С уважением, администрация клуба «Лорелей»».
«1:00 (минуту назад). Здравствуйте, герр Нильсен. Ваш запрос обработан, и мы готовы огласить результат. К сожалению, вы не проходите, и мы вынуждены дать вам отрицательный ответ. Администрация оставляет за собой право не комментировать принятое решение и игнорировать письма с возможными вопросами. Приносим свои извинения и надеемся на понимание.С уважением, администрация клуба «Лорелей»».
– Отлично, – процедил Юрген, захлопнув крышку ноутбука и едва не сметя ни в чём неповинную технику со стола. Идея официально получить пропуск, став членом клуба и не пытаясь обмануть систему, провалилось с треском. Юрген потратил время на дотошное изучение сайта, заполнил анкету, прикреплённую к письму, отправленному на электронный адрес, и провёл несколько мучительных часов в ожидании. Признаться откровенно, на положительный ответ он не особенно рассчитывал, но когда это предположение стало реальностью, захотелось рвать и метать. Мысли не укладывались в голове, наскакивали друг на друга, сталкивались и превращались в дикую мешанину из проблесков рационализма и полной дури. Красный огонёк горевший на корпусе, сигнализировал о работе в защищенном режиме. Взгляд скользил по открытой вкладке, один пласт информации наслаивался на другой. Перед глазами плясали чёрные мушки. Удо не солгал. Читая отчёт о жертвах Отто-Оливера-Карла можно было не отползать от тазика, поскольку тошнота подкатывала к горлу с завидным постоянством. Изощрённый ум, богатая фантазия и безграничная жестокость. Идеальное сочетание качеств истинного убийцы. Рассматривая приложенные фотоматериалы, Юрген несколько раз зажимал рот ладонью и с трудом сглатывал. Помимо «марионеточных» убийств он отметил ещё одну, не менее впечатляющую серию, ознаменованную персональной фотовыставкой имени Карла Вельдмана. Больная эстетика была у него в крови, а желание поделиться своими достижениями, граничило с безумием. Впрочем, могло быть так, что он просто отличался непомерным тщеславием, вот и стремился донести произведения сомнительного искусства до широких слоёв населения, публикуя снимки в интернете. Одна фотография так и вовсе привлекла внимание Юргена на добрых полчаса, практически загипнотизировав и лишив способности мыслить здраво. Виной тому было, вероятно, внешнее сходство жертвы с самим Юргеном, с небольшой поправкой на то, что у парня, запечатлённого на фотографии, волосы слегка вились, а сам он был тонок, болезненно худ и явно не старше восемнадцати лет. Рыже-золотистые завитки облепили шею, потухшие, некогда ярко-голубые глаза смотрели в бесконечность. Парень лежал на столе, посреди белоснежной скатерти, залитой багровыми разводами. Оформитель сего буклета предварительно выпотрошил модель, словно курицу, а после принялся лепить из неё неземное существо, место которому не в современном мире, а на средневековой фреске. Бордовые розы в руках, сложенных на груди. Венок из невинных ромашек на голове. Меловая бледность лица, торчащие белые кости рёбер... Юргена вновь замутило от воспоминания об этой фотографии. Он невольно проецировал всё на собственную персону. Себя же видел на этом столе, прекрасно понимая, что на хрупкого подростка не тянет, и выглядеть в общем антураже будет паршиво. Не чета убитому юноше. Рекс, таскавшийся по двору, внезапно завыл, и сердце сделало очередной кульбит в груди. – Никакого сна, – произнёс Юрген. – Сегодня он противопоказан. Это не было преувеличением. Юрген прекрасно отдавал себе отчёт в том, что уснуть не сумеет. Если только предварительно накачается снотворными таблетками. Но принимать их было чревато. Перспективы погрузиться в кошмар и не суметь вовремя проснуться его не согревали совершенно. Он собирался вновь вернуться к изучению представленных материалов, но зазвонил телефон, брошенный в прихожей. Пришлось спускаться вниз, чтобы ответить. Увидев надпись на экране, Юрген едва не подавился. «Грёбанный журналюга». Да неужели?! – Герр Штольц? – спросил