Возлюбленный короля мафии

      Прохладная вода лилась сверху, остужая разгорячённое тело. Удивительно, как только пар не шёл, затягивая непрозрачной завесой душевую кабину. Юрген стоял, прислонившись спиной к стене, прикрыв глаза и время от времени прикусывая губы. Ему не хватало сил, чтобы потянуться за мочалкой. Ему вообще ни на что сил не хватало. Хотелось упасть лицом в подушку и проспать несколько дней, отрешившись от реальных событий. Проснуться в момент, когда всё встанет на свои места, неопределённость исчезнет, игра завершится, а при попытке входа на сайт на экран ноутбука будет выводиться одна и та же надпись: «404 Not Found».       Вернувшись домой, Юрген первым делом выгулял Рекса, который, судя по всему, и так неплохо провёл вчерашний вечер. Во всяком случае, луж на паркете не наблюдалось, и Юрген был склонен поверить Ульриху, заявившему, что о собаке позаботятся. Неизвестно, кто этим занимался, но он явно разбирался в собачьей психологии, раз сумел расположить к себе Рекса.       Смартфон, приобретённый буквально этим утром, был поставлен на зарядку. Его предшественник бесславно закончил свою жизнь под колёсами автомобиля Юргена. Бросив вещь на асфальт, Юрген проехал по ней, сдал назад и проехал вновь. Сим-карту, правда, вытащил и бросил в бардачок. Слишком много нужных и важных контактов там хранилось.       По хорошему следовало первым делом позвонить Вернеру, но Юрген этого не сделал. Слышать голос бывшего опекуна не хотелось. Приезжать к нему и разговаривать с глазу на глаз – тоже. Юрген знал, что это неизбежно, тем не менее, вопреки собственной привычке разрешать первыми самые неприятные проблемы, теперь не торопился на встречу с Вернером. Да и что он мог сказать? Варианты, озвученные для примера в присутствии Ульриха, наталкивали на мысли об общем безумии задуманного. Всё равно, что зайти в клетку с голодными хищниками и сказать:       – Ха-ха, привет. Я – мясо.       В общем-то, это заявление смешным не было вовсе, отражая истинное положение вещей. Именно мясо, а не что-то иное. Как и Вольфганг Штольц, оказавшийся заложником обстоятельств. Как и Штефан Хайнц, решивший припугнуть тестя своими наработками. Как и он сам, попавший в игру из-за того, что подобрался непозволительно близко к разгадке тайны, а не отправился по ложному пути.       Юрген открыл глаза и потянулся к гелю для душа.       Мыслями он всё ещё находился в прошлом вечере, в прошедшей ночи, начавшейся весьма символично с битого стекла, чей звон в прежней тишине показался невыносимо громким. Едва ли не громче выстрелов, прозвучавших прежде. Или звука раздолбанных в хлам фар, звучавшего несколько лет назад.       «– Хочешь, заплачу натурой?       – Хочу».       Глупый диалог, подчеркнувший наличие интереса личностного.       Сегодняшняя ночь оказалась странной. Не сказать, что совершенно непредсказуемой. Вполне закономерное развитие событий, которому суждено было однажды свершиться. Вот и свершилось.       Может, мысль о начале игры подтолкнула.       Может, наметились и чётко обозначились иные факторы.       Гадать, что сыграло решающую роль, Юрген не собирался. Его, признаться откровенно, не слишком волновало, почему он решился на такой шаг. Теперь, когда вокруг проливалась кровь и его должна была пролиться в перспективе, не осталось мыслей о благоразумии, предательстве и прочей чуши.       Чётко накрыло осознанием, что он давно вышел из возраста сопливой педовки, которая ползает на коленях, шепчет «люблю», заливаясь слезами, и ждёт ответных слов, а получает только молчание.       В его возрасте было уже как-то несолидно оставаться тряпкой.       И если уж на то пошло, он не должен был отчитываться перед Вернером за то, с кем спит в свободное от работы время.       Их отношения любовного плана остались в прошлом, каких-то предпосылок к возобновлению связей подобного рода не возникало. Появись они, Юрген не стал бы с трепетом и волнением принимать предложение.       События жизни позволили многое пересмотреть, проанализировать и прийти к выводу, что некоторые связи порядком портят жизнь. Ему не хотелось унижаться, возвращаясь на уровень анекдотичной секретарши-блондинки, которую держат на этом месте исключительно по причине наличия рабочего рта и готовности в любой момент стянуть трусы, а не из-за умения выполнять обязанности, официально на неё возложенные.       В былое время Вернер распоряжался его телом по собственному усмотрению и неприятно удивился, поняв, что помощник больше не собирается поражать нужную общественность постельными трюками.       Разумеется, Юрген присутствовал на переговорах, вступал в диалог, когда это требовалось, умело лавировал в потоке информации, которую им предоставляли, но становиться своеобразным гарантом тому, что сделка не сорвётся, больше не желал. Найти деловых партнёров можно всегда. Просто нужно знать, где именно искать. И не обязательно перелопачивать списки тех, кто готов поставить подпись только за возможность отыметь симпатичного помощника дельца.       