Вонголы и раньше, когда принимал кольцо, когда доказывал свою решимость, но ничего подобного он никогда не ощущал. По сравнению с этим неизменным величием и тягой, первая встреча казалась школьным экзаменом, на котором нужно было доказать, что ты можешь пройти в следующий класс. Теперь же он знал. Знал, что эти люди не просто одна семья. Они его семья и его якорь. Они всегда будут за ним, всегда будут с ним и, однажды, он окажется среди них, будет направлять себя на кого-то другого и этот кто-то будет чувствовать то же самое. - Я рад, что ты понимаешь это, Дечимо. Голос прорезался сквозь протяжный резонирующий звук, и одновременно, словно был его частью, такой же - вокруг. - Этот мальчишка, - начала одна из фигур, - ухитрился угробить себя. - Успокойся, - ответила ей другая. - Для того мы и здесь, чтобы поддержать. - Дечимо, - голос образа Джотто заставил остальных замолчать, - я думаю, что наш наследник вел тебя на неверный путь. Мы выведем тебя на новую дорогу, ты выберешь свой собственный, на этот раз сам. Фигуры начали растворяться в звездах, в огнях, и, исчезая вместе с ними, Джотто Вонгола Примо сказал: - Главное, не забудь, кто твоя семья. И вернись к ней, когда точно будешь это знать. Звезды пришли в движение, тьма пришла в движение, и огни словно начали сворачиваться. Вся вселенная начала сворачиваться по спирали вокруг него поясом Ориона, то замирая, то ускоряясь, пульсируя. И растворяясь. Пока, наконец, Тсунаеши не смог открыть глаза. Как не прозаично, но первое, что увидел Тсуна, было звездное бездонное небо. - Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна… - вспомнились слова классика Саваде. Горло обожгло раздирающей болью, даже от пары сказанных слов, но сам факт возможности говорить после прежнего безмолвия Тсунаеши очень обрадовал. Голова раскалывалась, как будто в ней поселились грустнолицые Упа-лупы и танцевали там свои зажигательные танцы, но, в целом, Вонгола чувствовал себя удивительно живым и целым, как для мертвеца. - Я рад, что ты можешь говорить. Что-то дельное к тому же, – послышался глубокий басистый голос. В губы ткнулась странной плоской формы кружка, Савада с жадностью сделал несколько глотков. Он точно был в теплом помещении, лежал на необычной овальной формы кровати, как из какого-нибудь фантастического кино про покорение космоса. Слегка пошевелившись, Тсуне показалось, что он на большом водяном матрасе, в сознание всплыло воспоминание медицинских кроватей из будущего для больных в коме, при нахождении на которых не появлялись пролежни и не атрофировались мышцы. Над головой, в мансардной крыше было панорамное окно, через которое он и увидел небо. С трудом повернув голову на пару миллиметров и сильно скосив глаза, Тсуна наконец увидел незнакомца. Говорившим оказался взрослый высокий мужчина, скорее даже старик, с длинными, густыми, вьющимися, тяжелыми на вид седыми волосами, забранными в хвост. Лоб пересекали явные морщины, глубоко посаженые глаза светились невероятной голубизной, казались почти прозрачными. Подбородок мужчины скрывала седая же, подстриженная, ухоженная борода. Из-под коротких рукавов льняной рубашки было видно сильные, мощные, загорелые руки. Незнакомец распространял вокруг себя ауру силы и уверенности, смотрел с легкой иронией невозможно красивыми глазами и слегка улыбался, позволяя себя разглядывать. Савада с уверенностью мог бы сказать, что никогда не видел более красивых и впечатляющих стариков. - Кто вы? Где я нахожусь? Тсунаеши напрягал голову, вспоминая события, но ничего не происходило. В памяти было только то, как он плавно скатился в сон под «аве» католического хора, на который его подсадил Гокудера. А еще звезды. Звезды и поколения. - Меня зовут Теодор Д`Олли, и ты попал в авиакатастрофу. Тсуна поморщился, так как неизвестный старик проигнорировал его вопрос. Катастрофа? Но он не помнил никакой катастрофы, лишь сон и еще глубокие необъятные голоса. Только Савада хотел это сказать, как в голове стали всплывать кадры. Сильный толчок, от которого он распахнул глаза, ветер, такой, что