недоверчиво. – Да. Вольфганг Штольц, – ответил собеседник. – Я прослушал ваше сообщение, но, признаться... – Юрген Нильсен. Я представляю интересы Вернера Брауна и в настоящий момент занимаюсь расследованием убийства одного из ваших подчинённых. Не сомневаюсь, вам известно, что Штефан Хайнц в ближайшее время мог стать супругом дочери моего босса. Естественно, мы заинтересованы в скорейшей поимке убийцы. Он должен понести заслуженное наказание, пусть это и не изменит ход событий. Но хоть какая-то справедливость. – Штефан говорил о вас до того, как обстоятельства вынудили меня уехать. Можно сказать, что наслышан о вашей персоне. Рад познакомиться, герр Нильсен. – Аналогично. – Я только вернулся из своей поездки, которая неоправданно затянулась. Новость о смерти стала для меня шоком. Передайте своему боссу мои соболезнования. – Разумеется, – произнёс Юрген. – Скажите, перед смертью Штефан не пытался с вами связаться? Не передавал никаких документов? Или хотя бы наработками не делился? Если не хотите обсуждать это по телефону, то мы можем встретиться где-нибудь на нейтральной территории. Это даже предпочтительнее. Что скажете? – Так будет лучше. Поездка меня изрядно вымотала, потому хотелось бы немного отдохнуть. Вы сможете подъехать завтра к десяти часам утра? – Да, – сомнений в голосе Юргена не было вовсе. – Хорошо. Думаю, на свежую голову, наше общение пройдёт плодотворнее. Юрген подвинул к себе одну из распечаток и записал на оборотной стороне надиктованный адрес. – Я напишу вам утром, – пообещал Вольфганг, отсоединяясь. Юрген запрокинул голову, посмотрев в потолок. События в его жизни проходили неравномерно. Сначала царило затишье, теперь всё начало нарастать, подобно снежному кому. Тотальное молчание сменилось океаном информации, предоставленной сразу тремя людьми. Точнее, двумя. Общение с третьим пока было только в перспективе. И игра... Конечно, игра. Голова шла кругом, когда Юрген думал о статусе пешки, присвоенном ему рукой мифического короля, имя которого заставляло делать стойку. Но столь же быстро охлаждало пыл, ведь личности, идеально подходившей Юргену, просто не было. В базах данных жителей Германии, которые они с Удо перерыли, обнаружилось несколько человек, носивших имя Кристоф Медер. Однако все они обитали за пределами Берлина и не имели отношения к клубу «Лорелей». Как родилось это имя? Кто прятался за произвольным – или не очень? – набором букв? Был ли в нём скрыт определённый смысл, или всё строилось на чистой импровизации? Юрген не знал ответа ни на один из поставленных вопросов. А мысль, зародившаяся прежде, продолжала бить по обнажённым нервам. Она не позволяла сосредоточиться ни на чём другом. Словно замкнутый круг или временная петля, возвращающая на исходную позицию. Как только возникнет ощущение, будто продвинулся вперёд, раздаётся хлопок, и всё – вернулись привычные декорации. Нечто подобное происходило сейчас с Юргеном. Все важные дела были, как на подбор, одно паршивее другого. Отвлечься на фотографии, испытать приступ тошноты, снова подумать об игре, вспомнить лужу вишнёвой крови на ковре, разводы на стене. Юргену хотелось кричать, но он лишь обхватил голову руками, закрыл глаза и часто, шумно задышал. Отец! Отец!!! Ещё один кадр на плёнке жизни. Ещё один человек с рыжими волосами и пустыми глазами, смотревшими прямо ему в душу. Набрав полный стакан ледяной воды, Юрген залпом выпил его содержимое, с удовольствием отмечая, как холод растекается внутри, проходит тонкими ручейками, словно оставляя после себя прозрачный след льда. В этот момент Юргену снова хотелось замёрзнуть, чтобы не чувствовать боли, не проецировать чужие смерти людей схожего типажа на себя. Не умирать в этих кошмарных снах наяву раз за разом. Вернувшись к столу, он перевёл ноутбук в рабочий режим, открыл фотографию юноши в цветах и в упор уставился на неё. Воображение вновь играло с ним в жестокие игры, подкидывая роскошное визуальное и звуковое сопровождение. Юрген слышал хруст