Возлюбленный короля мафии

      Вопреки обещанию – держать в курсе всех дел – оповещать Вернера о предстоящей встрече Юрген не торопился, прекрасно понимая, к чему способно привести неумение держать язык за зубами. Излишняя болтливость не входила в число востребованных качеств, когда речь заходила о работниках его ранга и положения. Ему предписывалось стать могилой чужих секретов и предоставлять начальнику только проверенные факты. Выстраивать жизнеспособные теории на основании достоверной информации, не беря за основу сплетни, разносившиеся в обществе.       В настоящий момент заявлять о причастности Ульриха к убийству было не с руки. Эта информация оставалась всего лишь догадкой. Более или менее определиться с выводами Юрген мог после разговора с Ульрихом. Сейчас придуманные варианты выглядели не слишком убедительно и частично провисали. Точнее провисали они сильно, поскольку смотрелись слишком очевидно. Словно их намеренно швырнули ему под ноги, желая повести по неправильному пути.       Каким бы амбициозным и самоуверенным не был Ульрих, осторожность всегда оставалась первым правилом короля. Он старательно прощупывал почву и не принимал скоропалительных решений, тщательно всё взвешивая и анализируя.       Вместе с тем, его кандидатура сама собой напрашивалась на роль организатора. И не только в связи с «Лорелей».       Вспоминая вечер, ознаменованный объявлением помолвки, Юрген не мог выпустить из мыслей столкновение в саду. Ульрих наблюдал за ним и – в этом не возникало сомнений – слышал весь разговор с Штефаном. Он знал, что у того на руках имеется определённая информация. Если огласка этих фактов могла привести к его падению, то рождался неутешительный итог: Ульриху смерть Штефана была выгодна.       Всё складывалось идеально, соединяясь в правильную, логичную комбинацию, к которой невозможно придраться. Но именно эта гладкость и приторно-показательная правильность царапала Юргена изнутри. Он не осложнял ситуации там, где это не требовалось. Но здесь он видел не закономерное развитие событий без постороннего вмешательства, а отлично спланированный и срежиссированный спектакль. Вот только личность сценариста и исполнителя главных ролей оставалась загадкой.       Мысли о «Лорелей» не давали Юргену покоя. Зная Ульриха, он мог с уверенностью сказать, что тот никогда не станет действовать топорными методами. Если он возьмётся решать проблемы, никто не сумеет обличить его и прижать к стенке. При условии, что последнее всё-таки получится устроить, можно ожидать всякого, но о бездумном кровопролитии речи не пойдёт.       Не стоило, конечно, Ульриха идеализировать, приписывая ему кристально-чистую репутацию. С реальным положением вещей подобные утверждения диссонировали. Вместе с Вернером они старательно делали вид, что играют на стороне закона, и официальная информация подтверждала. Да, они именно такие. Но Юрген, работающий с информацией неофициальной, прекрасно понимал, сколько усилий нужно приложить, чтобы вылепить из полумафиозного чиновника неидеального, но близкого и понятного для многих человека, с которым захочется иметь дело. Он положил на эту виртуозную ложь несколько лет жизни. Он продолжал вдохновенно лгать окружающим, превознося Вернера.       Нельзя сказать, что глаза его открылись в момент вхождения в должность. Ничего подобного. Он знал о махинациях, проводимых, как Вернером, так и отцом, очень давно. Не с пелёнок, само собой, когда его мало интересовали подобные вещи. Но в подростковом возрасте уже нереально было делать вид, будто вокруг ничего не происходит. Сближение с Вернером способствовало и пробуждению интереса к его делам. К ним Юргена тогда не подпускали, он сам искал способы больше узнать о человеке, ставшим для него не старшим товарищем и не примером для подражания, а первой страстью, сводящей с ума. Юрген хотел знать всё. Абсолютно всё об этом человеке и тогда не думал, что открытия окажутся настолько ошеломительными.       Когда Вернер застал его в своём кабинете, выкрутиться из ситуации не представлялось возможным. Юрген стоял на месте, боясь пошевелиться. Он, кажется, даже забыл в тот момент, как дышать.       – Что ты здесь делаешь? – грубо спросил Вернер.       Все варианты оправдания неизменно виделись жалкими и неполноценными. Они не могли спасти Юргена, они топили его, тянули на самое дно. Он знал, что не следовало этого делать, но всеобщая нервозность отлично чувствовалась. Она не просто мелькала на горизонте и тут же исчезала. Она ощущалась на языке, разгрызалась с хрустом, как карамель. Но вместо фруктового вкуса во рту появлялся привкус крови.       