Юрген, думая об этом, усмехался. Вот тебе и деловые люди. Все такие напыщенные, серьёзные, требующие к себе индивидуального подхода. А на деле готовые продемонстрировать свою благосклонность за пару отсосов. Ну, ладно. Качественных отсосов. Но это тоже не ахти какая цена.       Вчерашнее происшествие он не вписывал в категорию сделок. Это было, по большей части, простым порывом и освобождением давних желаний.       Он, вспоминая прошлую ночь, признавал: ему понравилось.       Да. Понравилось. Очень.       Сильнее, чем он мог предположить в былое время.       Сильнее, чем всё, что он пробовал до этого вечера.       Впрочем, ему и раньше безумно нравилось, когда они не заходили, по их мнению, далеко, останавливаясь в самый последний момент.       В общем-то, не было в чувстве глубокого удовлетворения ничего странного.       Нежность с оттенками ванили отсутствовала. Ульрих, конечно, не выкручивал Юргену руки, не сажал на цепь и не трахал всем более или менее подходящим по форме и размеру, что под руку попадётся. Просто не отличался особой сдержанностью, и не было у них попыток ластиться друг к другу, вроде тех, которыми страдают молоденькие влюблённые парочки, решившиеся на что-то более серьёзное, нежели несколько стыдливых поцелуев и неловкий петтинг. В чём Юрген, признаться, видел только плюсы, нажравшись «котят» и «сладких мальчиков» за много лет до того, как. В былое время ему казалось, что от этих попыток показаться оригинальными и несказанно заботливыми, с упоминанием сахара, у него начнёт отторжение к одному только слову.       Непереносимость. Ментальный диабет.       Если бы ему задали вопрос, как Ульрих занимается сексом, он бы не тратил много времени на раздумья, ответив сходу. Как настоящий мафиози. Здесь, наверное, следовало немного притормозить и добавить расшифровку. Это не было что-то за гранью жестокости с попытками ударить сильнее, причинить невыносимую боль или же показать, кто истинный хозяин положения. Просто не нашлось места для рюшек, длительных, томных вздохов, ахов, шёпота о красоте любовника и прочего романтичного угара.       В принципе, на отсутствие опыта Юргену жаловаться не приходилось, было с чем сравнить. Ульрих, проводя все годы в ожидании, когда же в его объятия упадёт самый главный бонус, тоже особым целомудрием не отличался.       Появляясь на людях в сопровождении девушек разной степени привлекательности, в постель он всё же предпочитал тащить парней. На этот раз, уже разной степени блядовитости. Естественно, что он не занимался съёмом на улице или в узконаправленных клубах, а пользовался услугами определённых людей, проверенных во всех смыслах.       Эта своеобразная верность объяснялась легко и просто.       Юрген знал, что явление вполне закономерное. Вряд ли Ульрих не понимал простой истины: глупо открыто демонстрировать свои предпочтения, когда занимаешься делами не вполне законными. Здесь свои пороки не принято выставлять на всеобщее обозрение. Особенно такие пороки. Может, другие представители бизнес-элиты, отмеченные печатью полукриминального прошлого, тоже с мальчиками развлекались, но старались держать историю своих похождений в тайне.       Возвращаясь к мыслям непосредственно о процессе, Юрген приходил к определённым выводам. Наверное, далеко не всем нравились манеры Ульриха, его стиль поведения в постели, если можно так выразиться. Но разве Ульриха должно было волновать чужое восприятие действительности?       Он строил жизнь, не оглядываясь на мнение посторонних. А уж если он этим посторонним за их деятельность отстёгивал вполне приличные суммы, то они могли засунуть свои претензия туда, куда их недавно имели, и отправляться на все четыре стороны.       Юргену плата не полагалась. Но он бы и бесплатно не отказался повторить. Думая об этом, он усмехнулся.       Наверное, сама мысль об игре сделала его более равнодушным, а то и безумным, как выразился бы Ульрих.       Сумасшедший русский, сказал бы Штайн.       Только наполовину, поправил бы Юрген.       Прозвучало бы актуально в сочетании с обеими характеристиками. Что русский лишь частично, что сумасшедший.       Наверное, именно осознание, что человек, которого прежде любил без памяти – как казалось – способен предать, помогло Юргену окончательно избавиться от внутренних блоков, барьеров и прочей сентиментальной херни, которой он себя ещё продолжал периодически пичкать.       Своим поступком он не хотел предавать Вернера. Тот первым вступил на путь предательства. Теперь это было уже ответным ходом, как в тех самых шахматах, поле которых горело на экране ноутбука.       Оказавшись в спальне Ульриха, Юрген почему-то снова первым делом вспомнил о шахматах, и о том, как с грохотом летела прежде, когда он играл с Вернером, на пол доска.       Так же стремительно полетели с привычных мест они с Ульрихом.       