позвонков, влажное хлюпанье крови, в которую погружались руки убийцы, ощущал латекс, обтянувший ладони. Он воссоздавал картину убийства, стараясь понять, что способно толкнуть человека на совершение подобного. Но не понимал. Кто мог решиться на сотрудничество с таким типом? Только тот, кто обладал огромным влиянием и пребывал в твёрдой уверенности, что в случае необходимости сумеет справиться с собакой, сорвавшейся с цепи. Просто возьмёт, накинет эту цепь ей на шею и придушит за пару мгновений. Разброса кандидатур особо и не было. Юрген снова возвращался к списку игроков. Они оба могли стоять за этим преступлением. Кристоф Медер – человек с десятком лиц и вовсе без оного. Новая маска на каждый день. Новый правитель по истечении двадцати четырёх часов. Сегодня бразды правления берёт в руки один, завтра второй, и так до бесконечности, пока не надоест. Всё повторяется. Игроки, выбравшие одного фаворита. Уж не они ли забавлялись общими усилиями, совершив преступление, а после отправив гончую по следу. Теперь сидят рядом, играют в лучших друзей, обмениваются комментариями по поводу игры, делают ставки. Получится у гончей узнать правду? Или она окажется в тупике? Никакого шанса спросить напрямую. Это всё равно, что подписать себе смертный приговор, взять в руки лопату и собственноручно копать могилу, зная, что за спиной стоит палач с пистолетом, готовый нажать на курок в любой момент. Он не будет метаться. Реализует задуманное, когда посчитает, что могила достаточно глубока. В ближайшее время Юрген ложиться в землю не планировал, а потому следовало вести себя осторожно, не мозоля глаза Вернеру и его помощникам. В свете нового предположения слова Лотара Райнера получили иную эмоциональную окраску, позволили иначе посмотреть на ситуацию. Его вкрадчивый тон, совет не торопить и не нестись впереди состава звучал теперь иначе, приобретая значение обратное тому, что наблюдалось прежде. – Я не предавал тебя, Вернер, – чуть слышно произнёс Юрген. – Но почему ты предаёшь меня? «Потому что люблю тебя». Фраза, сказанная некогда Вернером, вспомнилась очень кстати. Звучало абсурдно, но именно так его любовь обычно и выражалась. Теперь достигла пика. Видимо, переросла в обожание. Обращаясь к личности Ульриха, Юрген зубоскалил даже сильнее, нежели в случае с Вернером, откидывался на спинку крутящегося кресла и хохотал. Ещё один любитель признаваться в любви. Родственник какой-то милой женщины, обожающей вязание и процесс приготовления джемов. Сволочь, какую поискать. Если бы Юргена предал один, он мог рискнуть и поискать защиты у другого. Но пока большую вероятность претворения в жизни имела версия, гласившая, что в этом заговоре места не нашлось именно для Юргена. Враги заключили союз, сделали ставки на фаворита и подтолкнули его к решительным действиям. Выбор дали небольшой. Выжить или умереть. Первое – практически невозможно, если принять во внимание персоны врагов и их личного палача, которого они явно прикармливают с руки и удерживают на цепи до лучших времён. Может быть, вместе проектируют очередной натюрморт, вроде того, что отражается на экране ноутбука. Только теперь в роли модели выступит не безымянный юноша, а сам Юрген, и его посмертное фото станет достойным экземпляром в частной коллекции двух мафиози, косящих под благородных законопослушных граждан. Какая ирония. Погасив в комнате свет, Юрген продолжал пялиться в монитор, рассеивавший темноту своим светом. Просматривал фотографии «кукол», кроваво-цветочные композиции, читал факты биографии. Спать не ложился. Стоило прикрыть глаза, и он тут же проваливался в густой, липкий воздух, наполненный тошнотворным ароматом. Ему чудилась кровь, много-много крови, словно он измазался в ней с головы до ног, а то и прыгнул в бассейн, наполненный ею, с разбега. Он балансировал где-то на тонкой грани между сном и явью, и страх пульсировал открытой раной в самом сердце. Две чашки кофе положение не спасали. Юрген тёр глаза, стараясь избавиться от сонливости, но