Возлюбленный короля мафии

      – Разумеется, герр Нильсен, вы получите доступ к информации. Я лично об этом позабочусь. Но вряд ли вы сумеете найти нечто такое, чего не смогли обнаружить мои ребята.       – Может быть, – произнёс Юрген, пряча руки в карманах и неотрывно глядя на собеседника. – Тем не менее, я должен всё проверить. На всякий случай. Вы же знаете...       – Да, конечно. Сегодня утром я получил письмо от герра Брауна, где обговаривались все условия. Пользуясь случаем, хочу извиниться перед вами за вопиющую бестактность своих подчинённых.       – Это их работа. Мне было несложно ответить на их вопрос.       – Надеюсь, вы не держите на них зла?       – Вовсе нет. Как я уже говорил, это их прямые обязанности, значит, иначе они поступить не могли.       – В течение дня данные будут переданы вам, не сомневайтесь в этом.       – Благодарю.       Ответом ему послужил кивок, после чего собеседник Юргена покинул, скрывшись за дверью своего кабинета.       Юрген продолжал стоять на месте, глядел из окна на улицу и думал о том, что очередное расследование началось довольно успешно. Никаких проволочек на пути его не возникло, знакомые Вернера оказывали, по мере возможности, содействие. Работа перед ним маячила не такая уж сложная, но, вероятнее всего, грязная. Он не питал напрасных иллюзий, потому прекрасно понимал: убийство политического обозревателя – дело не из лёгких. Вряд ли смерть Штефана была простой и нелепой, как детский рисунок, созданный в порыве вдохновения за несколько секунд. Неумение обращаться с пистолетом привело к трагическим последствиям? Очень и очень сомнительно.       Мысли о пропавшей вещи продолжали с завидным постоянством наносить Юргену визиты.       В этом плане отчёт полиции не слишком воодушевлял. В номере погибшего никаких посторонних объектов обнаружено не было. Ничего, что могло быть напрямую связано с его работой. Ни дисков, ни карт памяти, ни распечаток. И если себя Юрген мог обвинить в невнимательности, то полицейские однозначно провели не поверхностный осмотр. Они перевернули вверх дном всё, что было в номере, заглянули в каждую щель, тщательно исследовали каждый миллиметр. Но кроме пистолета там ничего примечательного не было, а он лежал на виду, будто насмехаясь над всеми.       Анализируя происходящее, Юрген вспоминал телефонный разговор. Может, пригрезилось? Да нет. Разумеется, нет. Он не сомневался в остроте своего слуха. Штефан определённо сказал, что желает передать ему на хранение некую вещь. Этот звонок Юрген в качестве проверки не рассматривал. По голосу Штефана было предельно ясно, что времени на игры у него нет, да и склонности к розыгрышам знакомых он не имел. Штефан жаждал передать информацию в надёжные руки, чтобы в случае необходимости она попала именно туда, куда следует, а не была перехвачена. Увы, всё сложилось именно так, как он и боялся.       Посмотрев в окно в последний раз, Юрген направился к выходу. В его карте посещений значился ещё один пункт. Не следовало обходить его вниманием.       Юрген не сомневался, что у него с полицией взгляды на ситуацию весьма схожи, а потому он будет появляться там, где уже побывали они. Ну, или в обратной последовательности, сначала он – потом они.       Перебирая в мыслях несколько вариантов, Юрген практически не колебался, отдавая предпочтение редакции, сотрудником которой значился Штефан Хайнц. Конечно, можно было потратить время на обыск его квартиры, но тут особых перспектив не просматривалось. Наверняка полиция побывала дома у Штефана, тщательно просмотрев его личные вещи, документы и ноутбук.       Юргену не составило бы особого труда последовать их примеру. Опечатанная дверь его бы не остановила. Но риск не оправдывал себя. Отчёт о работе полиции и без того обещал в ближайшее время оказаться в почте Юргена. И хотя записи разговоров со свидетелями преступления и сослуживцами тоже должны были быть подшиты к общему делу, Юрген продолжал придерживаться мнения, гласившего: ничто не заменит личное общение. Только при непосредственном контакте собеседник раскрывается полностью. Человек, обладающий повышенной наблюдательностью, обязательно заметит малейшие перемены в настроении, мимике и жестах. Нервозность, расслабленность, раздражение – ни одно из этих чувств не отразится на бумаге. Рапорты, составленные даже самым ответственным и старательным сотрудником, останутся лишь набором слов. Описание улик или результатов обыска – допустимая вещь, но когда речь идёт о допросе, лучше присутствовать там лично.       