Где базировались другие фигуры – неизвестно, но чёрный король и его ферзь, выросший из маленькой незаметной пешки, внезапно сменившей цвет, оказались в одном углу. Да так и остались там до утра. Никто не посмел тревожить сон его величества и того, кто составлял ему компанию.       Подсознание вновь подкинуло воспоминания о сне, в котором Юрген видел себя с нарисованной короной. Вероятно, это должно было пробудить в нём страхи, но он лишь усмехнулся.       Потянулся, чтобы усилить напор воды.       Провёл кончиками пальцев по животу.       Совсем недавно в этом месте к коже прикасалось прохладное лезвие ножа. Оно блестело в лунном свете, притягивало к себе внимание не меньше, чем пистолет.       Ульрих усмехнулся, Юрген ответил ему тем же.       Мышцы напряглись, ощутив этот холод и остроту. Но Юрген не дёргался, сомневаясь, что потенциальный любовник собирается перерезать ему глотку или же вспороть живот, как у того мальчишки на фотографии.       Беспокоиться было не о чем. Он знал, что выбраться из передряги реально всегда. Достаточно лишь воспользоваться минутным замешательством и свернуть противнику шею так, что он не успеет этот нож пустить в дело.       Слушая, как Ульрих называет его сумасшедшим, Юрген неизменно подчёркивал в мыслях, что они друг друга стоят. Их совместная жизнь, если представить таковую в перспективе, явно подойдёт под определение «нечто». Кровавое такое, жестокое, немного неадекватное нечто.       «– Дорогой, хочешь я принесу тебе голову врага на десятилетие наших отношений?       – На серебряном блюде?       – На золотом.       – Ну, если так, тогда валяй.       – Будет сделано. С годовщиной, любовь моя».       Ульрих не собирался применять нож на его теле, оставляя на коже порезы и слизывая кровь. Он лишь подцепил край водолазки, его же и разрезал, чтобы, отбросив вскоре опасную игрушку, разорвать ткань до самой горловины. А, приложив немного больше усилий, нежели прежде, и саму горловину.       Ткань поддавалась неохотно, но вынуждена была сдаться под натиском такой целеустремлённости, которая совершенно точно могла вызвать зависть.       – Я сожгу к чёртовой матери все твои водолазки, – пообещал Ульрих, ведя ладонью от открытой ныне шеи к ремню брюк, цепляя пряжку и расстёгивая.       – Сначала доберись до моего шкафа, – хмыкнул Юрген, обвивая шею Ульриха руками. – Распоряжаться там тебе никто права не давал.       Их диалог в постели этим и ограничился. Больше они не произнесли ничего, кроме бессвязных междометий или отдельных слов, не имеющих особого значения.       Они трахались как одержимые, потеряв счёт времени и позабыв о том, что дом под завязку напичкан охраной. И если первые несколько секунд Юрген старался успокоить себя тем, что в спальне должна быть звукоизоляция, иначе на него потом будут коситься с подозрением, то, спустя определённый промежуток времени, никакого значения этому уже не придавал, полностью сосредоточившись на самом процессе.       Своими действиями они, вероятно, послали в пропасть все ликбезы, написанные в помощь тем, кто по определённым причинам решил немного разнообразить сексуальную жизнь и подыскать нового любовника.       Чтением таких статей увлекалась, в основном Хайди. Говорила, что не воспринимает их всерьёз, тем не менее, уделяла им внимание. Чему-то даже верила. Например, тому, что первый секс с новым человеком обязательно должен быть неторопливым, неспешным, с длительными попытками подстроиться под незнакомого партнёра. Поцелуи, поглаживания, поиск эрогенных зон, минет в качестве разогрева.       Глядя с такой позиции, можно было с уверенностью заявить, что их прелюдия состоялась на пару недель – а в другом случае и несколько лет – раньше. Потому сейчас они без труда угадывали желания партнёра.       Свою роль, вполне возможно, сыграло длительное наблюдение друг за другом, и то самое мерзкое видео, сделавшего Юргена открытой книгой для Ульриха.       Они не встретились сегодня впервые, успели узнать друг о друге гораздо больше, чем могут узнать супруги, прожившие вместе не один год.       Но вместе с тем не обошлось и без сюрпризов.       Именно отсутствие излишней театральности вкупе с сентиментальностью у одного и ярое стремление поддержать всё на должном уровне, не снижая накал происходящего, присущее другому, сделали своё дело.       Юргену пришлось признать, что ради такого секса можно было рискнуть намного раньше и послать Вернера с его принципами и выбором фаворитов-любимчиков, неспособных на предательство, в пекло.       Никто не отнимал у него возможность до последнего отнекиваться, прикрываясь маской благодетели, но в том, что это лживый образ, сомневаться не приходилось.       Ему нравился сам процесс. Когда он проходил по собственному желанию, а не с подачи какого-то постороннего хрена, решившего, что имеет все основания распоряжаться чужой жизнью.       Сейчас наблюдался как раз такой случай, без посторонних указаний. Исключительно собственные желания подтолкнули.       Для Юргена стало открытием, что на теле Ульриха есть татуировка. Рыже-чёрный зверь, обнаживший клыки, устрашающий, рычащий.       