особого успеха в этом деле не достиг. Его по-прежнему утягивало в объятия Морфея. Единственным вариантом оставалось разве что спички поставить, не позволяя нижнему и верхнему веку соприкоснуться. Экран мерцал завораживающе, демонстрация слайдов давно завершилась. Перечитывать послание Лотара уже не хотелось, поскольку Юрген вывел свою теорию, она же показалась ему наиболее жизнеспособной. Подойдя к окну, он посмотрел в темноту. Фонари перегорели, а у него никак не доходили руки, чтобы заняться ими. «Что, если в этой темноте таится твоя смерть?», – поинтересовалось подсознание. – Значит, так тому и быть, – усмехнулся Юрген, вновь возвращаясь к столу и устраиваясь в кресле перед ноутбуком. Взгляд устремился к потолку, руки устроились на подлокотниках. В голове лентой, настроенной на автоматическое обновление, проносились все события последних недель жизни. Один кадр за другим. Доверительные похлопывания по плечу, попытка поцеловать, родившаяся, чёрт того Вернера знает, под влиянием каких ядовитых паров. Юрген закрыл глаза, в подробностях нарисовал картину, где всаживал всю обойму в фотографию Вернера, и усмехнулся. Почему-то эта мысль перестала казаться абсурдной. – А ты? – произнёс Юрген в пустоту, представляя, как из темноты появляется силуэт Ульриха. – Любящий. Добрый. Заботливый. Двуличный ублюдок. Знаешь, ведь самое смешное заключается в том, что тебе я доверяю сильнее и даже, наверное, готов рискнуть. В распахнутое настежь окно врывался ветер. Непогода разыгралась не на шутку. Рекс, испугавшись грома и молний, забился в дом, перестав носиться под дождём. На периферии сознания вспыхнула мысль, гласящая, что дом открыт, и сюда в любой момент может прийти убийца. Юрген думал об этом и снова смеялся, стараясь показным весельем вытравить из себя ядовитый ужас, оплетающий сердце, подобно дикой переродившейся розе. Шипы, что впиваются в плоть, провоцируя кровопускание. Он вырывал шиповник с корнем, отшвыривал от себя, глядя, как увядают и превращаются в горсть пепла эти сорняки. Ближе к утру его всё-таки затянуло в водоворот сна, ставшего по-настоящему сюрреалистическим, сформированным под влиянием фотографий, попавших на глаза. Образ томного юноши с букетом цветов постепенно уходил, не оставляя от себя ни следа. Вместо него Юрген видел себя. Скатерть, залитая кровью, сменилась одеялом с изображением диковинного герба, никогда прежде не попадавшего на глаза. Стеклянные глаза, лицо, припорошённое увядающими цветами, холод – не только внутри, но и снаружи. Белая простынь, усеянная красными лепестками и – какая ирония – небольшая корона, нарисованная над головой. Кровью. Той самой, что растекалась по простыне и подушкам из пробитого виска. «Возлюбленный короля мафии», – гласила подпись, сделанная на стене от руки. Мёртвый возлюбленный. Мёртвая «королева». Всё вокруг скрипело, грохотало, дикий, нечеловеческий вой стал какофонией, сопровождающей это видение. Юрген обхватил себя руками, попытался пошевелиться, избавляясь от тянущей боли в виске, от холода, проникшего в каждую клетку тела. Ноги оттолкнулись от твёрдой поверхности, его потащило в неизвестность. Компьютерное кресло поехало назад, и Юрген оказался на полу, больно приложившись при падении пятой точкой. Ударялось о раму окно, стихия бушевала прямо над домом, а за закрытой дверью выл Рекс, скрёб когтями пол с такой настойчивостью, словно собирался идти до победного: вырывать либо доски паркета, либо собственные когти. – Рекс, иди сюда, – прохрипел Юрген, открывая дверь и позволяя псу оказаться в спальне. Рекс воспринял всё буквально, стремительно метнувшись вперёд, повалил хозяина на пол и принялся вылизывать ему лицо. – Ложись, мальчик. Ложись, – повторял Юрген единым выдохом, закрываясь от этого проявления ласки, перехватывая пса за шею и прижимаясь к нему. – Не уходи. Охраняй меня. Его не волновало, что Рекс весь извалялся в грязи, намок и пахнет псиной. Юрген просто кутался в плед с дурацкой бахромой, обнимал собаку, утыкаясь