Судьбоносная месть преподу

Знаю, проды не было очень долго, так что ловите и читайте. Знаете, никогда не думала, что на уроках физики бывает так весело. Музыку все-таки пришлось выключить, ибо в кабинет Глеба Дмитриевича заглянул завуч и истерично прикрикнул, что мы нарушаем «покой» нашей школы во время уроков. Хлебушек, конечно же, сразу указал на нарушительницу, то бишь, на меня, пальцем и пожаловался, мол, я сижу не на своем уроке и мешаю ему. Я, конечно же, заверила нашего завуча, что сижу тут не по своей воле и просто настучала на физика в ответку. Кажется, кто-то не очень оценил мою инициативу. Иначе, как объяснить такой яростный, вперенный мне в затылок, взгляд? Не от всемирной же любви на меня так глянули. Геннадий Аркадьевич лишь покивал головой, поцокал языком и сказал, что со всем разберется. Я победно улыбнулась и обернулась на Стужева, который скривился, но продолжил объяснять классу что-то про индуктивность катушки. Завуч под шумок, точнее под затишье, ибо у Хлебушка никто не смел пикнуть, свалил и прикрыл за собой дверку. Я уже было хотела достать телефон, но почему-то подумалось, что не стоит. Нет, конечно, план мести надо воплощать в жизнь, однако… Мне просто захотелось посидеть, посмотреть и пообщаться со Стужевым не под личиной Ксении Морозовой, а просто как его нерадивая ученица — Апполинария Рижская. Телефон в ту же секунду был убран подальше в карман. Я даже удивилась своему порыву, но просто продолжила сидеть и смотреть на Хлебушка. Никогда бы не подумала, что Глеб Дмитриевич умеет так интересно преподносить материал. На наших уроках он минут пять успокаивал одноклассников, а потом давал какой-нибудь тест, после чего сухо рассказывал какую-нибудь темку, задавал кучу домашки и отпускал нас. А тут все иначе… Я очень удивилась, когда внезапно полкласса подняло руки, чтобы что-то уточнить. Стужев все точно и по мелочи рассказал, что непонятно - пояснил и отпустил класс раньше на целых пять минут! Мы от него этого добивались целых полгода, а тут… Кому расскажешь — не поверят. Очумело уставившись на рыжего, я надула щеки. Что за дискриминация? Почему наш класс так не отпускают? В душе начала бушевать обида. Самая настоящая женская необоснованная обида. Мда. — Глеб Дмитриевич, это нечестно! Почему вы их отпустили? — я взглянула на препода, который на мгновение оторвался от каких-то бумаг и посмотрел на меня. — Рижская, ты все еще тут? О Господи, когда же ты меня покинешь? — никогда не видела, чтобы люди с такой страстью вспоминали Бога. — Я уже сказала, без чего не уйду, а теперь вернемся к вопросу с отпуском на пять минут раньше, — настаивала на своем я, глядя на подбородок Стужева. — Рижская, сейчас у меня на уроке ваш класс, то есть, на уроке вы все равно будете присутствовать, так что не могли бы Вы перебраться за парту, а не сидеть у меня под носом? — фырчал, как недовольный лис, препод. А ведь точно лис! Рыжий такой, наглый… От этой мысли я захихикала, а потом представила Хлебушка с усами и начала смеяться в голос. Кажется, Глеб Дмитриевич что-то заподозрил. — Нет, я буду сидеть здесь! Лабораторную Вы все равно не дадите мне решить, так что мне делать за партой? Вот именно, что нечего! — я чуть не достала телефон, но все же передумала. Я с этой местью совсем зациклилась. Ведь в телефоне сижу и общаюсь со Стужевым, так почему бы не делать этого в реальной жизни? — Рижская! Ты меня когда-нибудь доведешь! — устало закатил глаза Хлебушек и вернулся к изучению бумаг, — а насчет того, чтобы отпускать ваш класс на пять минут раньше — не заслужили. В ответ пришлось тяжко вздохнуть и чуть осунуться. В кабинете очень неудобные стулья. Прозвенел звонок с урока, и я прикрыла глаза. Сейчас сюда припрется стадо баран… мой класс. — Апполинария, хватит так печально вздыхать, а то вокруг нас уже аура обреченности витает. Лучше вон доску помой, а то в мелу вся. Опять криворукие тряпку не сполоснули, — начал ворчать рыжий, а мне пришлось вставать, идти и мыть доску. Взяв чистую тряпку, я начала разводить ею по доске, пытаясь стереть мел. Мои потуги сопровождались кряхтением, так как до верха достать было проблематично. Глеб Дмитриевич что-то ворчал о том, что лучше бы он сам помыл доску, чем я крякала над его ухом. Ну, а в чем я-то виновата? Какой дундук повесил доску так высоко? — Все, — с явным облегчением сказала я и вновь упала на стул. В этот момент дверь в кабинет открылась, и в него дружно ввалился мой класс. — Опа, Рижская, ты выспалась? — начал Кирилл, но увидев мой «дружелюбный» взгляд, заткнулся. С появлением в помещении моих одноклассников можно было забыть о тишине, ибо они шептались, орали, ржали, хрустели сухариками, купленными на перемене в магазине и многое другое. — Вышли все из класса! — зарычал Стужев, потеряв терпение, — заебали, — очень тихо сказал он, но я расслышала и усмехнулась. Ах-ах, а прикидывались монашкой, как не стыдно! — А че это, Рижская особенная, что ли? — прокудахтала Таня — первая красотка класса. — Вали уже, — шикнула на нее я, развалившись на стуле поудобней и сложив руки на груди. — Я не те вопрос задала, — в перерывах между словами она с чавканьем жевала жвачку, и я поняла одно: сейчас кто-то словит наш классный журнал меж глаз, ибо Глеб Дмитриевич уже закипал. — Колтухина, выйди! — от такого Танюша аж прикрякнула и вылетела за дверь, — Ох… — только вымолвил Глеб Дмитриевич и прикрыл глаза, — только молчи, Рижская, даже не дыши, прошу! — взмолился учитель, а я серьезно затаила дыхание. — Глеб Дмитриевич, а может, я тоже того? Ну… Выйду? — спросила как можно тише, но кому-то все равно не понравилось. — Сиди молча! — рыкнул Хлебушек и поднял со стола какую-то бумажку, — сейчас закончу, позовешь своих еба… одноклассников, а сейчас — ТИШИНА! — и я больше не открывала рот до самого звонка.