Именно в этом направлении и следовало строить линию защиты, сказав, что в кабинет его привело не любопытство, а обеспокоенность общей гнетущей обстановкой. Так Юрген и поступил. Фразы цеплялись одна за другую, постепенно приобретая размах, которому мог позавидовать любой человек, работающий с текстами. Произнеся импровизированную речь, Юрген нисколько не усомнился в правдивости сказанного. Он сам себе поверил. Вернер хмурился, но, кажется, тоже не увидел в чужих словах лжи. Подозрительность в его взгляде мелькала, но уже не столь сильно, как прежде. Она прорывалась отдельными отблесками.       Вернер, само собой, не сказал ему всей правды. Но немного завесу тайны приоткрыл. Неизвестно, поверил ли он словам Юргена или просто подхватил его игру, посчитав, что так будет лучше, тем не менее, скандал на пустом месте не разгорелся. Вернер оставался верен себе, продолжая говорить неторопливо, с чувством, толком и расстановкой. Не нагнетая атмосферу повышенной концентрацией кровавых подробностей, но и не расписывая всё исключительно в розовом свете. Нельзя сказать, что эти слова стали для Юргена откровением и перевернули его мир с ног на голову. Скорее, они помогли расставить всё по своим местам, окончательно определив формирование взглядов на жизнь и отношение к некоторым вещам. В частности, к закону, который люди, близкие и дорогие Юргену, обходили с завидным постоянством. Что-то такое он подозревал и ранее, до момента разговора. Потом просто получил подтверждение и решил: это нормально. Особых душевных метаний не пробудилось.       И теперь эти взгляды на жизнь не подверглись корректировке, оставаясь практически прежними. Годы не меняли их кардинально, лишь немного оттачивали.       Вещи, пробуждающие у большинства людей страх, стали для Юргена повседневностью, потому теперь он вполне мог гордиться своими стальными нервами и железобетонной выносливостью.       По этим же причинам мысли об убийце в номере отеля не загнали его в угол отчаяния, пройдясь мимолётным холодком где-то глубоко внутри и моментально утихнув. Вид отца, прислонившегося спиной к стене и выстрелившего в себя, удручал гораздо сильнее. Воспоминания о том злополучном дне, впрочем, были сильны непосредственно в ночь убийства Штефана, после немного затёрлись и отошли на второй план. Юрген научился от них абстрагироваться, отодвигать на второй план, а не впадать в панику, заливая кошмары прошлого алкоголем.       Юрген давно смирился со знанием о самоубийстве отца. Принял это в качестве непоколебимой истины, однако нет-нет, да и возвращался к размышлениям о причинах, толкнувших Фридриха к подобному решению. Он ловил себя на том, что хочет получить на руки материалы того дела, ознакомиться с ними самостоятельно и, возможно, найти детали, выпущенные из вида следователями. Увидев труп отца, Юрген был напуган и совершенно не соображал, только плакал – рыдал навзрыд – и кричал. Кричал так, что дрожали стены. Он провёл рукой по луже крови, застывающей на полу. С ужасом осознал, что она настоящая, и потом, окровавленными пальцами набирал номер Вернера, думая, что изо рта вырвутся лишь нечленораздельные хрипы. Присутствие рядом мёртвого человека, который ещё утром был жив и, отправляя его на занятия, с энтузиазмом обсуждал вопросы, связанные с поступлением в университет, шутил, готовил традиционные тосты с сыром – то есть, всё, как обычно – напрягало.       К моменту появления Вернера Юрген охрип и почти потерял голос. В отличие от него, Вернер продолжал сохранять спокойствие и невозмутимость – образец самообладания. Юрген бил его кулаками в грудь и с завидным постоянством повторял одно и то же слово. «Отпусти». Вернер не слушал просьб. Его ладони крепко сжимались на запястьях, не позволяя вырваться и наследить на месте преступления ещё сильнее. Поняв, что стандартные методы успокоения не помогут, Вернер ударил его. Из прикушенной губы выступила кровь. Вернер встряхнул его за плечи. Вернер пообещал во всём разобраться. Вернер, спустя минуту звенящей тишины, наполненной злостью на чужую глупость, снова стал добрым и понимающим.       Разбираться не пришлось. Полиция вскоре с уверенностью заявила: состава преступления нет. Банальное самоубийство.       Сейчас, глядя на материалы дела, присланные Лотаром, Юрген не мог отвязаться от мыслей об отце. И о его последнем поступке.       