носом ему в холку, и старался выплыть с помощью своего поводыря из кровавого кошмара. Сон и явь слишком сильно смешались в этот момент, и он не до конца понимал, что происходит. Проводя ладонью по влажной шерсти, ставшей от воды темнее обычного, он чувствовал, как постепенно унимается внутренняя дрожь. Она не могла исчезнуть в один миг, но и вечно держать в своих тисках тоже не имела шанса. Юрген чувствовал, как тяжелеют веки, понимал, что лучше перебраться на кровать, но так и не сдвинулся с места. Пробуждение оказалось так себе. С кроватью полу в плане комфорта было не тягаться. Юрген присел, потёр переносицу, пропустил сквозь пальцы спутанные волосы. Всё ещё не мог отделаться от первого кошмара, продемонстрировавшего его с нарисованной короной на голове. Тогда волосы были жёсткими от крови, руки бледными, с синими венами, проглядывающими сквозь кожу. Юрген посмотрел на ладони. Ничего удивительного не заметил. Такие же, как всегда. Его кожа никогда не отличалась великолепным загаром. «Рыжая» наследственность. Колоссальная восприимчивость к солнцу – моментальное обгорание, веснушки россыпью на всё лицо. Иногда ему казалось, что пойти в материнскую породу было бы лучше, но гены Фридриха одержали победу. Юрген растёр запястья, ухватился за кончик пледа, завернулся в него и, покинув комнату, спустился вниз по лестнице. Беспечность, проявившаяся в эту ночь, неплохо подходила на роль примера в инструкции «Как не стоит поступать, если где-то поблизости бродит психопат, готовый в любой момент превратить вас в специфическое произведение искусства». Однако на душе у Юргена царило удивительное спокойствие, будто на море установился после длительного цунами полный штиль. Занимаясь приготовлением кофе, Юрген поймал себя на немного абсурдной мысли. Суть её сводилась к тому, что если распечатать все творения рук Отто, развесив их по стенам, со временем выработается иммунитет, и на тошноту пробивать перестанет. Рыжеволосого юношу в цветах надо распечатать в наиболее крупном формате и смотреть на него до тех пор, пока глаза слезиться не начнут. Пока на сетчатке не отпечатается эта картина. Пока она не перестанет внушать страх. По правде говоря, эта фотография была далеко не самой ужасающей. Не будь внешнего сходства, он бы пролистал всё с тем же равнодушным видом, как пролистывал остальные творения Кукловода. Здесь восприятие обострялось на фоне воспоминаний об игре и клубе «Лорелей» двери которого не желали распахиваться перед Юргеном. Напротив, захлопнулись перед самым носом, отобрав возможность проникнуть внутрь и посмотреть, что там творится в режиме реального времени. Доска с шахматными фигурами стояла в гостиной с незапамятных времён. Юрген поставил её туда едва ли не в тот самый момент, когда впервые перешагнул через порог дома не в качестве потенциального покупателя, а полноправного хозяина. Примечательно, что играть в шахматы он никогда не умел. Несколько раз пытался научиться хотя бы на простейшем уровне, но усидчивости и стремления к совершенству не хватало. А, может, просто учитель попался не сказать, что хороший. Стоит ли говорить, кто именно им был? Одна фигура, убранная с поля, имела цену в один поцелуй. Юрген помнил, как проходили приготовления, как расставлялись фигуры, как он с волнением и трепетом передвигал первую пешку. Конец партий всегда оставался под вопросом. Процесс выплат увлекал его сильнее, нежели всё остальное, и фигуры летели на пол в произвольном порядке, вместе с сорванным покрывалом. Лолита-переросток. Так он себя именовал в мыслях, когда прошло немного времени. Эти шахматы, стоявшие на одном из самых видных мест, служили напоминанием о нелепой любви, частично разрушившей его жизнь. К счастью, не до основания. Юрген воспринимал их в качестве неотъемлемой части интерьера, но вместе с тем практически не замечал. Наводя порядок в доме, смахивал с фигур пыль на автомате, попутно читая что-либо, будь то книга или статья в журнале. Теперь вот замер на