***
Началась удивительно спокойная и размеренная жизнь как в каком-то дурацком американском ситкоме — Исин перемещался только между работой и домом, и практически всегда его сопровождал Ифань. Встречал утром и подвозил до дома вечером, тратил на дорогу в среднем три лишних часа, но никогда не жаловался. И, окей, конечно же Исина подкупало. Внимание, забота, находчивость — в Крисе сочеталось много чудесных качеств, которые омега впитывал, как губка, на ласку отзывался открыто, не скрывая, как ему приятно. Ифань это видел и не останавливался ни на секунду. Какао, кофе, цветы, шоколад, завтраки в уютных кофейнях, ужины в дорогих ресторанах — красиво, романтично, по-киношному. А если вспомнить знакомство с родителями! Оно вышло глупым и случайным, потому что папа Исина заметил их на крыльце и пригласил в дом, и, боже, если Крису хватило улыбки и искреннего комплимента папе, чтобы оставить о себе хорошее первое впечатление, то вот с отцом было сложнее. Альфы оценили друг друга тяжелыми придирчивыми взглядами и обменялись крепким рукопожатием, но на этом все хорошее закончилось, потому что Кюхен и не планировал доверять этому альфе. Отцы такие отцы. Но, на самом деле, это было даже забавно, учитывая то, что папа задорно подмигивал ему весь вечер и показывал большой палец. Кажется, Крис это видел, и, кажется, Исин будет помнить это всю свою жизнь. Одна проблема — они так и не поговорили. Не обсудили то, что витало в воздухе и было понятно как ясный день. С того самого разговора в машине, когда Ифань так и не озвучил мысль про истинность, Исин не позволял об этом говорить. Закрывал альфе рот, либо себе — уши. Уходил, отворачивался. Было видно, что Криса бьет под дых. По больному, по открытому, по самому слабому, что вообще есть в этом альфе. Он каждый раз выглядел как побитый жизнью щенок, и омега был готов тут же кинуться Крису в ноги. Это и пугало. Он реально был готов кинуться альфе в ноги. И не мог в этом признаться. Ни себе, ни Крису. Слишком страшно было. И как так вышло? Ведь это Крис обжигался, Крис знает, как это бывает. Он должен бояться. Но он, кажется, единственный, кто не боится, и Исин так отчаянно завидует.***
Звонки Сехуну всегда были чем-то жутко интересным — словно прямой репортаж, брат рассказывал ему о самых интересных событиях, которые только происходили в каждой новой стране. Кенсу было жутко интересно, но он жутко скучал. Угадывал время, чтобы позвонить не поздним вечером и не ранним утром, чтобы брат не был уставшим и невыспавшимся. Часто попадал на Тао — Сехун либо спал, либо был в душе, либо ел, а учитывая, что на любое из этих дел он тратил кучу времени, Кенсу нередко болтал с альфой брата. Тао тоже был супер интересным и по нему Кенсу тоже скучал, и обычно он с нетерпением ждал их возвращения и умолял вернуться побыстрее, но не в этот раз, потому что возвращение этой парочки сулило только одно — расставание с Чанелем. Кенсу к такому пока был не готов. Поэтому придумывал. Уверенно, красиво, как умел, но он почти пудрил мозги — говорил, что Сехун подкинул ему лучшего работодателя, какого только мог, и вспоминал, как брат даже не поверил, что подкинул ему работу у самого Пак Чанеля. Забавно, конечно, вышло. Тао не верил, возможно, потому что в тот раз они с Чанелем обсудили нечто большее, нежели простые вопросы о работе, но Кенсу, к своему стыду, не хочет в этом разбираться. Хуже становится тогда, когда надо звонить папе и тоже вроде как врать. Хотя, не рассказывать самого главного — что ты влюблен по уши и живешь с альфой, который старше тебя примерно на 8 лет, это, конечно же, очень сомнительная идея… Сехун с Тао его прикрывают и тоже ничего папе не говорят, но это до поры до времени. И Кенсу все же хочет предвидеть надвигающийся кошмар в лице раздосадованного родителя до того, как тот все узнает и поймет неправильно. Но Кенсу так и не придумал, что сказать. А надо ли вообще придумывать? …***