Поручив Юргену ведение расследования, Вернер фактически отдал ему все карты в руки, позволив распоряжаться ими по собственному усмотрению. Никакого контроля совершаемых действий, полная свобода в принятии решений, где единственным ограничителем выступало лишь собственное умение держать всё под контролем. Импровизировать, но в пределах разумного, не провоцируя представителей закона на откровенное противостояние. Действовать следовало решительно, но осторожно. Идти на шаг впереди, вместе с тем давая полицейским понять, что, на самом деле, всё делают именно они. Юрген не впервые сотрудничал с ними и всегда старательно играл свою роль.       Вернер говорил, что Юрген выступает лишь в качестве наблюдателя и консультанта, если в его услугах возникнет потребность, но всё обстояло немного иначе.       Юрген, ознакомившись с материалами дела, начинал собственное расследование. Быть может, первым к финишу не приходил, но интересные факты плыли ему в руки стремительно. Казалось, что он мелкие детали, соединяющие одно с другим, находит играючи. На деле всё это стоило Юргену огромного количества времени, нервов и усидчивости. Он много раз перечитывал все материалы дел, сопоставлял известные факты, сочетая их в разнообразных комбинациях. Иногда выходили абстрактные фигуры, иногда мозаика идеально складывалась. Один элемент подходил к другому и намертво с ним скреплялся в ситуации, которая казалась абсурдной и не имеющей ничего общего с реальностью.       В связи с новым назначением, разрываться между своими повседневными и специальными обязанностями ему не требовалось. Вернер с уверенностью сказал, что на первом месте по важности находится расследование убийства, всё остальное не имеет значения. В конце концов, у него в штате работает немалое количество людей, они справятся с поставленной задачей, если распределить между ними прежние заботы Юргена.       Поспорить с этим заявлением у Юргена не получалось.       Действительно. Так будет лучше.       Каким бы старательным, исполнительным работником он не был, а совмещать должность пресс-секретаря с расследованием преступления достаточно сложно. Практически невыполнимая задача. Равноценно картине, в которой одной рукой приходится набирать отчёт об экономической ситуации, второй – жарить яичницу, попутно пытаясь мыть пол, прижимая мокрую тряпку к нему ногой, и стараться вникнуть в содержание аудиокниги, звучащей в наушниках.       Юрген любил сложные задачи, но соединение некоторых из них могло привести к плачевным результатам. Или делать работу хорошо, или не делать вовсе. Специалист по выполнению конфиденциальных поручений ставил на первый вариант.       Телефонный звонок застал Юргена около машины, когда он уже собирался сесть за руль, отправившись по делам.       – Да.       – Уже работаешь? – поинтересовался Вернер.       – Да, разумеется, герр Браун, – Юрген прижал телефон к плечу, занявшись поиском ключей. – Лотар Райнер, как всегда, был радушен и доброжелателен. Не сомневаюсь, что его подчинённые, допрашивавшие меня, уже получили выговор и глубоко сожалеют о совершенном поступке. Спасибо, но не стоило этого делать.       – Почему же?       – Они допрашивают всех, кто кажется им подозрительным. В тот момент я действительно больше остальных посетителей и постояльцев подходил на роль главного подозреваемого.       – Иногда полезно ставить людей на место, – заметил Вернер. – Этим полицейским небольшая встряска пойдёт на пользу.       – Вы правы, герр Браун, – подтвердил Юрген, крепко сжимая ключи в ладони, так что они едва не врезались в кожу. – Касательно самого расследования я пока не могу сказать ничего конкретного. Имеющиеся данные Лотар обещал переслать мне в течение дня. Полагаю, что это будут результаты экспертизы, видео со скрытых камер, установленных в гостинице, те статьи, с которыми герр Хайнц работал в последнее время. Как только они окажутся у меня, я сообщу вам, а пока хочу съездить в редакцию и поговорить с его коллегами.       – Держи меня в курсе событий.       – Конечно, герр Браун, – произнёс Юрген. – Что-то ещё?       – Да. Прости за недавнее. Не знаю, что на меня нашло, но...       – Ничего не случилось, герр Браун. Во всяком случае, я не помню ничего такого, за что вам требовалось бы приносить извинения.       Прозвучало решительно, дробными частями. Как будто жемчуг просыпался и разлетелся по полу. Ну, или монпансье.       Смешно было утверждать, что Юрген действительно ничего не помнит, не знает и, в данный момент пребывает в недоумении, мучительно размышляя, о чём с ним разговаривают. Он помнил, знал и в мельчайших деталях мог воспроизвести в памяти это происшествие. Однако он не желал поднимать тему, обсасывая её со всех сторон и пытаясь понять, какие события толкнули Вернера к подобному решению. Ему было проще и легче сделать вид, будто сцена в кабинете – это сон. Всего-навсего сон, приснившийся одновременно обоим. Вот такая удивительная синхронность.       Юрген бросил телефон на пассажирское сидение и, оказавшись в салоне, закрыл лицо руками. Шумно выдохнув, он запрокинул голову и несколько секунд пристально смотрел вверх, словно оттуда на него должно было снизойти озарение. Да, само собой, чувства, горевшие в его душе столько лет, практически уничтожившие его до основания, теперь остались в прошлом. Но происшествия, подобные недавнему инциденту, выбивали почву из-под ног. Самое забавное – и печальное – заключалось в том, что Юрген всегда, во всём брал вину на себя, старательно обеляя Вернера. Не столь важно, правдой это было или вымыслом. Ответственность ложилась на плечи Юргена, а он не протестовал, тому способствуя.       Поливать себя грязью и пестовать комплексы Юрген, несомненно, мог на протяжении длительного времени. Но сейчас перед ним стояли иные задачи, и он этому радовался. Сосредоточившись на расследовании, он отвлекался от собственных проблем. Потому следовало отшвырнуть мысли о недавнем срыве Вернера и полностью отдаться процессу изучения событий, способствовавших гибели Штефана Хайнца.       В редакции царило оживление.       А впрочем, вполне могло оказаться и так, что здесь подобная атмосфера считалась нормой. Юрген не знал наверняка, потому не брался утверждать с уверенностью. Ему не было никакого дела до журналистов, обсуждавших те или иные события, которые им предписывалось перевирать в статьях, искажая реальные факты до неузнаваемости. Он пришёл сюда с определённой целью, и эта цель оставалась первостепенной.       Девушка в приёмной главного редактора разговаривала по телефону, активно жестикулировала и время от времени срывалась на крик.       Юргену она указала на стул, стоявший рядом со стеной, и продолжила отчитывать нерадивых авторов, которые не сдали статью в срок. Через несколько секунд послушав чужие реплики, Юрген разобрался с тем, что произошло. И почему это происшествие привело секретаршу главного редактора в отвратительное расположение духа.       – Сумасшедший дом, – прошипела, с грохотом опустив трубку и посмотрев на Юргена. – Вы...       – Юрген Нильсен, – представился он, поднявшись со своего места и подойдя к столу.       Посмотрел мимоходом на монитор компьютера, желая узнать, что его собеседница делает в рабочее время. Ответ напрашивался сам собой. Работала. На экране отражалась новостная лента.       – Ах да. Вы звонили сегодня утром. Однако я вынуждена вас разочаровать. Герр Штольц не сможет принять вас.       – Почему?       – Если сумеете его найти, то я первая поаплодирую. Честно.       – Это сарказм, как я понимаю, – произнёс Юрген.       – Нет, – девушка тяжело вздохнула. – Это не сарказм, это нервы. В последнее время тут все ведут себя так, словно сбежали из сумасшедшего дома. Сегодня утром это массовое помешательство достигло критического максимума. У нас в редакции такое происходит впервые, потому естественно, что людям не по себе.       – Вы об убийстве Хайнца?       – Да. Погодите, откуда вы знаете? Полиция?       – Не совсем, – ответил Юрген. – Но я тоже занимаюсь этим делом. Насколько мне известно, вас должны были уведомить о моём визите.       – Ага, – протянула девушка. – Сейчас посмотрим.       