месте, остановился, подошёл к столику и опустился на колени. Два набора фигур напоминали ему о противостоянии. Сколько он себя помнил, всегда выбирал белые. Этим утром взгляд зацепился за чёрный набор. Символизм, мать его, проглядывал практически во всём. Чёрные и белые. Ульрих и Вернер. Впервые за долгое время Юрген потянулся к фигурам, выбрал чёрного короля и сжал его между большим и средним пальцами. Ровные ряды бесправных пешек стояли по струнке, первыми бросались в бой, защищая правителя. Расстановка сил не менялась никогда. Пешки принимали на себя первые удары, но это никого не волновало. Они были всего-навсего расходным материалом. Юрген Нильсен. Статус: пешка. Во второй руке он сжал белого короля. Не так, как чёрного, а гораздо сильнее. Сдавливая холёное лакированное тело, представляя, как душит человека, выступающего альтер-эго фигуры. Телефон, лежавший на столике, пискнул, оповещая о приёме нового сообщения. Фигура полетела обратно на доску, сметая ферзя, коней, слонов и тот самый ряд покорных пешек. Смотреть на них было противно до отвращения. – Нашли они пешку, – прошипел зло, хватая смартфон, чтобы посмотреть на сообщение. – Как же. Содержимое послания в корне отличалось от того, что Юрген ожидал увидеть. В письме его ожидал новый адрес. Ни одного лишнего слова. Приветствие? Уточнение: в силе встреча, или планы изменились? Нет, ничего подобного. Больше походило на приказ, словно отправитель был уверен на сто процентов, что Юрген приедет куда угодно, беспрекословно выполняя условия взбалмошных информаторов. Юрген набрал номер Вольфганга, но вместо гудков снова наткнулся на предложение оставить сообщение после определённого сигнала. Уже сейчас Юрген чувствовал, что на месте встречи его ожидает неприятный сюрприз. Скорее всего, вместо живого, разговорчивого и желающего оказать следствию содействие собеседника его ожидает очередное тело с пробитой головой, если Кукловод решил работать с применением проверенных методов, а не придумал очередное оригинальное оформление своим преступлениям. После просмотра серии фотографий, сделанных на столах, накрытых в обязательном порядке белыми скатертями, Юрген склонялся к мысли, что былое прозвище уже не совсем уместно. Было определённое очарование в таком разбросе увлечений. Меняя имя, Отто Кляйн менял и декорации, в которые помещал тела жертв. Он не убивал спонтанно, когда делал это не по заказу, а для собственного удовольствия. Заказные убийства, судя по всему, были лишь способом подъёма денег на свои кровавые развлечения. Получая оплату, он вкладывал душу в разработку нового проекта. И тут уже фантазия работала на все сто процентов. Стоило признать, он талантливый оформитель, имеющий великолепный вкус. Только дар свой расходует впустую, применяя его не там, где это необходимо. Глядя на его фотографии, можно было с уверенностью заявить: он отлично разбирается в искусстве, сочетает цвета, копируя гаммы, присущие тому или иному периоду в искусстве, подбирает освещение так, чтобы жертвы выглядели действительно красиво и будто не от мира сего. Игра на контрасте. Убивая шлюх для «кукольной» серии снимков, Отто умудрялся демонстрировать давно утерянные этими людьми чистоту и свет. Цепи, удерживающие жертв, диссонировали с их вдохновенными лицами. Пленники жизни, стремящиеся разорвать оковы, но терпящие фиаско. Ведь они только куклы. Прикрытые глаза, чтобы никто не видел расширенных от наркоты зрачков, длинные ресницы, завитые локоны. Чтобы найти идеальный ракурс, он, несомненно, тратил не меньше пары-тройки часов. Сотни испорченных кадров ради одного идеального снимка. Наверное, ему сама мысль о банальных убийствах причиняла душевную боль. Предложить такому человеку отказаться от привычного стиля, просто нажав на курок, всё равно, что подойти к художнику и в качестве метода избавления от кризиса предложить выплеснуть краску на холст. Отложить кисти в сторону, не думать о конечном результате, искать вдохновение в абстракционизме. Не сомневаться и