сиденья срывало с корнем, и оглушительный шум, крики рядом и маски, болтающиеся на непонятных проводах. Бешенный, просто оглушающий звон знаменитой интуиции Вонголы. А еще сильный удар, который, казалось, раздробил все кости. - На больницу не похоже, Д`Олли-сан, - хмыкнул Тсуна. - Савада Тсунаеши. Теодор нахмурился чуть сильнее, а потом тяжело вздохнул на намек. - Зови меня Теодором. Это вовсе не больница, вы правы, молодой человек. Это мой дом. Вы находитесь на острове, который я зову Кассиопеей. Территориально, это скорее Таиланд. -Ч… чего?! Тсуна попытался подскочить от шока, но только вскрикнул от резкой боли по всему телу. Какого черта он забыл в Таиланде и как вообще он тут оказался? Кто этот старик, и почему, если рухнул с самолета, он не в больнице? Почему рядом не распугивает всех и вся своей чудовищной аурой Реборн и не шумит, попутно ломая все подряд, Гокудера? Как? Как так вообще могло получиться? Сколько у него травм, каковы их последствия? Страх, неконтролируемый, прокатился по сознанию Тсунаеши тайфуном, на глаза навернулись слезы. К счастью, он быстро взял себя в руки и несколько раз глубоко вздохнул, готовясь задавать вопросы. - Как именно и почему рухнул самолет, я не знаю, - Не став ждать дальнейших расспросов, начал Теодор, - Ты материализовался прямо у меня перед носом двадцать дней назад, и с тех пор не приходил в себя. А твое лицо я видел по новостям, в категории тех, кого найти не смогли. Сначала тебя объявили без вести пропавшим, потом поиски тел прекратили, никто не выжил бы столько в океане. Быть не может, наверняка его не прекратили искать, в конце концов, тот же Гокудера бы до последнего обследовал океан. И никакие двадцать дней не стали бы помехой, уж он то точно знал, какими упертыми бывают его друзья. Он знал, что и сам ни за что бы не сдался, не теперь. Помолчав с полминуты, Тсуна наконец решился задать следующий вопрос. Странное «материализовался» он счел за лучшее пока не затрагивать. - Тогда почему вы не позвонили никуда и меня не забрали? Мужчина скривился, будто бы услышал несусветную глупость и сел в глубокое кресло, прямо перед кроватью, скрестив ноги и налил себе что-то из графина в высокий стакан. - Ага, и что я должен был сказать? Знаете, мне тут ваш пропавший пацан на голову свалился, объятый небесным пламенем? - странным голосом спародировал Теодор. - Или, может, мне стоило позвонить Вонголе и обрадовать старика Тима, то-то он удивится, пятнадцать лет от него скрываюсь, а тут сам объявлюсь. "Он знает!, - взвилась паническая мысль. - Он из мафии! Точно из мафии. В этом чокнутом мире остались еще нормальные люди или все тайные мафиози?" - Тсуна негодовал и поражался, почему, даже грохнувшись с самолета, он ухитрился словить киллера какого-то? Да еще и явно недруга его Семьи. И тут Саваду осенило. Он назвал Вонголу, пускай и только мысленно, своей семьей. Он впервые это сделал, неужели он принял мафию? Настолько, что в собственных мыслях, неконтролируемо назвал Вонголу своей? Не просто даже причислил себя к ней, а причислил ее к себе. Это было так странно и необычно. Тсуна медленно и с большим трудом достал трясущуюся, ослабшую руку из-под простыни и попытался нащупать цепочку от кольца. Он не волновался, что мог его потерять во время крушения, реликвия семьи - такое дело, его может призвать босс семьи, а значит не потеряется, случись что. Искомое кольцо оказалось не на шее, как уже давно привык Савада, а на пальце правой руки. Тяжести реликвии Тсуна не ощущал совсем, хотя раньше платиновое украшение с камнями ощутимо оттягивало шею. Спрашивать очевидное, как его причислили к Вонголе, Савада не стал, и так понятно, что по кольцу. - Если вы с Тимотео враги, - тихо проговорил Тсуна, - то почему вы спасли меня? - Тебя не я спас, - просто ответил старик, - а воля семьи, и, я так понял, поколений. Ты был при смерти, с такими травмами не живут, и кольцо перенесло тебя сюда, ко мне. Без одежды, но в перчатках. Тсуна почувствовал, как краснеет. Впрочем, это не то же самое, что перед девчонками в