Холодный, промозглый и одинокий. Это был декабрь и это был Кенсу. Пока он не имел возможности видеть Чанеля и прятаться в его объятиях. Возможно, Чанель угадывал это в движениях, может быть, это читалось в глазах омеги — Кенсу не знал. И не замечал, если честно. В принципе напряжение последних дней и сессия его не отпускали, и в воскресенье вечером он не заметил ничего. Ни того, что Чанель оставил Минсока у Лухана и Чонина («куда ты им еще одного ребенка оставил? думаешь, им Марка не хватает?»), ни того, что альфа приехал с большими пакетами еды. Возможно, это была романтика? Кенсу было сложно сказать. Его просто вело, от того, что Чанель рядом, от того, что он смотрит. Медленно ставит сумки на пол, снимает пальто и шарф, аккуратно вешает, снимает обувь. Не торопится. Дыхание альфы Кенсу может слышать из другой комнаты. Тяжелое и размеренное. Глубокое. Они ужинают. Лапша, набор вкуснейших роллов, и прочее изобилие еды — Кенсу не то что бы голоден, но он ест, потому что его кормят. Чанель кормит. С рук. Они разговаривают? Или нет? Чанель все еще смотрит, Боже. Его большая теплая шершавая ладонь на колене омеги. Мягко поглаживает подушечкой большого пальца, иногда царапает. Кенсу чувствует и вздрагивает каждый раз. Делает большой глоток вина (один бокал звучит не опасно и оправданно), но горло все равно сушит, и омега громко сглатывает. Запихивает в рот лапшу и чавкает, и Чанель улыбается. Широко, открыто, ласково. Любяще. Это их вечер. И, когда Кенсу наконец понимает это, он словно начинает дышать. Это их вечер, им никто не помешает, никто не ворвется, не отвлечет. Не нужно прятаться и обдумывать. Еда уходит на второй план, вообще все уходит на второй план. Кенсу видит глаза напротив и тонет, и чертов Чанель не нарушает этот момент. Не двигается, не убирает руки, не отодвигается, молчит и смотрит так понимающе, будто бы давно все увидел и осознал, и просто ждет Кенсу. И не то что бы у Кенсу есть причины отказываться от этого внимания? Отодвигаться, портить что-то бессмысленными разговорами? Он забирается к Чанелю на колени, причем сам, и столешница ощутимо упирается в поясницу. Чанель открывает свой невозможный рот и его голос звучит хрипло: — И что дальше? Кенсу, честно, сам не знает. Его ведут инстинкт и желание подчиняться, ластиться, греться в лучах любви и обожания. То, как альфа с силой сжимает его бедра, то, как прижимает к себе, трется носом о шею. Снова не дает ерзать, но, Господи, как же Кенсу хочется. Но это определенно не тот день, когда он хотел бы лишиться девственности. Если для этого вообще существуют дни? Но омега все равно позволяет себе маленький кусочек — расстегивает на Чанеле рубашку и любуется, притираясь грудью о чужую грудь, облизывается. Поцелуи липкие и сладкие — похожи на мед, и, Господи, как же это сносит крышу. Если бы не иррациональный страх, Кенсу ничего не смог бы сказать против. Но это по нему, видимо, тоже заметно, так что альфа успокаивающе гладит по бедру — все в порядке, мы с тобой в порядке. Я рядом и все будет хорошо. Это лучшее чувство в мире. Чанель определенно заслуживает памятник за свою выдержку, потому что какой альфа стал бы отказывать себе? Когда твоя омега у тебя на коленях? Кусает тебя за ухом и притирается бедрами? Полное сумасшествие. Кенсу останавливает и останавливается сам. Он смущен — это плохие игры, когда ты начинаешь, но не доводишь до конца, тем более он отлично чувствует возбужденный член альфы, упирающийся ему в бедро. И, окей, открывать для себя новую сторону взрослой жизни страшно. Чанель сгоняет его со своих коленей — снимает, если можно так сказать. Ласково, нежно. Без злости, без глухого раздражения, лишь напоследок сжимает нежную кожу под футболкой, целует в плечо и уходит в душ. Кенсу еще никогда не жалел о своей трусости так сильно.***
В понедельник Чанель поднимается раньше всех — встреча с Бэкхеном назначена на раннее утро, и чем быстрее альфа закончит с этим, тем быстрее будет дышать спокойно. Но Кенсу в его кровати и Кенсу не оставляет шансов. Он ужасен в своей притягательности, в каждом своем движении, даже в том, как спит, слегка выгнувшись, будто приглашая. Боги, дайте Чанелю сил. Через час он уже в офисе, работает. Когда Бэкхен приезжает, Пак чувствует это затылком — неприятный холодок, который ползет по позвоночнику. В дверь стучатся, и Чанелю нужна ровно секунда, чтобы сказать ровным голосом: — Войдите. Отлично. Ни что в Чанеле в этот момент не дрогнуло, пока Бэкхен не открыл дверь в кабинет. Он улыбался. — Здравствуй, Чанель.