В определённые периоды жизни он сваливал вину на себя, предполагая, что, возможно, был плохим сыном и... Нет, это тоже не выдерживало никакой критики. Зная характер Фридриха, логично было предположить иной вариант развития событий. Он наставил бы пистолет на сына.       Кровь и смерти его никогда не пугали. Одним из его увлечений была охота, и именно там проявлялись во всей красе его хладнокровность и азарт при виде крови. Убить человека для него тоже не было проблемой. В присутствии Юргена он, конечно, никогда показательных выступлений не устраивал. Но Юрген прекрасно знал, что человеческая кровь на руках отца есть. Да и у Вернера тоже. И у Ульриха... У большинства тех, с кем Юргену приходилось близко контактировать на постоянной основе.       Так уж сложилось.       Ровные ряды слов отражались на экране ноутбука. Юрген периодически отвлекался, чтобы дать глазам отдохнуть, потирал переносицу, пил воду. Иногда смотрел в сторону телефона. Просматривать почту через ноутбук не было особого резона, оповещение о новом письме мог дать и телефон. Впрочем, ответом могло быть и не письмо, а звонок.       Ульрих не торопился отвечать, и Юрген не сомневался, что это делается целенаправленно. Никаких особых причин для молчания не было. Ульрих просто решил разыграть очередную комбинацию, вовлекая его в свою постановку. Он хотел дополнительного унижения, выраженного в телефонном разговоре, щедро сдобренном просительными нотами в голосе. Со стопроцентной уверенностью Юрген утверждать не брался, но бывало, что закрадывалась в голову такая мысль.       Рапорты Юрген перечитывал уже не в первый раз, желая выстроить собственную картину того вечера. Тот, кто рапорты писал, старательно выдвигал теорию о самоубийстве. Телефонный разговор, о котором во время допроса упомянул Юрген, в расчёт почему-то не брался, этот факт игнорировался. Юргену показалось, что его считают либо сумасшедшим, либо заскучавшим мальчиком-мажором, решившим внести в свою монотонно-роскошную жизнь щепотку остроты, а потому придумавшим дополнительные подробности.       Ну, или тем же сумасшедшим в глазах полицейских выступал Штефан Хайнц. Материалов, которые могли бы наделать шума в обществе, у него на руках не оказалось. Ноутбук, попавший в руки полицейских, поражал девственной чистотой. Штефан не хранил нужные данные в рабочем лэптопе, предпочитая дополнительные носители. Их тоже проверили на предмет «громкой» статьи. Все они были достаточно скандальными, но ранее опубликованными. До коллег Штефана полицейские ещё не добрались. Теперь у Юргена с ними была общая цель – герр Штольц. Попытки дозвониться до него никакого результата не принесли. Юргена неизменно приветствовал автоответчик, предлагая оставить сообщение, чтобы появилась возможность связаться позднее.       Электронной почтой Юрген тоже воспользовался, написав краткое письмо, в котором обрисовал основные пункты и попросил о встрече. Ответа пока не последовало, как и от Ульриха. Но если герр Штольц действительно мог отгородиться от мира, не желая с ним контактировать во время своего кратковременного отпуска, то Ульриху никто не мешал написать пару строчек в ответ или же самостоятельно набрать номер Юргена. Они бы обговорили встречу в деталях, не откладывая дела в долгий ящик. Однако для Ульриха этот вопрос оставался принципиальным. Пусть Юрген сам придёт к нему, и тогда они будут разговаривать. Отписки в качестве первого шага не принимаются. Если Юргену угодно вести переговоры, то пусть позвонит секретарю Ульриха. Его внесут в лист ожидания. Рано или поздно, но он добьётся поставленной цели, получив согласие на столь необходимую встречу.       Этот вариант представлялся Юргену наиболее нелепым. Действительно, глупо искать обходные пути, имея возможность связаться напрямую. Но и переступить через собственные ощущения у него не получалось. Каждый раз, когда речь заходила о возможном разговоре, что-то внутри ломалось и стремительно переходило из твёрдого состояния в желеобразное. Странная закономерность. Чем активнее Юрген обещал себе зачеркнуть прошлое, начав жить по-новому, тем сильнее его откидывало к нежелательным событиям. Брало за горло и сжимало основательно, прилагая огромное количество усердий. Рождалось это подсознательно. Чем сильнее боялся, тем меньше оставалось шансов на спасение.       Просидев за компьютером ещё пару часов, Юрген окончательно смирился с мыслью, что ответа на письмо не получит. Придётся брать инициативу в свои руки и ехать в Spielbank. Ульрих имел обыкновение коротать вечера понедельника в казино. Это не было священным ритуалом, иногда он изменял привычке, но чаще этого не делал.       