Возлюбленный короля мафии

      Сомневаться в том, что теперь они держат путь в одно из детищ Ульриха, не приходилось. Юрген предположил на мгновение, что его, будто в насмешку, пригласят на ужин в «Лорелей». Предсказатель, равно как и магистр дедукции, из него получился не слишком успешный. Знаменитое заведение они обошли стороной, отправившись в то, которое носило название весьма и весьма противоречивое. Во всяком случае, с понятием ночного клуба никак не желало связываться. Яркая неоновая вывеска горела сотней огней, обрисовывая слово «Wohltat». Изумлённый взгляд Юргена не остался незамеченным. Ульрих не сдержал смешка.       – Бывший владелец отличался неплохим чувством юмора.       – Это не твой клуб? – удивился Юрген, предсказывавший иное развитие событий.       – Фактически мой. Осталось лишь оформить нужные бумаги, и я смогу назвать себя хозяином благодетели. Какая ирония.       – Только не говори, что тебя привлекло название, поэтому ты решил приобрести это заведение.       – Это было бы забавно. Но нет, история развивалась немного иначе. Хозяин данного балагана хоть и мог похвастать наличием чувства юмора, отшутиться в определённой ситуации не сумел. Проще говоря, он взял у меня деньги, отдать их вовремя не удосужился, пришлось напомнить о своём существовании. В результате долгих, утомительных переговоров мы сошлись на том, что долг как-то нужно возвращать. Он клятвенно убеждал меня, что наличными деньгами в данный момент не располагает. Пришлось взять то, что мне могли предложить. Если клуб настолько убыточен, как меня заверяли пару дней назад, придётся закрыть его и выставить помещение на продажу. Расположено оно в хорошем месте и затраченные мною средства вполне способно отбить. Думаю, оно не только покроет расходы, но и принесёт прибыль.       – Ещё одна нелюбимая игрушка?       – Что-то вроде того.       – Подозреваю, что меня сюда пригласили не просто так. Очередная двусмысленность. Прозрачный намёк. Прозрачнее некуда.       – Вовсе нет. Никакой двусмысленности. Просто сама мысль кажется мне весьма забавной и даже смешной.       – Я не сомневался, – сдержанно ответил Юрген, перестав таращиться на вывеску во все глаза и захлопнув дверь машины.       До места назначения он добрался благополучно и с трудом удержался от желания выдохнуть с облегчением, осознав, что сотрудники дорожной полиции его не остановили. Два несчастных глотка шампанского, выпитые больше на спор, нежели в соответствии с душевными порывами, не давали ему покоя. Ульрих в очередной раз умудрился его обставить, подтолкнув к поступку, совершать который было почти весело, но последствия при таком раскладе грозили не самые радужные.       Он обещал себе, что больше никогда не сядет за руль в состоянии алкогольного опьянения, а сегодня так просто поступился принципами. Конечно, он не налакался до того состояния, что и девять лет назад, тем не менее...       – Пойдём внутрь, – произнёс Ульрих.       Юрген не ответил, но послушно последовал вслед за Ульрихом. Он старался держать эмоции под контролем, однако получалось с переменным успехом – полное отсутствие однозначного результата. Ульрих совершал абсолютно обычные поступки, ничего сверхъестественного. Но даже эта простота оказывалась непредсказуемой.       Сейчас он спускался по лестнице в клуб, и Юрген уже начал сомневаться: а не предложат ли ему выйти на сцену, изобразив танцовщицу гоу-гоу ради получения необходимой информации. Почему бы нет, на самом деле? Если есть возможность слегка поиграть на нервах, обязательно стоит ею воспользоваться. Чем, собственно, Ульрих и занимался, экспериментируя, подталкивая Юргена к самому краю, за которым заканчивалось понятие самоуважения, и начиналась полоса презрения.       Окажись Вернер свидетелем подобного, он, несомненно, не стал бы поощрять своего работника. Юрген, только представляя, какая реакция может последовать в ответ на его действия, будто наяву ощущал отпечаток ладони на щеке и множество презрительных слов, обращённых к нему. На этом моменте логика Вернера приказывала долго жить, но как-то опротестовать его заявления не представлялось возможным.       Да, он подкладывал воспитанника под своих деловых партнёров. Но это особый случай.       Это не просто деловой партнёр. Это Ульрих Штайн, не позволивший превратить владения своего отца в руины, которые за сущие копейки сумел бы приобрести Вернер. Заклятый друг, которого приходится встречать крепким рукопожатием, радушной улыбкой и похлопыванием по спине, а не ножом, воткнутым между лопаток, как хотелось бы. Это враг, с которым стоит держать дистанцию, а как только он потеряет бдительность, без сожаления расправиться.       И вроде бы ничего сложного в этом не было. Однако в прошествии десятка лет Ульрих продолжал жить и здравствовать. Осознание неприятного факта, казалось, подтачивало здоровье Вернера сильнее, чем возрастные проблемы.       