плеснуть. А потом смотреть на то, как краска медленно стекает вниз, оседает тяжелыми каплями, цепляясь за волокна. Юрген усмехнулся своим мыслям. Неожиданно для самого себя решил выступить в качестве эксперта и теперь анализировал поступки Отто, желая докопаться до самой сути. Напрасная трата времени, в общем-то. Вряд ли по указанному адресу его дожидаются добродушные собеседники, готовые провести время за чашкой чая и разговорами об импрессионизме или любом другом направлении живописи. По мере приближения к месту встречи, росла уверенность в правдивости недавних мыслей. Ничего хорошего ждать не приходится. Что, в принципе, может быть хорошего в заброшенных стройках? Разумеется, ничего. В заброшенных стройках, на прогулку по которым приглашает Кукловод, хорошего было ещё меньше, чем вышеназванное ничего. Выйдя из машины, Юрген осмотрелся по сторонам, желая удостовериться, что находится здесь в одиночестве. Надежда на отсутствие наблюдателей была зыбкой. Юрген не верил, что его так запросто оставят в покое. Вероятно, именно по этой причине он и приехал на место встречи не с пустыми руками. В своё время он, как и все доверенные лица Вернера, обзавёлся личным оружием. Вернер сразу дал понять, что это делается не по желанию. Все вооружаются в обязательном порядке. Пистолет Юргену он вручал лично, передавая из рук в руки. А потом сразу же потащил в тир. Стоял в отдалении и наблюдал, как приёмный сын ловко управляется с оружием, перезаряжает, уверенно сжимает рукоять и не боится нажимать на курок. – Отец гордился бы тобой, – произнёс Вернер, похлопав Юргена по плечу. Кажется, тогда этот одобрительный жест не оставил его равнодушным. Теперь воспоминания не порождали в душе ничего, кроме омерзения. – Вот твой сын и играет с взрослыми игрушками, папа, – прошептал Юрген, осторожно закрывая дверь машины. – Ты не ошибся, напророчив мне такую жизнь. Улыбке, появившейся на губах, мог позавидовать любой идейный смертник, сознательно идущий на совершение необратимых поступков. Она, правда, исчезла вскоре. Юрген старался не думать о том, что ожидает его внутри заброшенного помещения. Пистолет в руке придавал ему уверенности, пусть не на сто процентов, но хотя бы частично. Он помогал глушить страхи. Юрген снял его с предохранителя на случай, если вдруг придётся стрелять. Секунды решали всё, нельзя было нерационально распоряжаться временем. Он шёл по камням, обломкам кирпичей и прогнивших досок. Думал, что согласиться на встречу в таком месте всё равно, что подписать себе смертный приговор. Или публично признаться в полном отсутствии мозга. Любой другой человек, находившийся на его месте, первым делом схватился бы за телефон и принялся названивать в полицию. Юрген этого не сделал по одной просто причине. Он знал, что на месте преступления обнаружится нечто, предназначенное исключительно для него. И он должен увидеть это послание до появления полиции. Шорох, раздавшийся сбоку, заставил Юргена вскинуть руку с пистолетом, целясь в возможного противника. В последнюю секунду он успел притормозить, палец плавно соскользнул, так и не нажав на курок. На Юргена внимательно уставились два коричнево-жёлтых глаза. – Как ты сюда попала? – спросил Юрген, понимая, что задавать вопросы собаке бессмысленно. Ответить она при всём желании не сумеет. Собака продолжала вилять хвостом и пялиться на Юргена во все глаза. На бездомную она не походила. Розовый ошейник с серебряным медальоном сразу же давали понять: собака является чьей-то любимицей. – Бетси! Бетси, куда ты подевалась негодница? – Иди, тебя хозяйка зовёт, – прошипел Юрген, вновь наставляя на собаку пистолет. – Иди, идиотка, иначе пристрелю. Ему совершенно не улыбалась перспектива – быть замеченным на месте преступления. В том, что поблизости находится труп, он не сомневался. В противном случае, Вольфганг уже позвонил бы ему и напомнил о встрече. Однако телефон молчал. А электронное послание с указанием адреса пришло с почтового ящика Штольца. Сначала убийца