Кто-то по субботам готовит пиццу, кто-то по четвергам ходит на обязательный киносеанс, а кто-то играет по понедельникам в казино. Не ради выигрыша, само собой. Да и не ради погружения в систему отладки игорного бизнеса. А просто так, чтобы немного отвлечься и развеяться. Не слишком крупные ставки, не слишком заинтересованный взгляд. Ульрих всегда играл с таким видом, словно занятия скучнее в жизни не видел, и до игры снизошёл по причине широты души – показать остальным мастер-класс. Но Ульрих действительно не питал тяги к игре. Назвать его человеком азартным в плане игр Юрген не мог. На своё хобби Ульрих отводил всегда одни и те же суммы, рассчитывал ставки и, если быстро проигрывал всё, больше в игру не включался. Впрочем, если выигрывал, тоже не стремился увеличить ставку в несколько раз, придерживаясь стандартного их размера.       Определившись с дальнейшим планом действий, Юрген спустился вниз и свистнул Рекса. Перед отъездом стоило порадовать собаку прогулкой по лесу, поскольку игровая ночь вполне могла затянуться. Время примерного возвращения домой Юрген выводил из расчёта часов работы казино. Пределом окончания разговора значились пять часов утра. А то и началом, если Ульриху улыбнётся удача, и он проведёт всю ночь за карточным столом, разделывая своих противников в покер до тех пор, пока казино не закроется.       Одним из них и собирался стать Юрген. Ехать в казино, чтобы постоять у входа или поотираться около игрового стола, было довольно нелепой затеей. Хотя – Юрген знал – многие туристы именно такое поведение и практиковали. Иногда соблазнялись и делали пару-тройку ставок, благо, что минимальные ставки действительно держались на очень низком уровне.       Для разговора казино не особо подходило, но раз уж вариантов не было, то и выбирать не приходилось.       Вести долгие приготовления Юрген не планировал, потому первым делом потянулся к стандартному костюму с водолазкой. После недолгих размышлений от этой идеи отказался, отдав предпочтение чёрной двойке и серой рубашке. Не нарочито пошлой шёлковой, а всё той же практичной и настраивающей на деловой лад хлопчатобумажной. Волосы собирался затянуть в хвост, но в последний момент от данной затеи отказался, заранее предрекая, что этим жестом только добавит себе хлопот. Иногда Ульрих вёл себя, как форменный придурок. Прекрасно зная, насколько Юргена бесит бесцеремонное обращение, тянулся и самостоятельно стаскивал резинку с волос, не упуская возможности прикоснуться к шее, провести по ней ладонью и задержать руку в таком положении на несколько томительных секунд.       Юрген не сомневался, что его истинная реакция заметна более чем сильно. Он задерживал дыхание, он втягивал воздух сквозь стиснутые зубы, он вспоминал в мыслях весь известный ему мат. На немецком, английском и русском, где вариантов оказывалось больше, чем где-либо. И всё это адресовал Ульриху, но ничего не говорил. Ульрих видел, но тоже продолжал хранить молчание.       Юрген думал, что всё дело может быть заключено в отсутствии истинного желания, как такового. Он вполне допускал, что Ульриху нравится именно сам процесс игры. Именно это его заводит. Есть немалое количество вариантов, которыми реально воспользоваться, искренне мечтая уложить объект своей страсти в постель. Как легальные, так и не очень. От самых безобидных вплоть до тех, за которые реально получить определённый срок. Период активного обольщения – стандартные методы ухаживания, узнавание, свидания. Или таблетка возбуждающего средства в бокале с вином, и вот уже жертва сама вешается на шею, умирая от желания отдаться кому угодно, только бы не скулить от невыносимого возбуждения, граничащего с болью.       Ульрих, вероятно, считал, что такие «победы» унижают, вот и не стремился применять на практике, оставив их менее разборчивым претендентам. После этого сезона охоты протяжённостью в десять – если отсчитывать с момента первой встречи, а не глупого происшествия на дороге – лет их секс должен был быть очень фееричным, чтобы хоть немного оправдать время, потраченное на ожидание. Юрген с завидным постоянством старался убедить себя, что феерии там не будет, а Ульрих окажется таким же любовником, как все его предшественники. Ни хорошо, ни плохо. Хотя прекрасно знал, что в этом утверждении нет ни слова правды.       