Судьбоносная месть преподу

POV Стужев Глеб Дмитриевич То, что произошло сегодня в моем кабинете нельзя назвать иначе, как мое безумие. Моя злость на Рижскую была столь сильна, что я даже не знал, что творю. Однако, конец нашего диалога был весьма неожиданным. Я ведь реально поцеловал свою ученицу, и она мне ответила. И меня напрягало даже не то, что мне понравилось, а то, что Апполинария могла воспользоваться ситуацией и нажаловаться на меня директору. Я бы, как честный человек, не стал отрицать свою инициативу и вину, а поэтому вскоре бы вылетел из школы, как пробка из бутылки шампанского. Господи, как же я бесился, когда узнал, кто это меня так дико наебы… обманывает! Узнать, кто был виновником, не составило труда, потому что Рижская явно не Мориарти, а я никак не Шерлок. Она реально прокололась с номером, что давала мне со страницы Ксении. Я вспомнил, что когда только пришел преподавать, классный руководитель их класса показывал мне, где можно найти номера учеников, если они вдруг не посетят мой урок. И вот, если многие ученики додумались написать левый номер, то Полина указала свои реальные контакты, что и помогло найти мне наебщика. Стоило мне это выяснить, как ярость напала на меня, словно дикий медведь в лесу. Я решил проучить нерадивую ученицу, но что-то пошло не так. Совсем не так, как я планировал. Мало того, что на этом тупом разводе Рижская решила не останавливаться, так она еще и новую месть для меня придумала в виде распечаток. Я просто сорвался на бедную девчонку, и кончилось это все совсем не хорошо. Скорее всего, Апполинария сейчас ненавидит меня за мой поцелуй и обидные слова на ее счет, но вряд ли понимает, что я не хотел ее унизить или что-то еще. А зная взрывной характер ученицы, я уже паковал вещи и подыскивал новое место работы. Сразу решил, что в учителя больше ни ногой. И как бы сильно я не хотел забыть, мой мозг вновь напоминал мне о поцелуе. Это было странно. Несмотря ни на что, деваха-то целоваться почти не умела, но отвечала не менее яростно и грубо, чем я. Вот такой запал мне нравился, поэтому, наверное, стоило мне закрыть глаза, как я тут же вспоминал вкус ее губ. *** На дворе стоял хмурый вторник. Сегодня по расписанию у меня только одиннадцатые классы. Четыре урока с «А» классом и столько же с «Б». Радовало меня только одно — уже почти конец четверти, но этот факт меня также и огорчал. Сколько же у меня должников таких как, например, Рижская? Просто невероятная куча. И куда я с ними? И ведь каждый просит «понять и простить». Я устало облокотился на спинку старого стула и помассировал пальцами переносицу. До звонка на урок еще минут семь, а мне уже стало худо. Дверь в мой кабинет распахнулась, и я уже хотел начать орать о том, чтобы до начала урока никто не смел заходить ко мне в помещение, но увидел, что это были не ученики. — А, это Вы, Раиса Андреевна, — я лучезарно улыбнулся женщине, что заведовала внеклассными мероприятиями и прочей ерундой, что была мне абсолютно неинтересна, — Вы что-то хотели, а то я тут… — Ерундой Вы тут занимаетесь, Глеб, — не дала мне договорить эта мегера и, захлопнув дверь, уверенно вошла в кабинет, — А я к Вам по серьезному делу! Скоро конец четверти и пора бы организовывать для учеников их «патю», а то достали меня девочки из старших классов со своей дискотекой, — так, а от меня-то она что хочет? — Раиса Андреевна, простите меня радушно, но я-то тут каким боком? У меня должников выше крыши, уроки многим классам еще не выданы, дел невпроворот, — начал жаловаться и давить на жалость я, иначе было никак. — Ну