Не приближайся, иначе тебя разорвут на клочки.       Было что-то символичное в этом тигре.       Чередовались рыжие и чёрные полосы – сливались на кровати, превращая её в поле боя, два человека, чьи волосы могли похвастать той же мастью.       Юрген вносил в это изображение свои коррективы, будто старался перебить работу художника-предшественника, добавив дополнительные штрихи. Словно хотел, чтобы пасть тигра кровоточила, с клыков срывались крупные бордовые капли, застывая на коже и обновляясь очередной царапиной, проходящей поверх пострадавшего участка, углубляющей.       Он жадно, экстатически вылизывал шрамы, приходя в восторг от одного только их вида. И если бы кто-то ему сказал, что подобные сомнительного вида украшения смотрятся на коже неуместно и отвратительно, он продемонстрировал бы окружающим средний палец и сказал, что нихера они не понимают. Он фетишировал, он сходил с ума от вида тонких светлых полос, прекрасно различимых под светом бра; от мыслей о том, как и когда эти отметки успели появиться на коже.       С таким же восторгом он, наверное, прикасался бы к бинтам на коже, скрывающим очередное ранение. Со стороны он мог показаться больным на голову. Возможно, таким и являлся. Но Ульрих мало от него в этом плане отставал. Юрген не сомневался, что и его не смутили бы бинты, шрамы и кровь. Ульрих захотел бы его в любом виде. Просто в этих фантазиях был какой-то особый шарм, что ли. Чувство причастности к опасности, вкус её, запах и осознание, что вновь удалось вырваться из цепких лап, пусть и осталось несколько новых ранений от когтей на шкуре.       Ему казалось, что время стало чем-то антропоморфным.       Вот оно. Стоит в отдалении и наблюдает за его действиями. И повторяет противным, с нотками насмешки голосом одну единственную фразу. «Тик-так, тик-так». Это даже не фраза, а так, ерунда на постном масле.       Время близится к концу. Время его жизни. Сейчас ему не за что хвататься и страшиться нечего. Он навёрстывал упущенное, моментами ловя себя на том, что совсем скоро может оказаться на месте Штефана, Вольфганга и любой другой пешки, чьи имена держатся в секрете.       Придумать антураж для создания очередного творения Кукловода несложно. Во сне он видел один вариант, можно и второй штрихами набросать, и третий.       Насколько фантазии хватит.       Мысленно Юрген отправлял и Кукловода, и всех, кто стоял за его спиной, в привычную уже пропасть.       Он думал о своей ночи. Ночи, имевшей четыре цвета.       Чёрное, красное, рыжее, белое.       Волосы оттенка раскалённой лавы растекались по простыне и наволочке, которые вполне могли соперничать по цвету и с вином, и с кровью.       Ульрих умел подбирать антураж.       Ладонь вплеталась в волосы, цеплялась за них, не рвала с корнем, но тянула прилично, больно. Юрген... наслаждался.       Проведя пальцами по губам Ульриха, в первый момент вспомнил о поговорке, обещавшей лишение конечности. Рот приоткрылся, но никакой имитации минета не последовало. Юрген несколько секунд сомневался, потом рискнул провести пальцем по языку. Зубы не сжались, не прикусили.       Руке по локоть уж точно ничего не угрожало.       – Давай же. Скажи, хоть что-нибудь, – выдыхал Ульрих с отчаянием на грани злобы, и Юрген крепче стискивал зубы, только бы не выполнять прихоть, выступая в роли послушной марионетки.       – Замолчи, – произносил Ульрих с обречённостью, слыша, как звуки голоса разносятся по его спальне, резонируют от стен, разбиваются, подобно стеклу, и осколки эти падают на пол, заполняя всё звоном.       И в этот момент Юрген заходился в крике, превосходящем прежние стоны в несколько раз.       Это тоже было одним из правил их игры, ни на что непохожей. Такой же сумасбродной и сумасшедшей, как рассуждение о возможном подарке на годовщину отношений. Злость была нарочитая, молчание – подначивающее. Юргену нравилось прикусывать ладонь, зажимающую ему рот, вновь и вновь вонзаясь пальцами в морду тигра, рисуя ногтями на ней дополнительные полоски, которых не хватало эскизу и готовой картине. Он цеплялся зубами в плечо, рискуя однажды, если не отхватить приличный кусок, то хотя бы до крови прокусить.       Он выл, словно волк, завидевший луну. Луна смотрела на него из окна, не скрытая шторами, и, кажется, тихо посмеивалась над прежним упорством вкупе с нежеланием признать закономерность такого развития событий.       Юрген почти ничего не видел. Практически ничего не слышал.       Перед глазами было только лицо и выразительный взгляд, по привычке препарирующий, будто глупую лягушку, проникающий за рёбра, вытаскивающий сердце, бившееся часто-часто. Он почти наяву представлял, как это сердце оказывается в руке, и кровь пачкает ладонь, стекает по пальцам.       «Быть может, ты этого ещё не понял. Но ты целиком и полностью принадлежишь мне, от корней волос до кончиков пальцев на ногах».       