трусах. В конце концов, Теодор не одноклассники, ему все равно, наверное. По всему сказанному выходило, что это Джотто его сюда отправил. Там, среди звезд, он сказал, что выведет его на новую дорогу, что он имел в виду? Может, этого старика? В конце концов, а что еще он мог иметь в виду, куда уж более красноречиво, чем выкинуть на острове к мужику из мафии, когда с тем же успехом мог отправить в любую больницу или же, к примеру, Реборну под ноги. - Самые крупные раны затянулись сами, почти мгновенно, но костей это не касалось. К тому же, у тебя остановилось сердце и все равно пришлось откачивать. Я лечу тебя пламенем солнца, так что поправляешься ты быстро, особенно, как для покойника. Мы не ладим с Тимом, но так было не всегда. - Спасибо, - наконец решился сказать Тсуна. – Расскажите, что у нас по плану дальше. Все мысли о том, что нужно опасаться этого человека подтверждала растревоженная интуиция. Но это была не та тревога, что говорит о плохих людях или же исходящей опасности, скорее, верная спутница оповещала, что человек перед ней силен, хищен, и его нужно здраво опасаться злить. И это было лучше, чем если бы она молчала совсем. Можно сказать, нутро Тсунаеши дало добро на разумную долю доверия. Вонгола высадил наследника именно сюда, на Кассиопею. Значит зачем-то это было нужно. Теодор смерил парня тяжелым, но, казалось, одобрительным взглядом и молчал, Тсуна начал даже потихоньку засыпать, для неокрепшего тела все это было слишком, и разговор получился тяжелым. - Твое лечение по плану. Тебя нужно поставить на ноги, а это не самый быстрый процесс. Спрашивать, почему ему, раз он очнулся, нельзя, скажем, переправиться на ближайший континент и оттуда вызвонить Реборна, Савада не стал. Пускай все идет, как идет. Но кое-что Тсунаеши сделать обязан. - Я могу позвонить? – заметив как мужчина напрягся, Тсуна поспешил оправдаться: - Я не Реборну и не Вонголе. Мама, она же считает меня умершим? Посетив, эта светлая мысль голову Савады, уже его не отпускала. Нана, наверное, с ума сходит от горя. Что же ей сказать? Разрешит ли Теодор это сделать вообще? - Можешь, – совершенно неожиданно ответил старик и тут же подкинул в воздух мобильник. – Здесь собственная вышка, так что звонок невозможно отследить или записать, все прослушки поймают лишь помехи. Видеовызов, звоню я, если вокруг точно никого, то трубка переходит к тебе. Тсуна на такую оперативность только хлопнул несколько раз глазами с длинными ресницами и кивнул утвердительно. Теодор встал и пересел к мальчику прямо на кровать, давая обзор на странноватый мобильник, отдаленно напоминающий смартфон. Сначала мужчина набрал быстро какой-то код, потом, так же быстро, телефонный номер. Глаза у Тсуны удивленно расширились, когда он понял, что мужчина набирает мобильный его матери, по памяти и ничего не спросив. Но откуда он мог взяться у старика? Может, он видел его мобильник? Тсунаеши решил выяснить все потом, но заметку себе поставил. Мафиози разные бывают, с очень разными способностями, хотя все равно странно. После пяти гудков, они наконец получили ответ. Экран вспыхнул, появилось изображение, сначала очень темное, потом послышался характерный щелчок, загорелась прикроватная лампа в комнате Савады старшей и осветила заспанное, явно заплаканное лицо женщины, Тсуна охнул, зажав себе рот рукой. Ему не поверилось, как постарела за месяц его любимая мама. - Савада, слушаю, - хриплый, совершенно незнакомый, и в тоже время родной Тсуне голос. - Ты одна? – бесцеремонно спросил Теодор. На удивление Тсуны, Нана привстала на кровати и отвела телефон подальше от лица, показывая тем самым, что находится одна. Женщина была одета в ночную блузку и оказалась сильно растрепанной, помятой со сна. Только тут до Тсунаеши дошло, что раз на острове ночь, а они в Тайланде, то и в Японии должна быть ночь, разница-то от силы два часа. - Я абсолютно одна, - как-то двусмысленно сказала Нана и опустила глаза, вздохнув. Но почему? Разве не должна она быть с Емицу? Куда этот горе-папаша делся, когда его жена страдает от потери