О себе он особо высоким мнением в этом плане не отличался. Особенно, когда вспоминал, что несколько лет никого к себе не подпускал. Наверняка позабыл уже, что и как нужно делать. Особо от потери этих знаний не страдал.       По мере приближения к казино решимость его не угасала, хоть и давало о себе знать чувство, близкое к унижению. Так или иначе, но Ульриху удалось добиться поставленной цели. Юрген снова придёт к нему, как бывало и прежде, если Вернер посылал его к Ульриху в качестве доверенного лица – своего представителя. И именно он будет обо всём беспокоиться, глядя на Ульриха, одаривающего посетителя снисходительным взглядом. То ли Штайну было наплевать на всё, кроме собственного комфорта, то ли в такие моменты он думал, что выказывает пренебрежение не только к «прислуге», но, используя силу воображения, и к самому Вернеру.       В любом случае, обратного пути у Юргена не было. Он не мог оттягивать решающий момент, забросив его в долгий ящик. Ему нужны были факты, касающиеся поющей девы, сбивающей моряков с истинного пути. И он намеревался получить их в ближайшее время, даже если придётся потратить ради привлечения внимания Ульриха немалую сумму за покерным столом. Начиналось всё с минимума – десятки евро за вход в само казино. Коктейли покупать себе Юрген не собирался, а на шампанское настроения не было. Праздновать, собственно, оказалось нечего. Пока.       Оживление в зале наблюдалось после полуночи, ручеёк посетителей уже начал стекаться сюда. Многих привлекали автоматы. Хотя бы потому, что там соблюдение дресс-кода, в отличие от основного зала, не требовалось.       Юрген лавировал между посетителями, внимательно присматриваясь к игровым столам, желая отыскать в людском море знакомого человека. В этот момент он Ульриха ненавидел. Попробовать найти в толпе людей, одетых в строгие костюмы того, кто носит поло в матросском стиле – дело пяти секунд. Но вот того, кто практически не вылезает из этих самых костюмов – та ещё задача.       Взгляд скользил по игрокам, с лёгкостью отстёгивающим свои деньги. По-настоящему одержимых игроков здесь было немного. Те, кого Юрген отмечал в толпе, не смотрели на стол диким горящим взором, не теребили галстук, не прикладывали ко лбу платок, стирая выступившие капли пота. Несомненно, встречались и такие, но Юргена они не интересовали. Задача перед ним стояла другая.       Вскоре он подтвердил свои догадки. Ульрих был здесь. Юрген проследил направление его взгляда и тоже засмотрелся. Рулетка. Ульрих изменил покеру.       В кармане у Юргена на этот случай обнаружилось несколько фишек, и он решительно направился к столу, около которого находилась цель. Нервозность дала знать о себе кратковременной вспышкой, Юрген потянул галстук-бабочку, поправляя.       Несколько шагов.       Всего несколько десятков шагов.       Подобраться к столу незамеченным у него не получилось. Когда оставалось совсем немного, Ульрих перестал гипнотизировать шарик, поднёс к губам бокал с шампанским и сделал небольшой глоток. Юрген, притормозивший на время, внимательно наблюдал за действиями Ульриха. В этот момент он ненавидел уже не только Ульриха, а буквально всё и всех. В особенности – необходимость тащиться сюда ради разговора и свою острую реакцию на столь простые действия другого человека. Будь у него самого в руке бокал, сейчас Юрген повторно раздавил бы хрупкое стекло, изрезав ладонь. К счастью, бокала у него не было, и рука, уже практически зажившая, не пострадала в очередной раз.       – Ты искал меня, – произнёс Ульрих, не сомневаясь в правильности выдвинутой теории.       – А вдруг просто решил развеять тоску? – предположил Юрген, последовав примеру собеседника и проигнорировав приветствие. – У меня есть немного свободного времени, фишки и желание обойти систему казино, сорвав хороший куш.       – И электронное письмо мне тоже написало именно это желание, – иронично заметил Ульрих.       Его тонкие губы искривило подобие усмешки.       Юрген и бровью не повёл. Он с самого начала не сомневался, что письмо давно прочитано. Открыть поле ответа и набрать пару строк? Нет, Ульрих Штайн не станет тратить на эту чушь своё драгоценное время. Другим людям он ответит обязательно, подобрав для них сотни нужных слов. Юрген – особый случай и подход к нему индивидуальный.       – Я мог ошибиться, приехав сюда. И не застать тебя здесь. Что тогда?       – Не думаю, что ты стал бы откладывать свои дела, ожидая повторения удобного случая. Звонок в течение недели решил бы все твои проблемы.       – Но, к счастью, я не ошибся.       – Встань поближе, – попросил Ульрих.       – Зачем?       – Я совершенно не суеверен, но иногда и у меня случается временное помутнение рассудка. Наивно полагаю, что ты принесёшь мне удачу.       – Я надеюсь на иной исход.       – Хочешь принести неудачи? Не слишком приятно, зато честно, – Ульрих, казалось, вовсе не удивился и не обиделся.       – Я тоже намерен сыграть. Не планирую дарить тебе победу.       – Ты распустил волосы.       – Да. Но как это относится к игре?       – Никак. Просто отмечаю подобные детали.       – И какие выводы делаешь?       – Всё, как мне нравится. Ни идиотских водолазок, ни резинок на волосах. Подчёркнутая сексуальность. Забавное стремление, если учесть то, что известно нам обоим: спать со мной ты не станешь при любом раскладе.       – Может быть, – не стал отрицать Юрген, покрутив фишку в пальцах.       Не имея особого опыта в азартных играх, он сейчас оказался перед серьёзной дилеммой: что и как именно ставить.       – И даже не будешь спорить?       – Нет. Легче расположить к себе собеседника, который находит тебя внешне приятным. Встречают, насколько я помню, по одежде, – Юрген всё-таки решился сделать ставки.       Крупье объявил о начале приёма ставок.       Помимо них возле стола собрались ещё пятеро человек. И все они судорожно размышляли над тем, как не просадить потраченные деньги в два счёта.       Ульрих не торопился, внимательно наблюдая за остальными, в особенности за Юргеном. Чтобы почувствовать это не требовалось прилагать много усилий. Только чуть-чуть скосить взгляд, чтобы напороться на ответный. Не наткнуться, не встретиться, а именно напороться, ощутив, как невидимые лезвия вспарывают тонкую преграду выстроенной защиты, подбрасывая так некстати воспоминания провокационного характера. Подбираются всё ближе и ближе, касаются подбородка, вздёргивая его вверх и заставляя ощутить холодное прикосновение металла.       – Хочешь, сделаю ставку за тебя? – спросил Ульрих.       – Нет.       – Хорошо, не буду настаивать. Но маленький совет дам. Не ставь на одно число – самая рисковая комбинация. Если выиграешь – сорвёшь куш, но если проиграешь, то подчистую.       – И что же посоветуешь?       – Не думаю, что ты согласишься на простейшее, потому выбирай между стритом или сплитом.       Юрген это высказывание не прокомментировал, прекрасно зная, что к совету не прислушается, а сделает всё наоборот. Из принципа. Без сожалений. Ему не были интересны азартные игры. Сюда он приехал с определённой целью и ныне находился рядом с ней, а игры были лишь предлогом.       Тихий смешок, раздавшийся поблизости, убедил Юргена в том, что следить за его действиями не прекращали ни на секунду. Сам Ульрих делал ставку последним. И, вопреки ожиданиям, тоже поставил на одно число. То ли разгадал манёвр, то ли просто насмехался над Юргеном и его упрямством.       – Сомневаюсь, что разговаривать ты собирался об азартных играх. А формулировка, указанная в письме, лишена конкретики. Что именно ты собирался со мной обсуждать? И вообще, позволь узнать, это была твоя инициатива или очередное поручение Брауна?       – Одно с другим неплохо сочетается. Я работаю на Вернера, потому логично думать, что большинство своих писем пишу по вопросам, не касающимся моей личной жизни.       – А бывают и такие?       – Бывают. Ты сомневаешься?       – В словах человека, о чьей честности и преданности можно слагать легенды? Конечно, нет.       Юрген не понял, правду ему сказали, или же это был сарказм.       Ульрих снова пил шампанское. Или не пил, а обхватывал губами тонкий стеклянный ободок, чуть смачивал их напитком и вновь отставлял бокал в сторону.       Теперь, когда все ставки были сделаны, взгляд Ульриха обратился в сторону рулетки, окончательно потеряв интерес к столу. Снова полетел шарик, и Юрген вздрогнул, его словно молнией прошило. На мгновение показалось, что Ульрих управляет шариком, приказывая упасть на то или иное число, а вещь послушно покоряется, двигаясь туда, куда требуют.       Ульрих выглядел заскучавшим. Большое скопление народа в пределах досягаемости мешало нормальному разговору, и потому вызывало глухое раздражение.       – Значит, по указанию?       – Не совсем. Это была моя личная инициатива, связанная с делами Вернера.       – И чего же ты от меня хочешь?       – Честных ответов на поставленные вопросы.       – Так уверен, что я не солгу? А вдруг мне понравится водить тебя по ложному следу, лгать, лгать и снова лгать, приукрашивая факты или же, напротив, практически ничего не говоря.       – А ты это сделаешь?       – Чуть больше недели назад ты говорил, что не обратишься ко мне за информацией. А сотрудники Вернера принесут тебе в клюве все сведения, в которых будет нуждаться их золотой специалист. Теперь ты приходишь ко мне и говоришь, что нам обязательно нужно обсудить ряд вопросов. Но давай будем честны. Тебе нужно, а не мне.       – У твоих разговоров всё та же цена? – спросил Юрген, усмехнувшись. – Минет за пару честных ответов? Как-то дёшево и унизительно.       – Минет – тоже неплохой вариант, если делают его не дилетанты, на чьих лицах отражается желание сблевать тебе на брюки. Впрочем, теперь ты мало чем отличаешься от этих дилетантов – на лице отражается то же самое желание, стоит только заикнуться о подобном. Единственный раз, когда между нами могло это произойти, и когда тебе всё нравилось, случился так давно, что о нём даже вспоминать неловко.       – Заткнись, – угрожающе прошипел Юрген. – Я тогда был пьян, и ты прекрасно это знаешь. Слишком пьян.       – Не настолько пьян, чтобы не отдавать отчёта в своих действиях. Ты прекрасно знал, что делаешь, когда раздвигал ноги. И не настолько пьян, чтобы не воспользоваться моим ртом. Но я не настаиваю на осуждении твоей личности и не собираюсь забрасывать тебя камнями за тот вечер. Теперь тебе минет видится чем-то ужасным. И я не говорю уже о чём-то более серьёзном, там не только желание сблевать отражается, но и реальные действия имеют место.       Ульрих произнёс всё ровным тоном, констатируя известным им обоим факт. Юрген сжал ладонь в кулак.       Шарик остановился. Не красное, не чёрное. Зелёное. Зеро.       Над столом пролетела череда разочарованных вздохов.       – Проиграли, – произнёс Ульрих без особого сожаления. – Так тому и быть.       – Пожертвованная на благотворительность эта сумма могла принести большую пользу.       – Я и без того трачу на эти фонды хренову тьму денег, создавая имидж доброго и заботливого дельца. Что-то могу оставить себе и бросить в пустоту.       – Теперь это собственность казино.       – Тебе ли не знать, какие налоги в игорном бизнесе? Теперь это не их собственность, а государства. Может, именно поэтому я и не занимаюсь этой сферой? Не очень-то радуют перспективы отстёгивать в государственную казну большую часть прибыли, а «чёрная» бухгалтерия – штука, приносящая головную боль. Потому сразу нет. Если только воспринимать казино не в качестве источника дохода, а как забавную игрушку. Но у меня и без того есть немалое количество игрушек, которые я готов отдать в хорошие руки.       – Так уж и отдать? – хмыкнул Юрген.       – За соответствующее вознаграждение, – признался Ульрих. – Но то, что мне по-настоящему дорого, продавать нецелесообразно. Это никто и никогда не получит. Разве что после смерти позволю кому-нибудь из родственников припасть к источнику.       – А они бездарно всё растратят.       – После смерти меня это волновать не будет.       – Возможно, со временем ты изменишь мнение, воспитав достойного продолжателя семейных традиций.       – Разумеется. Лучше сразу футбольную команду. Не делай вид, будто ты настолько глуп и ничего в жизни не понимаешь.       – Суррогатное материнство никто не отменял. Заплати, пожертвуй немного биологического материала, и тебе родят хоть одного, хоть двоих детей. Хоть ту самую футбольную команду.       – Я не говорил, что меня не устраивает нынешнее положение вещей.       – То есть дети тебе не нужны. Я правильно понимаю?       – При моём образе жизни? Не думаю, что испытаю в этом острую потребность хотя бы однажды.       – Если тебя всё устраивает, то, пожалуй, тут и спорить не о чем.       – Правильное решение, – усмехнулся Ульрих. – Сыграем ещё во что-нибудь? Или ты всерьёз намерен устроить мне допрос с пристрастием прямо сейчас?       – Ты знаешь, я не люблю тратить время впустую. И прекрати мучить несчастный напиток. Или выпей его, или оставь и не трогай.       – Он так тебя раздражает?       – Да.       – Выпьешь?       – После тебя?       – А что такого? Брезгливость?       – Вроде того.       – Какая жалость, – весело заметил Ульрих, вновь поднеся бокал к губам и сделав пару ощутимых глотков.       Теперь содержимое бокала действительно уменьшилось, а не осталось на привычном уровне.       – Намеренная демонстрация?       – Доволен?       – Ты не ответил на вопрос.       – Ты тоже, – Ульрих продолжал с ним играть.       Несомненно.       