Разумеется, Ульрих ничего подобного не говорил. Однако в его взгляде и не то можно было прочитать. А Юрген видел лишь потемневшие глаза, каплю пота на виске и растрёпанные тёмные волосы, в которые он всенепременно вцепился бы, не окажись руки заведенными за голову, чтобы несчастное животное, вытатуированное на спине, больше не страдало.       Стирая краем пододеяльника белёсые капли с кожи, Юрген почувствовал, что на него пристально смотрят. Он не закусывал губы, не облизывался, не пытался вновь обслюнявить пальцы и показательно засунуть их в себя, нашёптывая пошлую поеботу из устаревших – и не очень – порнофильмов о том, как хочет быть хорошенько оттраханным. Он просто уставился на Ульриха в ответ, подсознательно ожидая, чего угодно. Варианты разнились, конечно. Самый оптимистичный подразумевал предложение кофе и... продолжения. Вариант пессимистичный оправдывал ожидания былого времени. Насмешка, замечание о продажной суке, а потом указание на дверь. «Андреас, проводи гостя. Он немного не в себе и потерял выход».       – Хочешь кофе? – спросил Ульрих.       Юрген поздравил себя. Всё-таки кофе.       – Да вроде здесь не кофейня, – произнёс, посмотрев на Ульриха.       – Точно. Здесь мой дом, а это гораздо лучше.       – Чем?       – Не приходится терпеть неприятных мне посетителей.       – Рискну предположить, что тем, кто нравится, предлагают кофе. А остальных...       – Спускают с лестницы, – продолжил Ульрих, заходя в смежную комнату и возвращаясь оттуда с антисептиком, чтобы обработать царапины. – А если гость совсем отвратителен, то выносят вперёд ногами.       Бутылочка с антисептическим средством полетела на кровать. Судя по всему, Юргену предписывалось самостоятельно бороться с последствиями неуёмного пускания в ход ногтей. Он не протестовал. Ещё внимательнее разглядывал эти злые, только что кровью не налитые, глаза зверя, клыки, которые могли любому глотку перегрызть.       Антисептика Юрген не жалел, поливал им спину щедро, от души, что называется. Конечно, кровавых ран там не было. Юрген и представить не мог, с какой силой нужно рвать мясо, чтобы устроить грандиозное кровотечение.       Оба молчали. Тема с кофе заглохла сама собой, стремительно, а внимание переключилось на медицинские процедуры.       Обрабатывая раны, он хотел лизнуть место укуса на плече. Наклониться и прошептать на ухо всего один вопрос:       – Почему ты такой охуенный, Ули?       Ответную реакцию Юрген примерно представлял. За «Ули» он вполне мог получить по еблу, чтобы кровоточащая губа вновь дала о себе знать. Он не был уверен на сто процентов, что всё будет развиваться именно по такому сценарию, но склонялся больше к нему, нежели к чему-то иному. Признаться, носи он сам это имя, врезал бы за сокращение, не раздумывая. Ему оно не нравилось, да с образом Штайна не сочеталось. Слишком мягкое и аморфное, как дрожащее на тарелке желе или студень, от которого в детстве блевать хотелось.       В ответ на вопрос об охуенности, без применения сокращённого варианта имени, сама собой напрашивалась фраза:       – Родился таким.       Она же отражала всю суть. Действительно. Никаких сложностей. Просто такой получился. Родители постарались, природа не отдохнула. Наверное, и первых, и вторую следует за это поблагодарить.       Сон пришёл только под утро и надолго не задержался. Буквально пара часов, потом Юрген по привычке открыл глаза и принялся собираться домой. Порванная водолазка не радовала. Он подшил бы на скорую руку. Исколов все пальцы и обмотавшись нитками, да, но подшил бы. Однако иголки не было. Пока думал, что делать с испорченной вещью, проснулся и Ульрих. Погладил вдоль позвоночника, потянул за волосы, заставив откинуться назад, чтобы больно не было. Юрген посмотрел на него, задрал вверх руку с разорванной водолазкой. Он не надувал капризно губы, не играл в нежности, не тянулся за поцелуем и не требовал завтрак в постель. В лучших – или худших? – традициях. Не произносил ни слова. Просто размахивал одеждой в воздухе, этакая показная капитуляция. Символично получилось, учитывая белый-пребелый цвет вещи.       – Возьми любую из моих рубашек.       – И не жалко?       – Такую мелочь? Нет.       – Всегда со мной, всегда на мне, – хмыкнул Юрген.       Получилось двусмысленно. Ульрих усмехнулся, посмотрел на часы и решил, что пора подниматься. Юрген глотал обжигающий кофе, отказавшись от завтрака. Оставил пустую чашку на столе и поспешил удалиться из гостеприимного особняка. По дороге завернул в салон связи и купил новый телефон.       «Я оставлю глубокие царапины на твоей спине. Ты останешься у меня в подсознании, и для этого не обязательны какие-то следы на теле».       – Будь на связи, ферзь, – бросил Ульрих напоследок и улыбнулся.       – Да, ваше величество, – ответил Юрген, чуть склонив голову и вернув улыбку.       Он думал о том, что теперь будет приметной личностью не только в представлении охранников Ульриха, но и его домработнице подкинет несколько задач. Какая связь между длинными рыжими волосами, забивающими сток, складным ножом, торчащим в полу, растерзанной водолазкой, разлитым по полу антисептиком и пачкой презервативов, завалившейся за спинку кровати?       