сына? Не то, чтобы это было так уж необычно, но узнать, что у собственного отца совести ни на грош, все же было весьма неприятно. Тсуне показалось странным так же и то, что мама так буднично реагирует на звонок посреди ночи от незнакомца, но списал это на обычную материнскую беспечность и стресс от потери. Теодор хмыкнул, он вообще часто это делал, и передал телефон в руки Савады младшего, как только трубка коснулась слабой ладошки, Тсуна почти во весь голос заорал. - Мамочка! – женщина вскинула голову и не верящее уставилась в экран, ее зрачки расползлись на всю радужку. - Мамочка, как ты? Со мной все в порядке, не волнуйся! Только сейчас Тсунаеши понял, как сильно соскучился, как сильно, должно быть, мама страдала, думая, что он мертв. Как он вообще мог заставить ее такое пережить? Нана зажала себе рот руками, будто хотела закричать, но не позволила этого себе, телефон остался у нее на коленях. Из ее, слишком больших для японки, ореховых глаз покатились слезы, послышался задушенный всхлип. - Тсуна… Тсу-кун! Ты...? - Мама, я живой, не волнуйся, – бессвязно тараторил испуганный слезами матери Тсуна. - Со мной уже все в порядке, пожалуйста, мама, не плачь! - Тсуна, любимый, где ты? – Нана не смогла взять себя в руки, но говорить стала на порядок тише, словно опасалась, что ее услышат. - Прости, я не могу тебе сказать, - на глаза Тсуны тоже навернулись слезы. - Мама, послушай, это важно! Ты не должна никому говорить о том, что я жив пока, ладно? Человек, который помог мне сейчас прячется, и никто не должен о нем знать. Слышишь? Нана прикрыла глаза и тут же их широко распахнула, уставившись в экран. Тсуна понял, что она боялась, будто звонок ей причудился, что проверяла, не исчезнет ли его лицо с экрана. - Хорошо, - наконец тихо сказала она. – Хорошо, я никому не скажу. Но Тсу-кун, тут все просто с ума сходили. Гокудера-кун плакал без остановки, девочки… они тоже. Приходил Мукуро-кун и долго со мной стоял, а потом мне снились такие спокойные сны. Реборн… Знаешь, Тсуна, им всем очень плохо будет без тебя. - Я знаю, но пока так нужно, мама… - Заканчивай, - твердо сказал Теодор, о присутствии которого все забыли. - Мам, я больше не могу говорить. Но ты не волнуйся, не плачь больше, мама… Пока. - Пока, Тсу-кун… Тсунаеши всхлипнул и зажмурился, отгоняя в очередной раз слезы. Мужчина тактично молчал, никак не комментируя, как сам разговор, так и эмоциональность мальчика. Все же, он прекрасно понимал, что да, пускай и десятый Вонгола, перед ним всего лишь ребенок, мальчик, которому едва пятнадцать стукнуло. В пору целовать девочек и бегать по компьютерным клубам, а не падать с самолетов. Савада успокоился и закрыл глаза, тут же забываясь глубоким сном. На периферии маячила странная мысль, Мукуро отгонял от его мамы кошмарные сны. Теодор в очередной раз за вечер хмыкнул и встал с насиженного кресла, которое и перенес то сюда только чтобы наблюдать за пацаном. Действие пламени солнца подошло к концу, все-таки рановато он вывел мальчика из сна, рановато. Но ничего, пускай еще отдохнет. С другой стороны, Д`Олли прекрасно понимал, чем дольше промедление, тем сложнее будет восстановить подвижность и пластичность конечностей. Думая над тем, как правильней всего было бы поступить, мужчина решил, что за лучшее будет заставить Тсунаеши самого себя лечить. Так пойдет быстрее. А для этого его придется многому научить, ой как многому. Следующее пробуждение Тсунаеши не было таким мистическим, никаких звезд и предков. Только голубое-голубое небо в смотровом окне и весьма громкий звук природы, который он совершенно не слышал в прошлый раз. С трудом вспомнив, что находится на острове, необычный шум Савада опознал как музыку джунглей. Оглядевшись, Тсуна не обнаружил по близости никого живого, но смог наконец получше разглядеть помещение. Комната оказалось большой и очень просторной, со светлой мебелью в стиле бунгало, плетеными креслами с белыми подушками и крашенными стенами. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, домик не из дешевых. Лежать и разглядывать обстановку своей, как он мысленно окрестил помещение, комнате очень быстро надоело, а спать совершенно не хотелось. Никаких звуков, напоминающих о присутствии человека не было, только пение птиц и трескот насекомых из джунглей, да мерное гудение кондиционера, без которого, Тсунаеши был уверен, в этом тропическом раю можно было бы задохнуться. Собравшись с духом, Савада попытался привстать на кровати, но получилось это не сразу. Ничего не болело, но слабость была неимоверная. Как будто все силы вытягивают через трубочку. Савада выдернул капельницу, здраво рассудив, что она ему больше не нужна и кое как все-же сел. Нашел сбоку кнопки управления, и поднял спинку кровати, помогая себе тем самым сохранить положение. - Если кости сломаны, то почему нет боли и гипса? - сам у себя спросил Тсунаеши. - Потому, что ты накачен пламенем солнца под завязку. Но дольше так делать нельзя. Савада понял, что ничего не понял. Похлопал глазами и немного потерянно уставился на Теодора. Он никогда не слышал о том, чтобы пламя использовали вместо гипса или как-то так. - То есть, мои кости сломаны, но и не... нет, я ничего не понял. - Если бы тебя лечили обычными методами то ты никогда бы не смог ходить, - припечатал Теодор. На секунду Тсуна живо представил себя привязанным к кровати или инвалидному креслу и задохнулся от ужаса. Ну не может такого быть! - Не паникуй. Я сказал "если бы"! Ты бы остался инвалидом, если бы тебя лечил не я. Твои кости держатся и восстанавливаются благодаря моему пламени, но это долгий процесс. И не даст того результата, который тебе нужен. Я смогу поставить тебя на ноги, если ты этого хочешь. Но для этого тебе тоже придется очень многое сделать. Тсунаеши выдохнул, закрыв глаза. Когда он их открывал, то был уверен, что готов на все. Савада сидел на веранде огромного современного особняка в стиле хай-тек и любовался. Дом Теодора был выстроен на горном массиве, часть его нависала над вечнозеленой пропастью джунглей. Выглядело это впечатляюще в любое время суток, особенно с навесной веранды или из любой другой части застекленных стен, коих было множество. Тсуна уже знал, что здание уходит глубоко под землю, имея множество огромных уровней, помимо верхних трех этажей. Таким образом, обманчиво хрупко-стеклянное строение при желании превращалось в супер защищенную базу. На уровнях находились внутренние полигоны, куча комнат и огромный склад техники. Лаборатория старика и множество того, о чем Тсунаеши боялся даже спрашивать. Весь остров в целом был похож на секретную базу каких-нибудь тайных шпионов, из Голливудского фильма, даже в мафии такого встречать Тсуне еще не приходилось. В прочем, не так уж и много он видел. Вонгола любовался, хотя, по идее, он должен был медитировать. Медитировать с целью почувствовать внутреннее пламя, его так сказать - очаг, и постараться выпустить наружу. Наружу оно, судя по всему, не хотело, так как за неделю, проведенную в одной и той же позе по шесть часов к ряду, Тсуна не продвинулся ни на миллиметр. Теодор не ругался, хотя Савада этого ждал, и говорил лишь, что пламя почувствуется тогда, когда дыхание и сердечный ритм сравняются с пульсацией очага. Понятно было не слишком. Изо дня в день Вонгола приходил к обрыву, место располагало само по себе, и пытался медитировать. Больше пока ничего от него не требовалось, новоявленный учитель говорил, что пока он не научится чувствовать свое пламя без посторонней помощи, делать что-либо еще бессмысленно. Дело стопорилось, Теодор молчал, а Тсуна ничего не мог понять. Вечером Савада приходил на первый этаж, и они вместе ужинали, готовил всегда хозяин дома, вполне неплохо так, они ели за одним столом в небольшой гостинной. В доме была и столовая, но завтракать, обедать или же ужинать там вдвоем было неуютно и странно, Тсуна сам предложил смену обстановки. Мужчине же было все равно. - У меня ничего не получается, - решил наконец пожаловаться Тсуна. Спасибо, капитан... Понятное дело, что не получается, иначе бы уже давно прибежал показывать. Он ожидал какой-то