Она кликнула на значок почты, открывая её и просматривая ровные ряды писем. Набралось их немало, нужное послание вполне могло затеряться, потому Юрген не стал торопить собеседницу, продолжая стоять на месте, глядя на картину, висевшую напротив. Задерживаться здесь надолго Юрген не собирался, особого интереса к интерьерам не проявлял, а смотреть куда-то нужно было. Репродукция «Ирисов» стала оптимальным вариантом.       – Да, действительно, – произнесла девушка через пару минут. – Однако я всё равно ничем помочь не могу. Главного нет, он вернётся только в середине недели. Тогда можно с ним поговорить. Думаю, он найдёт для вас время. Впрочем, могу дать вам адрес личной почты и номер телефона. Не гарантирую, что герр Штольц ответит моментально, но вы можете попытаться с ним связаться. Вполне возможно это ускорит процесс общения.       – Это стало бы неоценимой помощью с вашей стороны, – заметил Юрген.       Девушка потянулась к чистым листкам, на одном из которых собиралась записать и номер телефона, и адрес почты, но в этот момент снова зазвонил телефон. Она закатила глаза, шумно выдохнула, готовясь к очередной словесной битве, после чего ответила. Выдернув из подставки ручку, она наскоро, умудряясь при этом виртуозно скандалить с сотрудниками, перенесла на бумагу необходимые данные и подтолкнула лист к противоположному краю стола.       – Спасибо, – прошептал Юрген и удалился.       В лифте компанию Юргену составил не слишком опрятно одетый молодой человек. Мятая рубашка, всклокоченные волосы и совершенно неуместный в данном наряде шарф не располагали к формированию приятного впечатления, скорее, напротив, отталкивали. Юрген не мог сказать наверняка, какую должность занимает этот человек, и в каком именно отделе он работает. Но зато готов был с уверенностью заявить: в обязанности незнакомца входит всё, что угодно, кроме статей, построенных на интервью.       – Что привело вас сюда?       Вопрос прозвучал весьма неожиданно.       – Мы знакомы? – спросил Юрген, крайне сомневаясь, что реально когда-то сталкивался на жизненном пути с этим человеком.       – Только заочно. Вы меня не знаете, я о вас наслышан.       – Вот как, – Юрген усмехнулся.       – Да. Сложно не заметить столь яркую, во всех смыслах личность, – продолжил парень, явно рассчитывая на полноценный разговор, не ограничиваясь парой реплик. – И перепутать вас с кем-то другим тоже проблематично. Примечательная внешность, примечательный стиль, примечательная должность.       – Последний пункт, вероятно, и является определяющим.       – Не спорю. Вы здесь из-за Штефана?       – Что изменится, если я отвечу положительно?       – Ну, я могу вам кое-что рассказать.       – Например? – Юрген прищурился.       Он не любил хождения вокруг да около, предпочитая, чтобы все ответы были честными, откровенными и по возможности давались быстро. Тот, кто стоял напротив, старался потянуть время, набивая себе цену, или же просто развлекался. Юрген ненавидел напрасные траты времени.       – Зависит от того, что вы хотите узнать.       – Всё. И желательно без долгих расшаркиваний. Почему-то я сомневаюсь, что вы со Штефаном были друзьями, и он делился своими переживаниями.       – Точно. Не были. Мы изначально считались птицами разного полёта. И склонен думать, что не стоит уточнять, кто летал выше, а кто ниже. Однако за высоту полёта, как показала практика, тоже нужно платить. Раньше я ему завидовал, теперь радуюсь, что не был на его месте.       – Не думаю, что он выставлял своё положение напоказ и чрезмерно гордился достижениями.       – Это нервная работа, – усмехнулся юноша. – Уж вы-то наверняка понимаете, поскольку сами варитесь в подобном котле. А Штефан у нас был любимчиком Штольца. Но это понятно, творил он невероятные вещи и сенсации выпекал только так. Если ему что-то поручали, то можно было с уверенностью сказать, что совсем скоро разразится очередной скандал в обществе, и полыхать будет долго.       – А вся редакция делала ставки, когда ждать сенсации и падения очередного героя материала?       – Нет, – довольно серьёзно ответил юноша, не оценив сарказма Юргена. – В этом плане Штефан был немного снобом, ну, или просто суеверным. Задания ему Штольц давал за закрытыми дверями, и никто до последнего не знал, чем именно Штефан занимается. Он никогда ни с кем не откровенничал. Такой, слишком... собственник. Его сенсация должна была принадлежать только ему. Уже после публикации, они со Штольцем делили триумф на двоих. Кому же не понравится рост рейтинга газеты и высокий спрос на неё? Вполне возможно, Штефан был немного параноиком в плане опасения конкуренции. Думал, что здесь все ждут его свержения, надеясь занять тёплое место. Но кто бы его снял с должности? Штольц на его таланты нарадоваться не мог, и он бы своего ценного сотрудника удерживал всеми возможными способами. С лёгкостью отказавшись от всех остальных, он бы оставил Штефана. Не сомневаюсь, что и в усечённом составе редакции они процветали бы. Вообще-то, его достаточно просто было «прочитать». Как открытую книгу.       – Совсем недавно я слышал, что Штефан был снобом и никому ничего не говорил, – заметил Юрген.       Они шли по коридору. Шаги у собеседника, имя которого Юрген так и не спросил, были настолько медленными, будто он передвигался по льду и боялся упасть. Юргена, привыкшего ходить быстро, это немного раздражало, но разговор неожиданно увлёк, хоть и царапал, образно говоря, некими противоречиями.       – От этих слов я и не отказываюсь.       – Тогда что подразумевается под недавним высказыванием?       – Он действительно не рассказывал о том, чем именно занимается. Но моменты активной деятельности и полного бездействия прослеживались просто прекрасно. Когда дело заходило в тупик, Штефан ходил чернее тучи и огрызался на всех, кто решался с ним заговорить. Когда всё шло, как по маслу, он буквально летал по редакции.       – А сейчас... К примеру, пару дней назад. Что он говорил, делал? Всё было очень хорошо или очень плохо?       Остановившись перед автоматом с газировкой и шоколадными батончиками, Юрген продолжал расспросы. Его спонтанный собеседник рыскал в карманах хотя бы пару монет, чтобы купить себе напиток. Читать мысли Юрген не умел, просто не далее, как несколько секунд назад его просветили об этом. Сейчас же смотрели умоляюще, как любят смотреть на хозяев домашние животные, выпрашивая себе лишний кусочек. Этот взгляд Юрген знал отлично. Рекс нередко смотрел на него так.       – Не одолжите мне немного? – всё-таки выдавил собеседник. – Кажется, я забыл деньги в редакции. Потом я поднимусь и принесу...       – Не надо, – отмахнулся Юрген, вручая необходимую сумму. – Держи.       – Спасибо, – юноша улыбнулся, закидывая деньги в автомат и выбирая колу. – Касательно Штефана... Как раз в последнее время книга для окружающих стала закрываться. Всё шло с переменным успехом. В один день он радуется, в другой ходит чернее тучи, а то и в пределах одного часа подобные метаморфозы наблюдались. Нет, он определённо шёл к успеху, но был недоволен сроками. И тем, что никак не мог связаться со Штольцем. Он хотел отправить материал в печать как можно скорее, но ничего не вышло. Главный, как видите, задержался и к понедельнику не вернулся. Без его указаний никто план менять не станет, а материалы у нас утверждены на неделю вперёд. В очередном номере соло Штефана не планировалось, и отстоять своё мнение он не сумел. Теперь судьба его статьи под большим вопросом, наверное.       – Почему?       – Если он не переслал материалы главному, добраться до них будет сложно. Наверняка полиция забрала и все информационные носители, с которыми Штефан работал, и ноутбук.       «Или третья сторона, стоящая в тени», – подумал Юрген, но вслух этого не произнёс.       – Значит, никто, кроме Штольца не знает, с чем именно работал Хайнц?       – Нет, – юноша отрицательно покачал головой. – Только эти двое. Единственное... Конечно, в последние несколько недель, пока это расследование длилось, Штефан вообще вёл себя странно, но в последнюю неделю он совершенно с катушек съехал. Если депрессия, то чёрная, если веселье, то бесконечное. Или действительно помешательство, или наркота, но последнее – сомнительно. Скорее эйфория человека, который находится на пороге великого открытия. А настроение омрачается в тот момент, когда он понимает: от него снова что-то ускользнуло.       – Ты настолько хорошо разбираешься в людях?       – Немного увлекаюсь психологией. Не назову себя специалистом с большой буквы, но кое-что понимаю.       – Ясно, – произнёс Юрген, с трудом подавив тяжкий вздох.       – Кстати говоря, – юноша внезапно воодушевился, и вряд ли на него так кола подействовала. – Не далее, как две недели назад мы пересеклись с ним у этого автомата. И он даже соизволил со мной заговорить. Только это было довольно странно, и я мало что понял.       – Эсперанто вместо немецкого? – хмыкнул Юрген.       – Не обязательно иронизировать.       – Извини. Больше не буду.       – Когда я подошёл к автомату, Штефан напевал что-то. Заметив меня, улыбнулся и произнёс: «Ганс, знаешь ли ты, что совсем скоро шепот поющей девы превратится в крик отчаяния?». Ну, я и спросил, что он имел в виду. Он ответил, но очередное объяснение тоже мало прояснило ситуацию.       – И что же это были за слова?       – «Пловца на лодочке малой дикой тоской полонит; забывая подводные скалы, он только наверх глядит», – процитировал Ганс.       – А поэзией и мифологией ты не увлекаешься, – резюмировал Юрген, без труда определив, откуда взят отрывок.       – Честно признаться, нет.       – Так я и подумал.       – Разумеется, потом я нашёл в интернете, к чему относятся эти строки, но всё равно ничего толком не прояснилось, – признался Ганс без особой радости.       Наверное, как и большинство людей, более-менее образованных, он не любил, когда его ловили на пробелах в знаниях чего-либо.       – Ло-ре-лей, – едва ли не по слогам произнёс Юрген.       – Да, точно. Вы что-нибудь поняли?       – Нет, совсем нет, – тихо ответил Юрген, не желая посвящать Ганса в хитросплетение своих умозаключений.       Но для себя из разговора вынес определённые познания, и это даже слабо сказано. Упоминание о шёпоте поющей девы заставило его насторожиться, поскольку догадка в голове вспыхнула практически моментально. Когда прозвучали слова песни о Лорелей, Юрген окончательно уверился в правдивости своих подозрений. И готов был поклясться, что речь Штефан вёл не о музыкальном или литературном произведении, и даже не о горе, названной в честь этой героини.       От осознания навалившейся реальности, Юрген не сдержал нервного смешка. Ладно, признаться откровенно, чего-то подобного он подсознательно ожидал. Просто не мог не предположить, что в процессе расследования столкнётся с этим человеком. Практически во всех его делах, так или иначе, но фигурировал Ульрих Штайн.       В том, что Ульрих и Вернер друг друга ненавидят, сомневаться не приходилось. Равно как и в том, что они повязаны между собой, а связь эта крепче родственной. Они старались не афишировать открыто наличие общих интересов, но люди, приближенные к обоим, разумеется, не могли завязать себе глаза и заткнуть уши в попытке избавиться от посторонних знаний. Большинство тех, кто работал в команде Вернера, знали, что он вынужден считаться с мнением молодого коллеги, прислушиваясь иногда к его советам. Ульриху приходилось соседствовать со старшим товарищем, и, естественно, что его команда не пребывала в счастливом неведении. На открытое обострение отношений они не выходили, хотя и было заметно: каждый из них мечтает остаться в одиночестве, избавившись от конкуренции.       Нарисованные перспективы Юргена не радовали, но он вынужден был признать: иного выхода нет. Придётся пересилить себя и встретиться с Ульрихом. Правда, перед этим не мешало основательно закинуться успокоительными или напиться до беспамятства, поскольку в нормальном состоянии он общего языка с Ульрихом практически не находил. Случались проблески, но они были настолько редкими, что на общем фоне затирались. Нельзя сказать, что Юрген старательно разыскивал поводы для разговора, а потом во время общения тет-а-тет испытывал дискомфорт, начинал нервничать и всё портил. Нет, такого не было. Просто само общение напоминало ему хождение по минному полю, а собственные промахи проносились перед глазами с потрясающей настойчивостью. Юрген ненавидел собственное прошлое и многочисленные ошибки того периода. Встреча с Ульрихом и дурацкое обещание, брошенное на пьяную голову, относились к категории самых страшных ошибок, какие только можно было допустить.       