Так из обычных домработниц и вырастают любопытные гении дедукции.       Выключив воду, Юрген наскоро вытерся, переоделся в домашнюю одежду и покинул ванную комнату с твёрдым намерением позвонить Вернеру. Несмотря на новые открытия, игнорировать работодателя он не мог. Отчитываться в проделанной работе нужно было, несмотря ни на что.       Особых усилий ему для этого прикладывать не пришлось. Стоило только спуститься вниз, как Юргена обдало ледяной волной, заставив притормозить на месте. Он понял, что находится в доме не в одиночестве. В прихожей распространялся запах знакомого одеколона, который можно было узнать из миллиона других ароматов, предназначенных для мужчин. Когда-то он плыл от этого аромата, теряя способность мыслить здраво, теперь видел перед собой лишь красное полотно – знак опасности. Рекс тоже сидел в гостиной, покорно принимая прикосновения Вернера.       Юрген появился в дверном проёме, опёрся на него обеими ладонями и изобразил радушие на лице.       – Здравствуй. Только собирался тебе позвонить, а тут и ты сам. Не иначе, как счастливое стечение обстоятельств.       – Я звонил тебе вчера, – произнёс Вернер, перестав наглаживать Рекса и повернувшись к Юргену лицом. – Почему ты не ответил? И зачем отключил телефон?       «Хотел, чтобы ты захлебнулся негодованием и сдох».       – Его у меня украли, – Юрген не двигался с места, продолжая занимать собой всё пространство. – Не знаю, кому и зачем он понадобился. Передо мной похититель не отчитывался, потому толком ничего сказать не могу. Пришлось купить другой и завести новую сим-карту, прежнюю я заблокировал. Могу показать, если не веришь.       – Украли? – повторил эхом Вернер.       – Да. Имел неосторожность оставить его в машине. Кто-то посчитал ценной вещью и вытащил. А почему ты меня искал? Что-то важное?       Перестав изображать статую, застрявшую в дверном проёме, Юрген всё-таки зашёл в комнату, опустился в кресло, прижал к груди подушку. Постороннее присутствие раздражало. Вернер казался ему ещё одной статуей, но не величественной и привлекающей внимание, а надколотой, покрытой трещинами и неподдающейся реставрации. Странно было думать о том, как прежде собственными руками водружал на его голову лавровый венок, представляя на месте обычного мужика великого полководца или не менее великого императора. Особенно красочными эти мысли становились в момент, когда Вернер ходил по дому в одном полотенце или же кутался в простыню, будто она была тогой. Юрген в подростковом возрасте многое идеализировал. И своего первого любовника тоже. Особенно его.       – Вчера вечером на моё имя пришла карта игрока.       – Какая карта игрока? – Юрген нахмурился, притворно изумляясь.       Но Вернер, кажется, поверил. Как вариант, тоже решил попрактиковаться в искусстве лицедейства.       – Пропуск в мир виртуальной игры, где меня назначили белым королём. А ты каким-то неведомым образом оказался в команде Ульриха.       – Короля чёрного?       Юрген продолжал играть по выбранному сценарию. Удивление, совмещённое с хладнокровием.       – Да. Как догадался?       – Это логично. Если ты являешься белым, он вряд ли будет стоять рядом. Он возглавит вторую армию.       – И что это всё означает?       – Понятия не имею. У меня нет времени на игры, в реальности забот хватает, – на мгновение Юрген замолчал, потом вновь посмотрел на Вернера. – Из твоих работников закадычную дружбу с компьютерами водит Удо. Стоило бы обратиться к нему. Уверен, что он сумеет рассказать намного больше, чем я.       – С ним я уже связывался.       – Что он сказал?       – Обещал разобраться в ближайшее время. Тем не менее, мне хотелось поговорить об игре с тобой.       – Я понимаю, почему. Но не имею представления, каким образом оказался среди помощников Ульриха. Насколько я помню, мне предписывалось заниматься расследованием смерти твоего зятя. Этим я и занимался.       – Есть успехи?       – Наверное, да.       – А точнее?       – Я готов назвать имя убийцы. Но это далеко не конец моего расследования. Не думаю, что тебе нужен исключительно исполнитель. Наверняка захочешь получить имя заказчика. А оно мне пока неизвестно.       – Убийца?       – Человек в кругах криминальных достаточно известный. Настоящее имя: Отто Кляйн. Помимо этого есть ещё с десяток имён, особенно прогремевшее – Оливер Долан. Прославился под прозвищем Кукловод, но лично я бы назвал его вольным художником. Полёт фантазии у него широкий, такое не каждому на ум придёт. То он потрошит своих жертв и украшает цветами, бантиками, прочим эстетичным хламом, то превращает в кукол, то ещё что-нибудь делает. Не уверен, что разгадал сходу его новый замысел, но, кажется, теперь не обойдётся без подписей, наполненных глубоким смыслом, и людей-иллюстраций к этим творениям.       – Штефана убили выстрелом в голову. Простым выстрелом.       – А его редактора с размахом и театральщиной. Вырезали язык и засунули в рот монетки. Догадаешься, какая фраза была на месте преступления?       – Молчание – золото.       – Точно. Именно она.       Юрген покрутил золотистую кисточку, которой была украшена подушка. Сейчас было самое время откинуться на спинку дивана, посмотреть с торжеством на Вернера, прочитать на его лице удивление и усмехнуться надменно. Что-то вроде попытки без слов сказать: «Как тебе? Достаточно? Или продолжить?». Но Юрген играл в рамках образа, не переходя тонкую границу, отделявшую его от своеобразного самоубийства.       Временами ему хотелось бросить в лицо Вернеру обвинения, но невидимые руки сжимали горло изнутри, заставляя сдерживаться и не торопить события. Кажется, это были руки благоразумия.       – Тебе известно что-то ещё?       – Следы этого дела теряются в клубе «Лорелей». Не сомневаюсь, что первым делом ты вспомнил об Ульрихе. Увы. Это заведение уже года полтора, а, может, два как принадлежит другому человеку. Не знаю, как Штайну удалось провернуть задуманное, не привлекая к совершению сделки повышенного внимания, однако многие до сих пор продолжают считать «Лорелей» его собственностью. Новый хозяин носит имя Кристоф Медер, но я так и не сумел добраться до этого человека, поскольку официально его не существует. Можешь передать эти сведения Райнеру, пусть он покопается в архивах, поговорит с зарубежными коллегами... Не знаю. Мало ли вариантов у человека, располагающего столькими законными методами добывания информации? Я продолжу расследование, но, думаю, официальные лица тоже могут сделать немалый вклад в раскрытие дела.       Юрген вновь замолчал. Следующие слова вели по скользкой дорожке, и тут следовало прикусить кончик языка, дабы не наговорить лишнего. Недаром же Кляйн оставил такое послание? Молчание действительно приравнивалось в некоторых жизненных ситуациях к золоту. С этим нереально было поспорить. Нереально опровергнуть.       – Извини, – произнёс Юрген.       – За что?       – Я позабыл о первом правиле гостеприимного хозяина и ничего тебе не предложил. Будешь что-нибудь?       – Сваришь кофе?       – Конечно, – Юрген отложил подушку в сторону, мысленно удивившись тому, что в процессе не оторвал несчастную кисточку, и покинул гостиную, понимая: разговаривать с Вернером, зная правду, практически невозможно.       Каждое слово схоже с шагом, совершённым по минному полю.       Забавно, в определённой мере, сидеть напротив человека, заказавшего убийство, и отчитываться в проделанной работе, говоря, что о личности нанимателя не имеешь никакого представления.       Скорее, даже не забавно, а трагикомично.       Этакая песнь козла в сочетании с долей абсурда. И даже гадать долго не придётся, кто, да где. Один отдельно взятый козёл находится сейчас в гостиной, славно, хоть не играет в очередное пробуждение любви, а то добавился бы в их персональную постановку ещё и фарс. При желании можно обставить красиво, но нагромождение никогда не считалось плюсом. Во всём следовало соблюдать меру.       В себе Юрген не сомневался, а вот на Вернера особо не рассчитывал. Тот мог из чего угодно слепить драматическое кино, хоть из собственной жизни, хоть из жизни окружающих.       Свою ошибку Юрген осознал ровно в тот момент, когда вновь ощутил аромат одеколона, пощекотавшего ноздри, пробившего защитный барьер и вонзившего нож куда-то в подреберье. Не в реальности, разумеется, а в воображении. В реальности всё развивалось по иному сценарию и, наверное, должно было обрадовать. Вместо этого заставило усмехнуться про себя, искривить губы, чуть опустить голову, чтобы волосы занавесили лицо.       Ещё один любимый приём Вернера. Попытка играть в домашнюю идиллию. Антураж самый подходящий, лучше не придумать. Старые потрёпанные джинсы с потёртыми штанинами, поло, знававшее лучшие времена, а ныне способное похвастать лишь растянутыми рукавами и выцветшими красками. После дефиле в водолазках хотелось чего-то такого, кардинально отличающегося от делового стиля. И поло это прекрасно вписывалось в идиллию.       Вот только идиллия Юргена состояла не в отношениях с Вернером, выпавшим из категории любимых людей. Идиллия Юргена заключалась в тишине или же, напротив, громкой музыке в наушниках и общении с верным, преданным ему на двести процентов Рексом.       С большим удовольствием он подумал бы, что это Рекс сейчас оперся лапами ему на плечи, но спутать человека и собаку мог только конченый придурок.       Юрген осторожно опустил чашку с горячим напитком на столешницу. Не грохнул с размаха и не столкнул на пол, стараясь с помощью столь простого трюка отвлечь Вернера. Его происходящее забавляло. Смешки сами собой рвались из груди, но приходилось затыкать себе рот, словно сургучом запечатывать. Делать вид, что актёрские старания не уходят в пустоту, а находят живой отклик.       