Юрген, как и любой другой человек, работающий на Вернера, должен был разделять эту точку зрения, отчаянно желая Ульриху не самой длительной продолжительности жизни. Однако он вынужден был признать, что ничего подобного не испытывает.       Следуя за Ульрихом, он продолжал хранить молчание. Попытка завести разговор в подобных условиях представлялась не самым здравым решением. Перекричать музыку он не сумел бы, а Ульрих не собирался останавливаться. Он уже определил место, в котором будет проходить разговор, и не собирался отступать от задуманного.       Вообще-то на время он притормозил, чтобы перекинуться парой слов с управляющим. Тот подобострастно закивал и удалился в неизвестном направлении. Видимо, на его плечи легла обязанность по организации вечера и покерного стола. Юрген не сомневался, что в мыслях Ульриха всё тщательно распланировано, и он будет следовать этой схеме до тех пор, пока все пункты не будут отмечены размашистой галочкой. Он не был закостенелым и совершенно чуждым импровизации человеком, но временами проявлял поразительную дотошность.       Сейчас это являлось больше не делом принципа, а попыткой развести его, Юргена, на проявление определённых эмоций. Он не собирался поддаваться на провокацию, потому продолжал удерживать себя в ежовых рукавицах: ни шага влево, ни шага вправо.       Ульрих толкнул дверь и замер на пороге.       – Что-то не так?       – Предлагаю тебе проходить первым.       – Какое радушие, – произнёс Юрген, удержавшись от саркастического смешка. – Когда так приглашают, сложно отказаться.       Он без сомнений переступил порог, хотя в глубине души чувствовал себя не лучшим образом, словно входит в клетку с тиграми, готовыми в любой момент выпрыгнуть на него из темноты. Что ж, он допускал мысли, что подобные подозрения могут оказаться правдивыми. Но, разумеется, никто на него в темноте не прыгнул. Ульрих тоже зашёл в кабинет, включил свет и закрыл за собой дверь.       – Располагайся, – предложил всё тем же радушным тоном.       Юрген гордость, граничащую с глупостью, демонстрировать не стал. Опустился в кресло, устроив руки на подлокотниках, сжал деревянную поверхность в ладонях. Обстановка здесь царила вполне располагающая к переговорам делового толка. Без аскетичного минимализма, без намеренной демонстрации богатства, когда оно бросается в глаза, провоцируя не восхищение, а отторжение. Никакого чрезмерно яркого убранства, наталкивающего на мысли о комнате средневековой куртизанки. Всё просто, лаконично и изысканно.       Ульрих расположился напротив, практически полностью скопировав чужую позу. В его глазах не было предвкушения триумфа или показной бестолковой радости по поводу удачного проведения операции. Никто не гарантировал, что у него всё сложится благополучно. Впрочем, Юргену победы тоже никто не обещал.       Они несколько минут сидели в окружении звенящей тишины. Музыка из зала сюда не просачивалась. Стены кабинета полностью отгораживали от основного мира.       – Волнуешься? – спросил Ульрих.       – Ни капли.       – Тем лучше. Волнение – самый отвратительный из спутников того, кто садится за карточный стол.       – Пообещай мне честную игру.       – А есть другие варианты?       – Я не первый день живу на свете, а потому прекрасно понимаю, что играть в покер и не блефовать – это почти искусство. Искусство маразма. Честным игрокам здесь нечего делать. Тем не менее, я рассчитываю на игру, лишённую хитростей.       – Уверяю тебя, мне не нужно блефовать, чтобы одержать победу.       – В казино фортуна от тебя отвернулась.       – О, это было печально первые несколько секунд. Потом совершенно перестало меня интересовать.       Стук в дверь заставил их отвлечься от разговора. Как Юрген и предполагал, на пороге кабинета оказался управляющий клуба с подносом в руках. Там не было еды, только пара пустых бокалов, бутылка с красным вином и несколько колод карт. Новых, нераспечатанных. А ещё зачем-то ведёрко со льдом.       – Думаю, будет правильно, если ты выберешь одну из них, – пояснил Ульрих. – Удостоверишься, что все используются впервые, потому краплёных карт в общей колоде не окажется.       – Это очень предусмотрительно.       – Глядя на тебя, трудно не уловить направление мыслей. Всё на лице написано. Не сомневайся, никакой опасности нет. Можешь выбирать любую.       Ведёрко, бутылка и бокалы оказались на столе. Ульрих процессу выбора колоды не уделял особого внимания, сосредоточившись на напитках. Наверное, следовало сказать, что сейчас пить неуместно, кроме того, после принятия очередной порции алкоголя возможность сесть за руль отпадёт окончательно, но Юрген не мог себя заставить произнести хоть слово. Он полностью сосредоточился на выборе карт, попутно стараясь унять дрожь, зарождающуюся глубоко внутри.       