что же это вы, Глеб Дмитриевич? Долго что ли ребяткам по оценочке нарисовать, да послать их с Богом? — ну, ахуеть теперь! Может мне им еще вместо ЕГЭ и ОГЭ по физике оценочку нарисовать? — Дорогая Раиса Андреевна, я дорожу своей работой, — ага, то-то уже вещи собрал, чтобы по-быстрому свалить, когда Рижская на меня директрисе накатает, — и, как Вы выразились, оценочки я не рисую, а ставлю их заслуженно. Если человек прогуливал мои уроки или плохо контрольную написал, я что им стану пятерки ставить? Вот уж увольте! — моему возмущению не было предела. Хотя перед кем я выпендриваюсь? Так бы и сделал, чтобы от меня отстали, а тут эта старуха пришла со своими вечеринками. Мне что заняться нечем? — Я поняла ваши мысли, — обиженно ответила Раиса Андреевна и, поправив свои ярко-алые волосы, продолжила: — Ну, может, тогда должников мне отдадите? Они мне хоть зал помогут украсить, — не отступала старушка. Вот уж вроде дряхлая женщина, а хватка крепка. — Не вижу в этом смысла. Моим ребятам и так готовиться сдавать долги, да других догонять, а Вы им еще и внеклассную работу предлагаете? — Ох, ну, не пробиваемый Вы человек, Глеб Дмитриевич! — заворчала бабуля. Ага, кто бы заикался. — Идите ради Бога, ищите помощников, а у меня скоро урок начнется, — натянутая улыбка, и я начинаю копошиться в бумажках. Взгляд падает на распечатку переписки с «Морозовой», которую я достал из мусорки и сохранил. Ах да, у меня же еще и Рижская! Вот на ней-то я отыграюсь! — Я-то пойду под ручку с Богом и на тот свет! А Вы еще молодой, будете вспоминать, как бабушке отказали! — епа мать, что это началось-то? Это она на жалость давит? Но от дальнейшего диалога меня спас звонок на урок. Никогда ему так не радовался, как сейчас, ей-Богу. Раиса Андреевна не стала со мной прощаться, а это значило, что придется мне от нее бегать на переменах, иначе найдет и ведь доломает меня, придется ей отдавать своих великомучеников. — Здравствуйте, Глеб Дмитриевич! — в один голос заорали ученики. — Я не глухой, ребята, нехер так орать, — настроение заметно испортилось стоило мне завидеть Апполинарию Рижскую. — Вас тоже Раиса Андреевна донимала? — спросила у меня подруга Полины, а я лишь кивнул. — А что уже есть жертвы? — внезапно уточнил у одиннадцатого класса я, скептически приподняв бровь. — О, Вы не первый и не последний, поверьте! — ответил мне Кирилл и кинул свою спортивную сумку на стол. — Так, Карлов, убери свою бандуру с моей многострадальной парты! — придрался к парнише я. — Ладно-ладно, че Вы? — сумка упала на пол с диким грохотом, что заставило меня поморщится. — Так, а теперь по делу. Должники должны подойти ко мне до конца дня и взять индивидуальное задание, — начал диктовать я. Мой взгляд упал на Рижскую, что сидела и тупо пялилась в окно, так и не удостоив меня своим драгоценным вниманием, — Шальной императрицы это тоже касается, — выдал неожиданно я, а все тут же повернулись и посмотрели на Полину. — Че пялитесь? — огрызнулась темноволосая девушка и взглянула-таки на меня, — Что? — Гул-я-я-я-яй, Шальна-а-а-ая, — внезапно разошелся Карлов, а за ним начали подпевать другие ребята, — Императри-и-ица! — И вся страна берет с тебя приме-е-ер, — продолжила напевать Юнона. — Так, стоп, ребята! У меня к слову пришлось, а вы тут устроили урок песнопения, а у нас между прочим физика, — остановил учеников я, но улыбку с лица стереть не смог. — Рижская, в течение дня ко мне подойти и взять задание, ясно? — Ага, — краткий ответ и взгляд снова устремлен в окно. И что? И где? Куда делать заводная Рижская и что это за