сделал своё дело, написал письмо, позаимствовав у жертвы телефон, и со спокойной совестью отключил аппарат. Бетси отошла на шаг назад, взвизгнула и бросилась к хозяйке, оглашая всю округу своим лаем. Юрген продолжал пребывать в состоянии напряжения. Внутри дрожала одна единственная струна, натянутая до предела. Он не хотел попадаться на глаза посторонним. Девчонка с собакой, вероятно, как и большинство других детей, питала определённую страсть к заброшенным местам. Вспомнив себя в возрасте этой девочки, Юрген с уверенностью мог сказать, что прийти к такому зданию и не побродить по нему, сунув любопытный нос всюду и везде – это что-то нереальное. В семнадцать он был поглощён чувствами, проблемами и практически перестал обращать внимание на то, чем жили сверстники. Но в восемь, девять, десять лет вёл себя так, как и остальные дети его возраста. Вылазки в старые полуразрушенные дома неизменно входили в культурную программу. Юрген опустился на землю, прячась за недостроенной стенкой. Отсюда он без проблем мог наблюдать за девчонкой. Она сидела на корточках, трепала глупенькую беспородную курчавую Бетси по холке, брала в ладони её лапы и что-то говорила. Может, отчитывала за побег. А, может, просто выражала любовь к питомице. Вместо того чтобы развернуться и отправиться восвояси, девочка поднялась и шагнула на территорию стройки. Пистолет показался невероятно тяжёлым. Даже зная, что никого не убивал – если только в мыслях, – Юрген нервничал. Он не представлял, что скажет ребёнку, если она завернёт сюда и обнаружит подозрительного вида мужчину с огнестрельным оружием в руках. Десять минут времени были бесславно потеряны. Юрген ругнулся коротко, спрятал пистолет и собирался выбраться из укрытия, наплевав на любопытную девчонку с её питомицей. Но тут услышал громкий лай и детский крик. Трещали под ногами сухие ветки и доски. Девчонка едва не упала, зацепившись за нагромождение камней. Любопытство как ветром сдуло, проснулся страх, и он гнал юную исследовательницу подальше от этого страшного места. Девочка стремительно вылетела со стройки и побежала, не оборачиваясь. «Нашла труп», – резюмировал Юрген. Обнаружить тело по горячим следам было намного проще, нежели бродить по стройке, не зная, где именно ожидает сомнительной ценности клад. Алые буквы, которыми во сне Юргена была выведена фраза о возлюбленном короля мафии, вновь заплясали перед глазами. Только теперь они были не фантомными, а вполне реальными. Молчание – золото. Тело Вольфганга Штольца было подвешено с помощью канатов на перекладине. Две руки, как два крыла мёртвой птицы, отчаянно бившейся за жизнь, но проигравшей в этом сражении. Широко распахнутые глаза, красное пятно, которое с трудом получалось назвать губами, струйки крови, запекшиеся на подбородке. Несколько окровавленных монет на грязном полу, выпавших из безъязыкого рта. Действительно, молчание – золото. Чёртов шутник Кляйн. Юрген подошёл ближе к телу, осматривая его. Он подсознательно чувствовал: должно быть что-то ещё. Что-то адресованное только ему. Из нагрудного кармана Штольца торчал кусочек карточки, тоже отмеченной кровавой печатью. Отто, вероятно, сначала сунул её в рот трупа, обмазал кровью и только потом поместил в карман. Юрген прижал её дулом пистолета, потянул вверх, доставая и позволяя спланировать на землю. Лишь после этого присел на корточки и, преодолевая чувство брезгливости, подтянул вещь к себе. Несколько раз пробежался глазами по золотистым буквам и усмехнулся. Не было никаких сомнений. Перед ним лежала карта игрока из клуба «Лорелей». Карта Ульриха Штайна. Забрав вещь с собой, Юрген поспешил удалиться. Он не сомневался, что девчонка с собакой уже успела добраться до дома, рассказала обо всём родителям, а они позвонили в полицию. Пусть полиция со всем этим дерьмом и разбирается. У Юргена наметились дела поважнее. Он окончательно определился, куда отправится теперь. В голове рождался не совсем коварный, не совсем по завоеванию мира, но всё-таки план.