Нельзя сказать, что выбор был таким уж сложным. Практически одинаковые колоды – пятьдесят две карты. Различны лишь изображения мастей и рубашки, всё остальное идентично. Но он никак не мог определиться, подсознательно ожидая подвоха. Ему казалось, что метания продолжались не меньше часа, а в реальности прошло всего-навсего несколько минут, когда пальцы подцепили с прохладного подноса стандартную колоду, наиболее распространённую и привычную.       – Определился?       – Как видишь, – произнёс Юрген, сжимая нераспечатанную колоду в руках. – Начнём играть?       – Если ты этого хочешь, то, разумеется.       – Хочу, – решительно ответил Юрген.       – Тогда не станем затягивать.       – Того и добиваюсь.       Прозвучало почти зло, словно рык, спровоцировав ещё один смешок. Ульриха это нетерпение не раздражало и не злило. Оно его забавляло.       Управляющий бесшумной тенью удалился из кабинета, оставив собеседников наедине. Судя по всему, раздавать карты предписывалось кому-то из них, а не постороннему человеку. Ульрих, покончив с чтением этикетки, которую наверняка и без того прекрасно знал, принялся разливать вино по бокалам. Сигнал опасности, горевший прежде слабовато-алыми отблесками, теперь превратился в полноценный пожар. Не стоило заходить так далеко, да и предложение принимать не стоило тоже. Юрген осознавал это особенно ясно в этот момент, наблюдая за уверенными действиями Ульриха.       Вино тонкой струйкой перетекало из бутылки в бокалы. Секунда, одна...       – Ты нарочно тянешь время? – спросил Юрген.       – Вовсе нет.       – А мне кажется, что да.       – Мне просто нравится проводить его в твоей компании, потому стараюсь продлить удовольствие.       – Я пришёл сюда по другим причинам.       – Распечатывай карты. Они у тебя в руках. От тебя же и зависит, когда начнётся игра.       Ульрих покачал бокал, наблюдая за бликами, играющими на поверхности напитка. Пить не торопился, явно дожидаясь, когда Юрген разберётся со своими картами.       Золотистая плёнка поддалась с лёгкостью, потянулась полосой, нарушая целостность упаковки. Юрген достал колоду, веером разложил её на столе, проводя ладонью по рубашкам каждой. Он знал, что это бессмысленно. Чтобы научиться определять крап, следовало посвятить покеру немалое количество своего времени, а ещё поработать над руками. Снимать кожу с пальцев слой за слоем, пока она не станет сверхчувствительной.       Ульрих его действия никак не комментировал, но момент, когда Юрген завершил проверку, определил с точностью. Подал второй бокал, и Юрген взял его в руки вопреки недавнему желанию отказаться.       – Надеюсь, здесь нет ничего такого, – произнёс задумчиво.       – Например?       – Запрещённые препараты? Возбуждающее? Ещё какая-нибудь херня, после которой мне станет дурно или нереально хорошо ровно до момента, пока химия не отпустит?       – Несколько сортов французского винограда, ничего больше.       – Поверю на слово.       – А больше тебе ничего и не остаётся, – с каким-то отвратительно неизбежным торжеством в голосе произнёс Ульрих.       Что, впрочем, было оправдано более чем полностью. Действительно, других вариантов у Юргена в пределах досягаемости не наблюдалось.       – Как долго мы собираемся играть? Или определим победителя с одной партии?       – Пройдёмся по классике. Играем трижды. Победителем станет тот, кому повезёт два раза из трёх, ну, или все три. Договорились?       – Да, – ответил Юрген, взяв в руку бокал.       Он был уверен, что их договорённость будет скреплена не печатями, а звоном бокалов. Так и получилось.       Ульрих улыбнулся ему, стеклянные стенки соприкоснулись между собой. Последовав примеру Ульриха, Юрген сделал небольшой глоток, попутно анализируя ощущения. Ничего необычного не происходило. Его не обливало невидимым кипятком, не бросало в жар, а голова не шла кругом. Только насыщенный фруктовый вкус с табачными оттенками на языке и рубашки карт перед глазами.       Этот вкус поселялся во рту, а уверенность стремительно таяла. Чем дольше длился период ожидания, тем меньше оставалось веры в собственные силы.       Ладони похолодели, когда пальцы собирали карты. Он тщательно перетасовывал их. Минуту, две, три... До тех пор, пока Ульрих не произнёс мягко, но решительно, подталкивая его к активным действиям:       – Раздавай.       Юрген подчинялся, понимая, что в данный момент без подсказок и наставлений ничего сделать не сумеет. Все его мысли сосредоточились на обращении к переменчивой фортуне, которая могла стать его доброй помощницей, а могла обратить задуманное в пыль.       В отличие от игр, проходивших за покерным столом в игорных заведениях, здесь не требовалось тянуть время, заставляя противника выходить из состояния равновесия при помощи демонстрации чрезмерной уверенности, а затем вышвыривать его из игры. И блефовать здесь толком тоже возможности не представлялось. Они могли до утра просидеть друг напротив друга с картами в руках, желая доказать, что имеют в распоряжении флэш-рояль, но это считалось напрасной тратой времени. Юрген жаждал поскорее разобраться со всем и, получив информацию, удалиться.       