Выполнять обязательства Юрген не собирался, но каждый раз, когда взгляды пересекались, чувствовал нечто очень и очень странное. Это было весьма неоднозначное чувство, состоящее из отвращения к своему прошлому, недоумения, бешенства, что тайны не удалось удержать за закрытой дверью... Если о них узнал хотя бы один посторонний человек, можно было с ужасом осознать: теперь стоит жить и бояться. Информация, попавшая в руки врага, вполне может стать смертельным оружием, наносящим бескомпромиссный удар по репутации.       А Ульриха Юрген другом назвать не мог. Как и в случае с Вернером, Ульрих не провоцировал открытое противостояние. Он ждал. Год, два, три. И всегда одного и того же. Он ждал, что Юрген придёт к нему. И это случалось неоднократно, когда Юрген занимался исполнением особых поручений своего начальства. Они разговаривали, иногда ужинали вместе, иногда пересекались где-то на нейтральной территории. Один раз вместе попали в перестрелку, когда информация о месте встречи просочилась с подачи какой-то крысы к конкурентам. Вычислить предателя оказалось не так уж сложно, и Юрген не сомневался, что жизнь этого человека закончилась стремительно. Но в тот момент, когда в темноте грянул первый выстрел, Юргену было совсем не до размышлений о судьбе человека, проникнувшего в коллектив и сливающего информацию заинтересованным лицам. Тогда Юрген думал только о том, что ещё немного, и он узнает, каково было отцу, когда пуля вошла в его тело. Тогда перед Юргеном открывались похожие перспективы.       Он не помнил, как они вместе с Ульрихом оказались на земле. Кажется, именно Ульрих и сбил его с ног, закрывая собой. Но зато отлично вспоминал и тяжесть пистолета в руке, и отдачу в плечо при выстрелах, и кровь, пропитывающую дорогой материал тёмного пиджака. Она сочилась сквозь пальцы, заполняла своим запахом пространство и почему-то пробуждала агрессию и ненависть, а не страхи, как должно было быть по логике вещей. Помнил он и голос с неизменной язвительностью.       «Давай, Юрген. Поработай медбратом на полставки. Ты же хороший ученик, всё на лету схватываешь».       И он действительно работал, следуя инструкциям, которые давал ему по ходу дела Ульрих. Резал ножом повреждённую плоть, чтобы вытащить пулю, накладывал повязку, отрывая тонкие полосы ткани от своей рубашки, с удивлением наблюдая за тем, как Ульрих с поразительной выдержкой и стойкостью переносит эту непрофессиональную операцию без наркоза, не выдавая истинных ощущений.       А где-то совсем рядом гремели выстрелы. Казалось, ещё немного, совсем чуть-чуть: дуло пистолета уткнётся ему в затылок, и всё закончится за считанные мгновения. Юрген измазался в крови с ног до головы, ну, или просто глаза у страха были настолько велики, что он видел кровавые реки, работая над ранением Ульриха. Но руки не дрожали, а голова не кружилась. В тот момент, Юрген сам готов был убить всех и каждого, кто будет представлять угрозу его жизни.       Прежде он не понимал, отчего отец так настойчиво советует ему заниматься стрельбой, с какой целью постоянно таскает в тир, желая развить навыки.       – С такими генами ты не можешь быть мазилой, – повторял Фридрих неоднократно. – Пару раз попадёшь в молоко, но остальные восемь пуль должны лечь в десятку.       Столь фантастического результата Юрген не добился, но оружие в руках держать научился и применять его, в общем-то, тоже. Увлечений отца, впрочем, не разделил и на охоту вместе с ним ездить отказывался. Кто бы предположил, что со временем навыки пригодятся? Наверное, как раз отец и мог это сделать.       Родной дом встретил Юргена тишиной. Но вскоре после того, как стукнула входная дверь, в прихожей раздался цокот когтей, со второго этажа навстречу хозяину летел Рекс. Юрген прислонился спиной к двери, чтобы не быть сбитым с ног и распластанным по полу. Пёс свои силы не рассчитывал, потому подобные предосторожности были вполне оправданы. Потрепав Рекса по голове, Юрген постарался освободиться от повышенного внимания к своей персоне. Проверил миски и поилки, распахнул настежь дверь в сад, позволив Рексу выскочить на улицу, но строго-настрого наказав за пределы двора не выбираться. Судя по осмысленному взгляду, Рекс всё понял.       Природа приводила пса в состояние невероятного счастья.       Понаблюдав за Рексом несколько минут, Юрген прихватил из холодильника бутылку с минеральной водой и поднялся на второй этаж. Следовало продумать план действий. В случае с Ульрихом об импровизации не могло быть и речи.       