чудовище? — Так ладно, начнем урок. Я проверил ваш тест и знаете… У меня такое чувство, что Вы жопой слушаете мои лекции, — я впал в негодование, стоило мне вспомнить, что понаписали мои ученики в работах, — ну, допустим, Колтухина… Твоя работа просто сплошной пиз… капец. Ну, неужели так сложно написать хотя бы количество законов Кирхгофа? Я не прошу же от вас ничего сверхъестественного. Ладно бы я спросил закон аддитивности или закон Ламберта-Бугера-Берра. И то это уже скорее аналитическая химия, а не физика. — Глеб Дмитриевич, может быть, вы не будете ставить нам двойки? — спросила Ларина, посмотрев на меня щенячьими глазками, — ну, или только девочкам, мы же Вас навещали, когда Вы болели! Тем более, что Рижской вы все простили! — вот с таким заявлением особо не поспоришь. — Ладно, я подумаю, но только если вы, шкодники, будете вести себя хорошо, — я решил побыть сегодня добрым. В кой-то веки, — а сейчас мы начнем новый раздел физики. Перескок сделаем небольшой. Итак, тема сегодняшнего урока «Принцип Гюйгенса. Закон отражения света», — ученики тут же похватали ручки и начали записывать тему. — Повторите, пожалуйста, — попросила Колтухина. — Принцип Гюйгенса, — я дал время написать, а потом понял, что без моей подсказки почти каждый второй сделает ошибку, — написать на доске фамилию? — в ответ дружный кивок, а я нехотя плетусь к доске и начинаю чирикать. — Итак, повторю еще раз для особо невосприимчивых. А то по результатам теста, я так понял, у нас тут каждый такой. «Принцип Гюйгенса. Закон отражения света», — я положил мел и сел за стол. Я достал свои методические материалы и наработки, продумывая, как же начать лекцию. — Итак, то, что мы будем сейчас проходить взаимосвязано с законами преломления и отражения, — начал повествовать я, но понял, что надо загрузить ребят по полной. — Разминаем свои ручки, сейчас будем писать, при чем много, — послышался треск костяшек, а я усмехнулся. — Глеб Дмитриевич, а вы нас с последнего урока не отпустите? — что же им неймется-то. — Не понял, кто это сказал, но сейчас кто-то договорится. Будете сидеть сверхурочно. Ладно, приступим. Законы отражения и преломления света можно вывести из одного общего принципа, описывающего поведение волн. Этот принцип впервые был выдвинут современником Ньютона Христианом Гюйгенсом, — монотонно начал зачитывать я, наблюдая, как ребята кропотливо и, еле поспевая, записывают мои слова. POV Рижская Апполинария Я старалась не заснуть в кабинете физики. Никогда бы не подумала, что безделие — это такая скука. На Глеба Дмитриевича смотреть катастрофически не хотелось, потому что в голове сразу всплывал наш страстный поцелуй, но картинка быстро менялась на ту, где я вся в слезах сижу на полу и собираю гребанные распечатки. Устав пялиться в окно, я все же перевожу взгляд на рыжего мужчину и начинаю наблюдать за ним. Писать конспект под его диктовку мне не хотелось, ведь пришлось бы вслушиваться в слова, что он говорит… Слушать интонацию голоса Стужева, его тембр и нерасторопный темп. Могло показаться, что Глеб Дмитриевич читает монотонно, но вскоре он реально увлекался темой и читал уже с таким интересом, будто ничего важнее никогда не слышал. И мне было жаль препода, ведь ребята все равно нихрена не запомнят. — Рижская, что ты пялишься на меня, будто Иисуса Христа увидала? — оторвался от своей лекции Стужев, а я потупила взгляд, все так же продолжая молчать. Мне совершенно не хотелось с ним припираться и даже просто беседовать. Неловкость, обида, ярость и самое главное — стыд. Это мои чувство и эмоции, что я