реакции, недовольство, разочарования или же, наоборот, поддержки. Но Д`Олли только кивнул, словно принимая к сведенью, и продолжил есть, как ни в чем не бывало. Заметив немного удивленный взгляд своего подопечного, он приподнял бровь, словно спрашивая, что вызвало у него эту реакцию. - Говоря мне, что у тебя ничего не получается, какой реакции ты ждешь? Тсуна молчал, опустив голову над столом, словно отгораживаясь от Теодора. Он и сам не знал, что сказать. Какой-нибудь? - Я рассказал тебе, что именно нужно делать и как, у тебя достаточно времени, - мужчина глотнул из своего стакана, создавая паузу. - Это касается только тебя. Я помогаю тебе, потому что ты уже здесь, окажись ты на Кассиопее как-нибудь иначе, и я бы не стал тебя ничему учить. Хотя бы просто потому, что не желаю тратить время на того, кто не хочет ничему научиться. - Это неправда! Я хочу, просто у меня ничего не выходит, - потерянно сказал Тсуна. Слова Теодора не слишком его задели, ведь от Реборна он слышал и похуже, да и вообще, привык, что по жизни его все считают неудачником и никто никогда в него не верит. Он ведь пытается, медитирует каждый день, делает все, что ему говорят, но все равно ничего не получается. Просто не получается, может его учитель как-то не так объясняет, или он такой глупый, но результат один. - Ты стараешься отчитываться, выходит у тебя или нет и расслабляешься, если не ругают за неудачи или хотя бы не смотрят. Ждешь, что за тобой будут бегать с уговорами что-то делать. Я рассказал тебе все, что нужно. Если ты не в состоянии без надзора ровно дышать и слушать свой сердечный ритм, то я тебя поздравляю. У меня есть дела поважнее, нежели сидеть на веранде и отвешивать тумаки всякий раз, как ты засматриваешься на природу вместо того, чтобы смотреть в себя. Злился Теодор или нет, понять было сложно. Говорил он спокойно, но Тсуна почувствовал себя ужасно, злость и обида накрыли по полной, в голове замелькало желание на зло вообще ничего не делать, с этой мыслью он и отправился спать. Сон Саваде требовался более длинный, чем обычному человеку, не менее двенадцати часов. На следующий день, после завтрака в полном молчании, Тсуна снова отправился на веранду, уселся в набившую оскомину позу и принялся чуть ли не демонстративно пялиться на пейзаж. Уже через час это порядком надоело, и пришлось закрыть уставшие от ряби глаза. Шел дождь, тяжелый, крупными каплями разбивающийся о листву и крышу, создавая шум, сосредоточиться на чем либо было особенно трудно. К тому же, он решил, что больше не будет страдать такой фигней, как "смотреть в себя". Что это вообще должно значить? Этот учитель говорит, что все нужное ему рассказал, почему бы ему не найти пару минут, чтобы показать, как именно нужно делать, или хотя бы объяснить, зачем вообще? Тсунаеши не понимал, зачем пытаться высвобождать пламя без помощи таблеток, пуль или же даже перчаток. И маялся от безделья уже более недели, хватит, больше не будет, посмотрим, что этот недоучитель будет делать тогда. Абсолютное ничегонеделанье продолжалось уже четыре дня, Теодор видел, что Тсуна и не пытается уже медитировать, но ничего не говорит. А Савада злился с каждым днем все больше. Да этому старику на него вообще наплевать! Сидя в очередной раз на веранде и пялясь на дождь, Тсунаеши четко осознавал, Д`Олли нет до него никакого дела. Но что будет, если ничего не изменится? Со временем действие пламени пройдет и придется самостоятельно как-то с этим справляться, а что он может? Что он сделал для того, чтобы что-то изменить? Теодору на него наплевать, но а почему должно быть иначе? Реборну тоже было не очень-то большое дело до Савады, но у него были приказы Вонголы, а Старик помогает добровольно, просто потому, что "ну раз уж ты все равно здесь". И вдруг стало абсолютно понятно, что именно имел в виду учитель, говоря "это касается только тебя". В действительности, это касается только его, Тсунаеши. Это его ноги, его жизнь, и рядом нет Реборна, чтобы дать пинка. Если он не готов сделать что-либо для себя самого и хочет, как и много раз до этого - сдаться, то это касается только его, если он уже, заранее сдался, то это только его проблемы. Теодор был абсолютно прав. Желая немного освежить голову, Савада вышел из-под навеса прямо под тропический ливень и намок в три секунды. Он стоял под дождем, пытаясь совладать с собственными эмоциями, сдержать досаду на самого себя. Ведь он всегда, всегда, черт возьми, поступал именно так. Сдавался, даже не начав бой. Звуки ливня, птиц и ветра смешались в одну волну, окружившую его и создавая свой неповторимый ритм. За закрытыми глазами проносились сотни картинок - случаи из жизни, когда все шло так, как обычно, то есть плохо. Когда Тсуна сдавался, толком и не пытавшись, проигрывал, оправдывая потом себя и обвиняя других, оставался в дураках. На долгое время эти, плохие воспоминания затмила чреда побед и ярких успехов, освоение пламени, горячего и сильного, невероятные, незабываемые полеты и опасные сражения, но чья это была заслуга? Его ли? Все, что он делал, это пил таблетки, подаренные Базилем и принимал помощь всех подряд как должное. Как будто так и надо. Но это чувство, эйфория и усталость от победы, они притягивали даже его, вечного неудачника. Что ему всегда предшествовало? Мир через призму гипер режима. Как его почувствовать? Что говорил Теодор? Для начала глубоко дышать. Как выглядел мир в гипер режиме? Как он пах, как он ощущался и каков был на вкус? Как билось сердце, с какой скоростью, а главное, как именно он тогда дышал? Вспомнить, нужно вспомнить, каков он, мир, когда ты уже не просто никчемный Тсуна, а когда такой сильный и способен на многое. Главное вспомнить, что все это тоже он. Да, под таблетками, да, из-за пламени, но он, пламя ведь его. Пламя внутри него, а таблетки всего лишь проводник, перчатки - оружие. Вдох - выдох. Нужно сесть, сесть на мокрый бетон, под проливным дождем и успокоиться, слишком взволнован. Вдох - выдох. Нужно думать не о том, для чего он это делает, а о самом пламени, о том, где оно, представить его на уровне сердца, его жар глубоко внутри себя. Вдох - выдох. Представить, как оно горит, его объем и мощь. В каком ритме оно пульсирует? Медленнее, медленнее, чем Тсуна дышал. Вдоооох - выыыыдоох. Закрыть глаза, забыть, что рядом находится что-либо еще и только чувствовать, как и насколько глубоко внутри пульсирует пламя. Если заглянуть внутрь, видно не просто какой-то там огонек, целый огненный океан, словно запертый, спящий, спокойный. Как его пробудить? Попытаться всколыхнуть его? Может, растрясти? Огненное море спало, никак не реагируя, но теперь Тсуна отчетливо понимал, что оное есть, что он даже может его увидеть, услышать, он знает, каков его жар. Именно из этого моря бралась его сила, выплескиваясь волнами в Х-банере или же просто при полете. Значит, ее можно получить, и, видимо, всю, если научиться, как именно. Саваде стало душно, когда он представил, что можно сделать, контролируя такую силу, выпуская ее самую малость при сдаче нормативов или на экзамене, или же все при серьезной драке. Сколько возможностей! Вот почему Теодор настаивал на том, что Тсуне нужно научиться видеть объем своей силы, да хотя бы для того, чтобы представлять, на что она может быть способна, и как мало он имеет на самом деле сейчас. Вонгола и сам не замечал, как ровно он дышит, как его тело вошло в единый ритм, дыхание, сердцебиение и пульсация пламени. Как мысли его текли с определенной скоростью, как мир вокруг полностью исчез, а шум растворился. Когда Савада открыл наконец глаза, на дворе, к его глубочайшему удивлению, была глубокая темная ночь, дождь давно закончился и в воздухе ощутимо пахло озоном, дышать было немного тяжело. Все тело страшно затекло, представить себе возможность пошевелиться заранее было больно, а небо озаряли миллиардами и миллиардами прекрасные звезды. Теодор сидел в плетеном кресле неподалеку и с легкой улыбкой смотрел на подопечного, что удивленно взирал на него ярко-золотистыми глазами. В них плескалось мощнейшее пламя десятого Вонголы. Первый шаг сделан, и он показал, что это будет нелегкий путь.