Оставив компьютер загружаться, Юрген сбросил пиджак и повертел в руках телефон. Хотелось набрать номер и разрешить вопрос прямо сейчас, но Юрген совершенно не представлял, что и как будет говорить. Палец то стирал набранные цифры, то вновь их вбивал, то замирал на значке вызова. Отшвырнув телефон, Юрген подошёл к компьютеру, оперся на стол одной ладонью. Подключение к сети заняло минимум времени, глаза пробежались по списку входящих писем в почтовом ящике. Послания от Лотара Райнера не было, однако поводов для беспокойства пока не наблюдалось. Юрген решил не разводить панику и понапрасну Лотара не беспокоить. Зато следовало обременить своим вниманием кое-кого другого.       Иногда подсознание подкидывало воспоминания о том, что он старался позабыть, в самый неподходящий для этого момент. Вот и теперь он с шумом выдохнул, низко опустив голову и прикрыв глаза. И здесь уже были не самые отвратительные страницы биографии, датированные периодом подростковой жизни, а те, что соединялись с образом вполне взрослого, ответственного и отдающего отчёт своим поступкам человека. Ночь, ознаменованная выстрелами, битым стеклом, окровавленными руками и сумасшедшими поступками. Безумием, зародившимся у одного. Безумием, заразившим другого. Горячими смазанными поцелуями, болезненным возбуждением, разливающимся в теле, подобно нефтяной плёнке на поверхности воды – плотно, невозможно дышать. А впереди – в подавляющем количестве случаев – смерть.       Твёрдая почва, которую невозможно смять в ладони, будто льняные или шёлковые простыни, только скрести по ней ногтями и прикусывать ладонь, чтобы не взвыть. Всему виной был адреналин, огромное его количество в крови, выброшенное во время перестрелки. Только адреналин, ничего больше. Юрген предпочитал думать так, чтобы не признавать реальное положение вещей.       Невозможно было оттолкнуть и сказать, что ему противно, мерзко и просто невыносимо.       «Мы живы. Живы! Эй, слышите? Мы живы, несмотря ни на что!», – хотелось кричать ему, но из приоткрытого рта вырывались лишь блядские и вместе с тем беспомощные стоны, ознаменовывающие его безоговорочное поражение.       «– Останься со мной. Хотя бы на одну ночь, я не стану настаивать на большем. Только сегодня. Останься, Юрген.       – Тебе нужно в больницу, чтобы доктор осмотрел рану и...       – Плевать на рану. В больницу я так или иначе поеду. Но сейчас скажи всего одно слово. Всего одно. Скажи «да»».       Наверное, не прервись Ульрих в тот момент, желая услышать определённый ответ, всё сложилось бы иначе. Но глядя на него, слушая тяжёлое, сбитое дыхание, Юрген сказал то, что было очевиднее всего. Нет. Разумеется, нет. Никогда.       Привыкший контролировать всё Юрген откровенно ненавидел спонтанность. Она выбивала его из колеи, заставляла чувствовать уязвимость. Ульрих ненавидел игру по чужим правилам, потому стремился навязать свои условия. Иногда противиться ему не получалось. Это было унизительно, отвратительно и грязно, но вместе с тем... Это привлекало. Юрген знал, что стоит только ослабить собственный самоконтроль, и всё рухнет в пропасть; он первым туда полетит. Спасать его никто не станет. Получив желаемое, Ульрих отмахнётся от него на следующий же день.       Не так уж и страшно, если разобраться. Он, Юрген, не беременная школьница, брошенная безголовым бой-френдом, не имеющая перспектив в жизни и возможности о себе позаботиться. Он сможет это сделать. Сумел бы, да, будь у него другой работодатель. Но так случилось, что работает он главу семьи Браун. А Вернер...       Вернер никогда не простит предательства. В том, что подобный поступок будет рассмотрен в качестве предательства, Юргену не приходилось сомневаться. Он знал Вернера, знал и его принципы.       Пустое поле для нового письма завораживало и гипнотизировало. Юрген понимал, что написать его – дело двух минут, достаточно только выйти из ступора и начать набирать текст, выдержанный в нейтральном тоне.       Юрген тяжело вздохнул.       Первые буквы дались ему с огромным трудом. Но стоило только начать, и процесс пошёл. Перечитав полученное сообщение, Юрген нашёл его сравнительно удачным и нажал «отправить». Стремительно, пока не передумал.