Тем не менее, хотя бы для приличия приходилось соблюдать правила, поднимая ставки с помощью тех самых кубиков льда; теперь тайна ведёрка была открыта. Юргену казалось, что он попал в сюрреалистическое кино. Лёд таял, брошенный в пепельницу, ставки росли, сдаваться никто не собирался. И всё же рано или поздно приходилось вскрываться перед соперником.       С замиранием сердца Юрген наблюдал, как Ульрих одну за другой выкладывает на стол свои карты. С облегчением улыбался, когда понимал, что конкретное невезение преследует в этот вечер их обоих. Шанс на победу уже представлялся мизерным, но ничья не приравнивалась автоматически к поражению, и это определённо радовало. Он просто не мог не радоваться.       Ульрих, несомненно, видел его улыбки, но продолжал хранить царственное молчание. Его взгляд был направлен на колоду и на пальцы, перекладывающие карты. Юргена вновь охватило чувство, схожее с тем, что уже проявилось во время пребывания в казино. Тогда ему казалось, что Ульрих управляет шариком, теперь, что гипнотизирует его пальцы. Мгновение – карты рассыпались, усеяв собой столешницу и пол.       – А если за эти три партии никто из нас не выиграет? – спросил Юрген, сгребая всю колоду и перетасовывая в последний раз.       – Я буду великодушен и подарю победу тебе, – ответил Ульрих.       – Идёт.       – Не сомневался, что такое решение придётся тебе по душе.       – Знать бы ещё, что послужило причиной для поблажек.       – Победа нужна тебе. Ты за неё бьёшься.       – У тебя совсем нет интереса?       – Есть. И сильнее, чем ты можешь представить.       – Тогда почему не хочешь победить?       – Кто сказал такую глупость? Хочу. Просто не демонстрирую окружающим силу своего желания. Кому станет лучше от того, что моя нервозность прорвётся наружу?       Юрген отложил колоду в сторону. Сделал большой глоток, стараясь с помощью алкоголя выжечь нервозность, поселившуюся внутри. Теперь он практически ничего не видел и не слышал, не ощущал. Вкус вина, совсем недавно раскрывавшийся на рецепторах всеми оттенками, оставался за гранью восприятия.       Юрген боялся брать в руки свои карты, поскольку не сомневался, что там окажется очередная дрянь. Уверенность и непробиваемость Ульриха окончательно уничтожали крохи его собственного самообладания. В руках у Ульриха могли быть абсолютно любые карты. Он ничем не выдавал внутренние переживания, если они вообще наличествовали. С одинаковым выражением лица он мог наблюдать и за тем разбросом, что был прежде, и за комбинацией, гарантировавшей ему победу.       Юргену хотелось схватить со стола бутылку, сделать несколько больших глотков, чтобы не думать об этом, не накручивать себя, а расслабиться хотя бы на мгновение. Однако он продолжал неспешно потягивать напиток из бокала. Сгрёб со стола карты и посмотрел, какая чушь оказалась в руках теперь. Не такая уж и чушь, если разобраться. После третьей раздачи Юрген стал обладателем фулл-хауса – три валета и две шестёрки. Оставалось уповать на то, что Ульриху повезло меньше, и он сейчас выложит на стол разномастные карты, неспособные составить достойную конкуренцию достаточно сильной комбинации. Подумав об этом, Юрген расслабился и почувствовал себя гораздо увереннее.       Он был почти на всю сотню процентов уверен в том, что у Ульриха не самая лучшая из комбинаций. Если вообще имеется таковая, а не очередная старшая карта, как было в двух предыдущих партиях, разрешившихся в ничью, когда на руках у каждого поочерёдно оказалось по королю.       – Неужели флэш-рояль? Или стрит-флэш?       – Не скажу.       – Правильно, не говори. Показывай, – произнёс Ульрих.       Юрген окончательно расправился с содержимым своего бокала, потянулся, чтобы налить ещё. В общем-то, он собирался пить, независимо от того, что ожидает впереди – победа или поражение. В первом случае объяснять причину возлияний не требовалось, во второй, в целом, всё тоже было очевидно. Приглушить вой принципов, отделаться от надоедливой совести, не думать о том, что ему приходится делать. И с кем.       – Фулл-хаус, – торжества в голосе не промелькнуло, но какие-то отголоски гордости за себя точно чувствовались, Юрген, открывая свои карты одну за другой, сам это заметил.       Ульрих пристально смотрел на эту комбинацию, пальцы сжались на собственных картах до побелевших костяшек. Ничего не говоря, он тоже потянулся к бутылке и наполнил свой бокал почти до краёв. Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.       – Что ж, – протянул задумчиво. – Карточный долг – это святое. Не выплатить его всё равно, что признать себя бесчестным человеком, с которым не стоит иметь дел.       