Потому что серьёзности в его действиях не было совершенно. Не знай Юрген всю подноготную этого человека, ни за что не поверил бы в его руководительские таланты. И в криминальные, в общем-то, тоже. Простой смешливый мужчина, решивший скоротать время за проигрышем или выигрышем фишек.       – Дай сюда, – прошипел Юрген, выхватив из рук Ульриха бокал.       Содержимое он прикончил в две секунды, с запозданием подумав о том, что было принято именовать косвенным поцелуем. Словно прочитав его мысли, не смог промолчать Ульрих.       – Пить из одного бокала так интимно. Не находишь? – спросил совершенно серьёзно, без обязательного снисходительного тона.       – Мне необходим разговор, и я пытаюсь всеми силами ускорить процесс. Давай найдём удобное место и закончим поскорее чёртов обмен любезностями, поговорив о «Лорелей».       – О, – протянул Ульрих. – Какая страсть в речах. Прежде мне доводилось неоднократно слышать, что у рыжеволосых от природы людей потрясающий темперамент. Но до встречи с тобой на практике проверить не получалось. Теперь готов подтвердить чужие высказывания. Или цвет волос не играет решающей роли, а главенство остаётся за сумасшедшей русской кровью?       – Само собой. А в свободное от работы время я спускаюсь в подвал своего дома, надеваю на ручного медведя ушанку, сую ему в лапы балалайку и учу играть «Калинку-малинку». Разумеется, это дело мы запиваем водкой и борщом. Как иначе? Если смотреть правде в глаза, то во мне мизерное количество русской крови...       – Почему же? Ровно половина. И любовь к их культуре, – хоть и далёкого прошлого, а не современности, – живописи, литературе, классической музыке. В тебе русского больше, чем кажется. А ещё ты материшься на этом языке, но не знаю, замечаешь ли.       – Замечаю. Но это всё не критично, – произнёс Юрген. – И это не основная тема нашего разговора. Мне действительно нужно поговорить с тобой о «Лорелей».       – И не только о ней.       – Разумеется.       – Кажется, я даже догадываюсь, что привело тебя сюда.       – Ответишь на вопросы?       – Да, но только в более подходящем для этого месте.       – И где?       – Я бы пригласил тебя к себе домой, но не думаю, что в ответ получу согласие.       – Точно. Туда я не поеду.       – Тогда остаётся пригласить тебя на ночные посиделки за партией в покер. Проведём её за разговором, который настолько будоражит твоё сознание, что заставил притащиться сюда.       – Выдвинешь ещё какие-то дополнительные условия? Или на этом балаган прекратится?       – Разговор будет по результатам покера. Если ты выиграешь, можешь свободно задавать вопросы, и я на них отвечу.       – Если проиграю?       – Можешь свободно задавать вопросы, и я на них отвечу.       – В чём разница? Где подвох?       – Цену вопроса ты знаешь.       – Позволить себя трахнуть?       – Скорее, отдаться по собственному желанию, замаскировав его под выплату долга. Но ты же этого никогда не признаешь. Потому остановимся просто на выплате.       – Однажды эта сделка уже сорвалась. Жизнь ничему не научила?       – Чему я рад. Сомнительное удовольствие находиться рядом с пьяным в дрова юношей, который может только хохотать, икать и рыдать одновременно. А говорить связно – уже нет. Спать с ним – удовольствие ещё более сомнительное. И нет, не научила. Когда дело касается тебя, люблю наступать на одни и те же грабли.       – Я не приму такие условия.       – Ты их уже принял, – заметил Ульрих, пристально глядя Юргену в глаза.       Одна рука перехватила тонкую ножку бокала, а вторая разжала пальцы, готовые с минуты на минуту смять ни в чём неповинное стекло, в очередной раз прорезав кожу на ладони. Благодаря своевременным стараниям и рука, и бокал остались целыми и невредимыми.       – Если своими словами ты выкопаешь себе могилу, то эта плата потеряет всю свою ценность.       – А ты думаешь, будто я настолько наивен, что скажу тебе нечто, способное меня утопить?       – Только правду. Одну лишь правду.       – Само собой.       – Ты издеваешься?       – Нет. Просто я уверен, что тюрьма мне не светит.       – Ты точно знаешь, о чём, да и о ком я хочу поговорить.       – И знал с самого начала. Так что с моими условиями. Принимаешь их?       – Я их уже принял, – ответил Юрген. – И я не проиграю.       – Конечно, – произнёс Ульрих.       Прозвучало весьма неоднозначно, словно Ульрих подчёркивал, что проигрыша не будет в обоих случаях, но Юрген предпочёл эту двусмысленность проигнорировать. И направился к выходу, надеясь, что вся гамма эмоций, промелькнувших в его лице, осталась незамеченной.       Наивные мысли. Очень и очень.