испытывала стоило мне просмотреть в глаза Глеба Дмитриевича. Он продолжил диктовать, а я считала минуты до звонка. Как же хотелось выйти из этого душного кабинета, что был наполнен разными запахами. Но я чувствовала лишь один — его аромат парфюма. Нотки мяты, восточного имбиря, хвои и еще чего-то такого приятного, что прямо-таки будоражило кровь. — Я схожу с ума, — прошептала тихо, но Юнонка, кажется, расслышала. Она кстати одна знает о том, что произошло между мной и преподом, поэтому смотрела на меня с пониманием. *** Перемена наступила неожиданно, и я хотела уже выбежать из кабинета, как чья-то рука схватила меня за плечо. — Рижская, ты не забыла, что должна подойти ко мне? — обычный тон, непримечательный взгляд, а сердце все равно екнуло и провалилось куда-то в желудок. — Почти забыла, спасибо, что напомнили, — моя речь полна сарказма и яда, но Глеб не обращает на это никакого внимания. — Тест я тебе простил, но у тебя есть пропуски уроков, а также около пяти долгов. Как исправлять будешь? — интересный вопрос, я даже не знаю, что ответить. — Эм, ну… — бляха муха, Глеб Дмитриевич ведь знает, что я нихрена не смыслю в физике, — давай так, напишешь конспект за сегодня и у тебя минус один долг, — я смотрю на него очень обреченно, ибо как раз таки сегодня забила болт на уроки, — Что ты глазками хлопаешь? Я видел, что ты не пишешь, так что даю тебе целых пол перемены, чтобы списать у Юноны, — я тут же полетела за парту и начала искать в тетради Юнки последнюю тему. — Глеб Дмитриевич, тут же уже четыре страницы! Я не успею, — но ему было насрать. Мужчина засел в телефоне и не подавал признаков того, что обитает где-то в реальности. — Пиши, Рижская, я даю тебе шанс, — все-таки ответил Хлебушек. — Знаете что, шанс даю вам я, а не вы. Вообще-то я должна была сейчас стоять на ковре у директора и жаловаться на то, что вы — педофил! — меня понесло, но остановиться было трудно. — Полина, думаешь я тебя держу? Беги и жалуйся! Плачься, что хочешь делай. Меня уволят, ты добьешься своего. Кстати, я даже вещи уже собрал, — рука Стужева показала почти пустой кабинет, а я удивилась. И ведь вправду собрал… — То есть? — Я признаю свою ошибку, — с каждым словом мужчина приближался к моей парте, а меня начала охватывать паника. POV Стужев Глеб Дмитриевич — Я признаю свою ошибку, — подхожу к Рижской и склоняюсь над ее удивленным и испуганным лицом. — Что же ты молчишь? Где угрозы? Я подошел слишком близко, можешь ударить меня, — я не заметил, как вновь начал играть с Полиной. Меня охватил азарт и неожиданное возбуждение. — Отойдите от меня. Я все поняла! — просипела девушка, выдохнув. — Ну же, Рижская, — призывал я ее непонятно к чему, — тебе же понравилось… — шепот почти в самые губы. Я смотрю в глаза Апполинарии, а она пытается скрыть свой взгляд. — Скоро начнется урок. — Мне насрать, — и моя ладонь хватает ее за волосы, сминая их в кулаке, а губы захватывают ее рот в плен. И вновь поцелуй. Второй раз. Намеренно. Что со мной творится? Мне нравится играться с ученицей. Нравится ее целовать, ласкать… Мой язык переплетается с ее. Я даже не заметил, когда Рижская начала отвечать. Заставляю оторваться себя от ее сладких, пухлых губ и отхожу на безопасное расстояние. — Глупая ты, Полина, — вновь бросил я, — зря ты начала эту игру… Резко разворачиваюсь, облокачиваюсь на стол и смотрю прямо в глаза девушки. Звучит звонок на урок. В класс вплетаются ученики и рассаживаются по местам, но я все так же не могу оторвать взор от пунцового лица Апполинарии. Неожиданно подмигиваю ей и говорю: — Продолжим!