Взяв одну карту из своей пятёрки листов, Ульрих бросил её на другой конец стола. Карта упала рубашкой вверх, и Юрген, не тратя время на раздумья, перевернул её. Четвёртый валет, которого ему не хватило, чтобы составить каре. На мгновение показалось, что сейчас Ульрих откроет остальные карты, и там окажутся две пары, одну из которых составят шестёрки. Потом пришло осознание, что это будет крайне просто и слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.       В следующую секунду последнее его умозаключение получило подтверждение. На стол легла одна карта с буквой «А» и изображением красного ромба. За ней вторая, с розовым сердцем. Юрген знал, что сейчас будет ещё одна, но уже с чёрным символом, а потом ещё. То самое чёртово каре, которое не удалось собрать ему. А, впрочем, даже четыре валета не могли спасти его положение.       – Со словами, брошенными на ветер, карточный долг не сравнить, – добавил Ульрих, задавив в себе улыбку. – Ты ведь знал, на что соглашался, правда?       – Я могу развернуться и уйти, – заметил Юрген. – И только попробуй меня остановить.       – Угрожаешь? Забавно. Что же будет? Натравишь на меня своего бывшего опекуна? Думаешь, ему понравится та информация, которую он получит от меня? Думаешь, он одобрит твои методы ведения расследования?       – А ты пытаешься меня шантажировать?       – Теперь мы играем уже не в покер, а в своеобразные невидимые шахматы. Ты делаешь ход, и я отвечаю тебе тем же. Интересно доиграть партию до конца. Или предпочитаешь агрессивный стиль игры? Сметёшь с доски фигуры, а её саму швырнёшь в окно, выражаясь образно?       – Можно попробовать, – усмехнулся Юрген, переставляя наполненный бокал и поднимаясь со своего места.       Он обогнул стол, и Ульрих, разгадав этот маневр, тоже сменил положение. Они вновь оказались лицом к лицу, но теперь уже по одну сторону стола.       – И чего ты ждёшь? – спросил Ульрих.       – Какого-нибудь условного знака?       – Я рассчитываю исключительно на твою честность. И не думаю, что в этих знаках есть какая-то необходимость. Ты знаешь, что нужно делать.       – Минет за пару честных ответов? Как это унизительно и жалко, – подвёл итог Юрген, повторяя свою недавнюю фразу.       – Как получать, так и делать. Но тебе же нужна эта информация, правда? О, Лорелей, моя нежная убийца с очаровательным голосом, – протянул Ульрих издевательским тоном, подталкивая Юргена к решительным действиям.       – Очень.       – Приступай.       В этот момент Юрген ненавидел весь мир, а одного отдельно взятого человека – особенно. Странно, но этим человеком был вовсе не Ульрих с его условиями и требованиями. Ненавидел Юрген себя и свою глупость. Он был уверен, что, спустя определённое количество времени, сумел бы подобрать иной вариант поиска и получения информации, но он жаждал сэкономить время. И самое дикое – не хотел верить в причастность Ульриха к убийству.       Обратись он к людям Вернера, они, несомненно, выложили бы на стол информацию, в которой чёрным по белому значилось именно то, чего Юрген признавать не хотел. И не столь важно: правда или вымысел. Когда дело касалось Ульриха, они могли и без зазрения совести подтасовать факты.       Что ж...       Не стоило думать, что Ульрих примет его с распростёртыми объятиями и моментально всё расскажет, не придумав очередного развлечения.       За те десять лет их знакомства, Ульрих столько раз услышал отказ, что не хватало пальцев на руках и ногах, чтобы сосчитать. Теперь он ухватился за карточный долг, как утопающий цепляется за спасательный круг. А Юрген почему-то подумал, что после этого обоим будет проще. Его накроет приступом отвращения от подобных, не совсем добровольных, но и не совсем принудительных поступков. Ульрих же, наконец, получит своё и успокоится, ну, или разочаруется, поняв, что десятилетие ожидания того не стоило. Цена оказалась неоправданно завышенной.       Он наклонился, оперся обеими ладонями на подлокотники, пристально глядя в глаза Ульриха. Признаться откровенно, он запутался, не зная, как следует себя вести. То ли вспомнить опыт прошлого и повторить в настоящем, то ли начать всё сначала, уничтожив мысли о былом.       – Давай, Юрген. Порадуй меня, – усмехнулся Ульрих, протянув руку вперёд и убирая от его лица прядь волос.       – Радовать тебя будут мальчики по вызову, – огрызнулся Юрген. – И сосать с проглотом, изображая экстаз и восторг от происходящего – тоже. Я просто отрабатываю стоимость информации. Не представляю, зачем говорю это, но всё-таки хочу, чтобы ты знал.       – А в финале снова сблюёшь на меня в порыве страсти?       – Не зарекаюсь.       Почему-то он был уверен, что Ульрих не сможет промолчать и обязательно что-то скажет. Не сказал, намотал волосы на руку и ощутимо, намеренно причиняя боль, потянул за них. И хотя можно было предположить, что он захочет повторить один из памятных поцелуев, ознаменовавших ту ночь с перестрелками, ранением и спонтанной операцией, где вместо анестезии был лишь голос собеседника, а вместо дезинфицирующего раствора водка, ничего подобного не произошло.       – Грёбанная ты сука, – прошипел Юрген, цепляя пуговицу на брюках и вытаскивая её из петли. – Что ж всё вечно в тебя упирается? Куда не пойди, везде на тебя напорешься.       – И тебя не смущает тот факт, что я всё это слышал? – поинтересовался Ульрих, глядя на него сверху вниз.       – Для тебя и старался, – хмыкнул Юрген, облизав губы и проведя по ним языком. – Услаждаю слух нежными речами. Если не услышал, могу повторить ещё раз.       – Повтори, если смелости хватит.       Привычно-зелёные глаза потемнели, а Юрген усмехнулся и произнёс:       – Сука.       Получилось шипяще-сдавленно, поскольку пальцы крепко вцепились в галстук-бабочку, потянули за него. Спустя мгновение, ладонь легла на шею, прихватывая, заставляя запрокинуть голову и выдохнуть с шумом.       – Ты не можешь без этого, да?       – Без чего.       – Без попыток вывести меня из состояния равновесия.       – Искушение слишком велико. Твои эмоции безумно грязные и восхитительно сладкие.       – Чокнутый провокатор.       – Мне просто нравится тебя бесить.       – Не думал о том, что однажды за свои шутки можешь дорого поплатиться?       – И что ты сделаешь?       – Пристрелю тебя.       – Не верю. Во-первых, тебе не с руки портить отношения с Вернером, а я продолжаю оставаться его помощником. Во-вторых, тебе будет до безумия скучно жить, если я исчезну из твоего окружения. Скажешь, не так? Убеждай в этом других, но не меня.       – Так, – подтвердил Ульрих. – Именно так.       Юрген ухмыльнулся. Он собирался отразить очередную атаку в словесной пикировке, но отбивать оказалась нечего. Ульрих с явным неудовольствием вынужден был признать правдивость чужих слов, пусть и верны они были лишь наполовину.       То, что касалось Вернера, определённо не имело никакого значения. Просто придавало определённую эмоциональную окраску, позволяя Юргену почувствовать себя весомой фигурой в обществе. Не мальчик на побегушках, а помощник, пресс-секретарь и ещё море разных обозначений сомнительной должности. Воспринимали его многие, вероятно, лишь как ставленника по протекции. Старая дружба не ржавела, Вернер продолжал поддерживать сына своего лучшего друга и некогда делового партнёра – Фридриха Нильсена. Отсутствие или наличие незаурядных способностей и завидной хватки не играло решающей роли. Мнение Ульриха было и того омерзительнее. Он – Юрген так предполагал – делал ставку на бывшую любовную историю в анамнезе.       Именно это знание и раздражало Ульриха сильнее всего. Он никогда не мог понять, почему Юрген, постоянно отталкивающий его, продолжает бегать на цырлах перед Вернером. Всё это пробуждало в нём раздражение, презрение, ненависть и – очевидно – ревность.       Вот и сейчас он старательно разыгрывал непреклонность, демонстрировал желание унизить, но, в итоге, не выдержал.       Все поцелуи его, кроме самого первого, перехваченного во время происшествия на дороге, были такими. Горячими, порывистыми, кусачими, почти болезненными. И сейчас ладонь, скользнувшая на шею, обхватившая за затылок, стиснула почти до боли, не позволяя вырваться и самостоятельно проявить инициативу. Юргену оставалось лишь покорно сносить эти действия, понимая, что сам он ничего лучше не придумает. Всё, что нужно, сделают за него. У него есть выбор, но не сказать, что особенно впечатляющий: либо принять поставленные условия, согласившись с ними и ответив, либо оттолкнуть и снова повторить коронное «нет».       Правильнее было, конечно, второе. И с точки зрения морали, и с позиции человека разумного, для которого на первом месте не сиюминутные порывы и желания, а тщательно продуманные планы.       Почему-то он был уверен, что ничего подобного с ним не повторится. Но повторялось, хоть антураж и отличался. И не было твёрдой почвы под спиной, окровавленных пальцев и горячего пистолета в ладони. Но он снова целовался с этим человеком и не хотел останавливаться, мысленно ведя с собой не слишком обнадёживающий диалог. Итогом этого общения стало вполне закономерное заключение: он слишком увлёкся игрой, перешёл установленную границу. Хотел соблазнить, но соблазнился сам. Он намеренно выбирал такой костюм, не случайно распустил волосы и приехал в казино. Он собирался поговорить с Ульрихом, но подсознательно ожидал именно такого завершения вечера.       Когда рядом, в пределах досягаемости, оказывался Ульрих, логика впадала в персональный коматоз. Зато пробуждались чувства и ощущения, мирно пребывавшие в состоянии сна. Иногда Юрген ловил себя на мысли, что прекрасно сможет прожить в одиночестве, потом с неудовольствием резюмировал: аскетом и асексуалом ему никогда не стать. Жаль только, что выбор пал на одну из самых неподходящих для любви кандидатур. Список возглавлял, несомненно, Вернер, но он уже считался пройденным этапом.       Юргену не стоило переходить установленные границы и не следовало увлекаться. Он понимал это, как никто другой.       Однако... Всё, что могло случиться, уже случилось.       Он укусил Ульриха за губу и усмехнулся этому. Руки действовали споро, уверенно расстёгивая пуговицы на рубашке. Ладони скользнули под ткань, прикасаясь, проводя по коже. Юрген внимательно рассматривал многочисленные шрамы на ней. Один из этих шрамов был ему прекрасно знаком. Юрген не удержался, приспустил рубашку с плеча, прижался губами к более светлой коже, лизнул, вспоминая, с каким внутренним страхом и невероятной дрожью разрезал повреждённое место, чтобы добраться до пули. К счастью, всё обошлось.       Прикосновения его губ были лёгкими и кратковременными, разве что для одного шрама Юрген сделал исключение.       Он не собирался задерживаться здесь дольше положенного. Он хотел поскорее сбежать и от Ульриха, и от своей совести, и от самого себя. Он не хотел признавать, что его всё происходящее возбуждает. Ещё меньше хотелось признавать правдивость чужих слов о собственном желании, замаскированном под выплату карточного долга.       Во рту как будто пересохло, нервозность резко взметнулась вверх, уничтожая пределы шкалы. Юрген повторно облизал губы, потянул вниз брюки и нижнее бельё Ульриха.       Ладонь вновь вплелась ему в волосы, притягивая ближе к паху. Слов уже не было, остались только действия и инстинкт, который так старательно усыпляли в течение продолжительного времени.       В голове настойчиво билась всего одна мысль, состоящая из маловразумительного слова «Хочу». Он действительно хотел, прилагая немалое количество усилий для сохранения внешнего спокойствия. Сотни раз он успел проклясть ту встречу, когда они с Ульрихом столкнулись впервые. Когда заметил на себе заинтересованный взгляд.       Вернер недовольно кривился. Отец от лучшего друга не отставал. Обоим молодой Штайн вставал поперёк глотки своей неуступчивостью и нежеланием переходить в категорию марионеток. Ульрих игнорировал чужие выпады, он подошёл, чтобы поприветствовать, а в итоге так и просидел вместе с ними весь вечер, глядя на перекошенные от ненависти лица. В голове Юргена тогда родилось огромное количество мыслей, связанных с этим человеком. Но сильнее всего отпечатались две. Раз. Ульриху наплевать на мнение окружающих. Два. Произношение его звучит необычно. Судя по имени, он коренной немец, а в речи всё равно английский акцент проскальзывает.       Теперь от акцента не осталось и следа, но в воспоминаниях речь продолжала звучать с английским налётом, и горячее дыхание опаляло шею будто наяву.       Поглощённый своими чувствами к Вернеру, Юрген тогда отказывался думать, что однажды сменит приоритеты, обратив свой взор в сторону другого мужчины; уверенные заявления Ульриха веселили.       Однако в жизни всё случается не так, как предполагает человек.       Признаться в собственном остром, затмевающем способность логично размышлять желании было гораздо сложнее, чем перевернуть всё с ног на голову и сыграть в принуждение. Сложнее стремления снова подобрать необходимый набор матерных слов, оскорблений, усмешек, к которому Юрген возвращался, только бы не рассказывать об истинном положении вещей.        «Зачем ты сюда пришёл? Зачем поехал с ним? Узнать о «Лорелей» ты мог и через Вернера. Так почему?».       Ответ на все поставленные вопросы был очевиден. Юрген сам сознательно искал встречи и не только потому, что всё упиралось в информацию. Ему просто хотелось провести вечер вместе с этим человеком, хотя и не совсем так, как всё сложилось в реальности.       Ульрих ничего не говорил, но дыхание его было тяжёлым и без труда компенсировало молчаливость, демонстрируя истинное положение вещей. Ладонь его так и не выпуталась из волос, продолжая стискивать пряди. Не больно, но вполне ощутимо.       Оторвавшись на мгновение от своего занятия, Юрген посмотрел вверх. Ульрих закрыл глаза, откинулся на спинку сидения и явно наслаждался происходящим.       Отстраниться вовремя не удалось, солоноватая жидкость оказалась во рту и теперь стекала по подбородку из приоткрытых губ. Юрген, недолго думая, вытер её рукавом пиджака. Собственное присутствие рядом с Ульрихом виделось столь абсурдным, как и сперма на дорогой ткани.       Поднявшись с колен, Юрген вновь вернулся в исходное положение, опершись руками на подлокотники.       – А теперь расскажи мне о «Лорелей», – произнёс деловым тоном, без всяких сантиментов и слов о любви.       Ульрих не ответил, вместо этого приложил палец к припухшим губам, очертил их контур, скользнул по нижней, провёл прямо посередине. Ладонь опустилась ниже, стиснула подбородок. В глазах Ульриха прочитывалось вполне красноречивое послание, не имеющее ничего общего с любовью и восторгом. Этот взгляд Юрген видел уже неоднократно у других людей, с которыми ему доводилось спать.       – Ради Вернера ты, наверное, ещё не то способен сделать, – хмыкнул Ульрих. – Интересно, почему? Почему ты бегаешь за ним преданной собачонкой, когда тебя ценят ниже таракана, живущего за плинтусом?       – Тебя потянуло в дебри философских размышлений?       – Почти. Скорее на решение актуальных проблем.       – Я бы предпочёл разговор о твоём клубе.       – А он не мой. Я продал его больше года назад, – вынес свой приговор Ульрих. – Видимо, новому владельцу название пришлось по душе, вот он его и оставил.       – Ты... – дальше этого процесс не пошёл, окончательно затормозив в тот момент, когда Юрген заметил нечто такое, чего не видел прежде.       Желая проверить догадку, он ухватился за рукав пиджака, сдёргивая вещь с Ульриха.       Провернуть задуманный трюк получилось только со второго раза, но ошибки быть не могло. На пол полетело четыре карты самого разного достоинства – ни единого туза. Двойка, шестёрка, девятка и десятка. Истинные карты, выпавшие Ульриху во время последней раздачи. Четыре насмешливых туза продолжали лежать на столе, а Юрген метнулся к оставшейся колоде. Перевернул листы карт, раскрывая. Да, сомнений быть не могло. На столе было восемь тузов, и все они хохотали над ним в голос.       Тон задавал, впрочем, король, которого даже спущенные штаны не портили. Он сидел, прикрыв половину лица ладонью, и смеялся. Смеялся так заразительно, что, не будь Юрген тем самым недотёпой-неудачником, которого только что наебали во всех смыслах, посмеялся бы за компанию от души.       – Откуда ты знал, что я выберу именно такую колоду? – почему-то именно это стало первой связной мыслью, пришедшей Юргену на ум.       – Потому что я знаю тебя. Всё новое тебя страшит, вот и работаешь с проверенными вариантами. Карты не стали исключением. Я с самого начала знал, что ты возьмёшь именно их.       – Когда ты успел их спрятать?       – Позволь мне удержать это знание в секрете.       – Нет.       – Я не стану говорить в отсутствии адвоката. Можешь повторить ещё несколько раз, ответа не получишь.       – Все мои действия так предсказуемы, да? – спросил Юрген.       Он чувствовал, как подгибаются ноги. Находясь в одиночестве, он осел бы на пол, обхватил голову руками и сидел в одном положении целую вечность. Но рядом находился Ульрих, и это порядком мешало процессу самобичевания и самоненависти.       – Не все. Разумеется, не все. Однако в некоторых прослеживается определённая закономерность.       Юрген сам не понял, что на него нашло, но ничего лучше он в этот момент не придумал. Рука потянулась к полному бокалу. Сделав большой глоток, Юрген прополоскал рот, а после выплюнул смесь из вина, слюны и спермы, вкус которой всё ещё ощущался на языке, в лицо Ульриху.       – Ублюдок, – процедил сквозь зубы.       Столь детский поступок должного эффекта не произвёл. Ульрих достал из кармана платок, вытер лицо и усмехнулся.       – Это было по-своему забавно. В любом случае, если я и обманул тебя, то не на сто процентов. «Лорелей» действительно перестала меня интересовать, и я вышвырнул её на рынок. Покупателем стал некто Кристоф Медер. Если тебя интересует судьба заведения, можешь наведаться туда, самостоятельно разведать обстановку и пообщаться с новым владельцем. Или побеги к Вернеру с просьбой о содействии, и он поможет тебе получить пропуск. Ах да, Штефан Хайнц, знакомый нам обоим, земля ему пухом, приходил ко мне с теми же необоснованными обвинениями, что и ты. Его очередное расследование привело к «Лорелей», и к тому, что там творится теперь. Сначала он меня обвинял во всём, потом почему-то решил выбрать в качестве союзника, а я не смог отказать.       – И плата за эту мизерную информацию была идентичная?       – Ну что ты. Конечно, нет. С определёнными людьми я могу договориться и на словах.       – Почему же для меня такие привилегии?       – Наверное, он всё же сумел попасть в клуб и узнал, что там творится. Хотя, его смерть может быть связана и не с этим клубом. Мало ли, кому способен помешать политический обозреватель, создающий сенсации с разоблачением одну за другой, – продолжал Ульрих, проигнорировав вопрос Юргена.       – Ты знаешь, кто его убил?       – Уверен, что это было заказное убийство. А они всегда очень плохо раскрываются. Найти исполнителя не проблема. Заказчика уже сложнее. Но замечу одну вещь. Когда речь не заходит о личных отношениях, ты весьма сообразителен. Потому не сомневаюсь, что со временем сумеешь добраться до истины.       – Что не так с личными отношениями? Качество полученного аванса не удовлетворило?       – Говорю же, полный кретин, – Ульрих снова вернул себе презентабельный вид, надев штаны и пиджак.       – Это не ответ.       – Помнишь, как мы впервые встретились?       – Нет, – солгал Юрген, хотя, как и всё, что было связано с этим человеком, мог воспроизвести мысленно в мельчайших подробностях.       Ульрих эту маленькую ложь заметил, усмехнулся и покачал головой, словно удивлялся чужому упрямству и желанию отрицать очевидные факты.       – Если вдруг вспомнишь, знай, что мои слова всё ещё в силе.