Десять лет назад, в Лондоне, они стояли точно в таком же положении, как теперь. Юрген смотрел на город с высоты, сейчас уже и не вспомнить, какого именно этажа, через стеклянные стены. А Вернер обнимал его, такого юного и прекрасного, если верить словам, сказанным в период любовного томления. Тогда Юргену хотелось верить всему. Он с жадностью ловил каждое слово, каждый взгляд, брошенный в его сторону. Готов был рассыпаться на миллион частей от одного прикосновения. Вернер это видел, втихую посмеивался и кружил голову влюблённому подростку.       Солнышку, чьё слово или желание – закон.       Чтобы соблазнить подростка нужно было не так уж много. По уши влюблённому подростку и того меньше требовалось. Достаточно лишь поманить пальцем, и сам побежит с радостью.       – Когда всё закончится, мы сможем позволить себе отдых, – произнёс Вернер.       Юрген в очередной раз поймал себя на мысли о том, как нелепо смотрится их пара. Насколько гармоничной казалась прежде, настолько отвратительной виделась теперь.       Он больше не являлся тем хрупким подростком с грустными влюблёнными глазами.       От былого облика остались лишь относительно длинные рыжие волосы.       Губы сжались в линию, лицо утратило детскую округлость и мягкость черт, фигура сформировалась по-настоящему мужская, лишённая нескладности, тонкости, звонкости и хрупкости.       Больше не хотелось слушать маразматические бредни о сладости кожи, мягкости губ и прочем дерьме, коим его пичкали прежде.       В каком балагане Вернер учился обольщать мужиков? Они-то любят не ушами.       Впрочем, раскинув мозгами, Юрген даже порадовался, что с него не лезут стягивать брюки, чтобы расположить к себе с помощью демонстрации навыков в области орального секса. Это, кажется, было бы совершенно жалкое зрелище.       – Когда закончится что? – спросил тихо.       – Всё.       – Апокалипсис, обещанный в былое время, грохнет с опозданием на три года? Всё – звучит глобально. А я за годы работы под твоим началом привык к конкретике.       – Когда исполнитель и заказчик будут пойманы и наказаны по всем правилам, – пояснил Вернер, устроив ладони на животе, но не пытаясь забраться ими под свитер. – Думаю, нам стоит уделить время отдыху.       – Совместному?       – Почему бы и нет?       – В последнее время ты часто проявляешь ко мне интерес, забывая о том, что я давно вышел из семнадцатилетнего возраста, – произнёс Юрген, проводя пальцем по краю чашки. – Тогда я готов был ради одного твоего прикосновения убить десяток людей. Теперь приоритеты сменились. Я предан тебе, готов поддерживать любые начинания, но только те, которые касаются деловой сферы. Я твой пресс-секретарь, а не любовник. До недавнего времени тебя такое положение устраивало. Меня, в общем-то, тоже. Если я захочу уехать, то, пожалуй, сделаю это в одиночестве.       – Или с очередным своим любовником? – довольно грубо спросил Вернер, проводя пальцем вдоль тёмной отметины на шее Юргена. – Позволь узнать, где же ты провёл эту ночь? И с кем?       – Искал утешения после кражи телефона в первых попавшихся объятиях, – произнёс Юрген, окончательно отдаляясь от Вернера, взяв чашку кофе в руки и прихлёбывая напиток. – А что? Запрещено? Не далее, как пару недель назад ты говорил, что все твои сотрудники имеют право на личную жизнь. Я тоже этого права не лишён. Вот и пользуюсь им по своему усмотрению.       Он почти чувствовал прикосновение пальцев к шее, сдавливающее, желающее лишить доступа воздуха, а лучше – переломить её одним махом. Вместе с тем просчитывал и собственные возможности. Выхватить нож, полоснуть лезвием, глядя, как пальцы окрашиваются ярко-красным, и плевать на всё остальное. Самооборона, ничего более.       – Значит, у тебя действительно есть кто-то?       – Я бы так не сказал. Одна ночь ничего не решает в большинстве случаев.       – И кто это?       – Может, тебе ещё досье на стол положить в течение двадцати четырёх часов? – Юрген вскинул бровь, продолжая пить кофе, который уже и в глотку не лез, а под таким взглядом грозился пойти совсем не туда, куда надо. – Личная жизнь, Вернер. Личная. И я имею право трахаться с теми, кто мне понравился, не спрашивая разрешения у папочки, хоть родного, хоть приёмного. Мне скоро тридцатник стукнет. Полагаю, в этом возрасте в вопросах ебли реально разобраться самостоятельно, а не жить по указке.       Вернер готов был сожрать его живьём. Совершенно точно. Но вместо того, чтобы распустить руки или начать угрожать, он снова надел маску благожелательного человека, озадаченного судьбой несчастного мальчика, принятого на воспитание десяток лет назад.       – Прости. Я действительно перегнул палку, – произнёс, спустя мгновение.       – Забудем инцидент, – отозвался Юрген. – Тема не самая приятная. Но лучше расставить все точки над «i» сейчас, не запуская ситуацию. Потому я, наверное, даже рад, что так получилось. Кофе?       – Не нужно. Мне лучше уехать.       Юрген опротестовывать это заявление не стал, переводя разговор в иное русло.       – Мне поговорить с Райнером, или ты сам это сделаешь?       – Не стоит. Мы собирались пересечься в ближайшее время. Думаю, что сам донесу до него полученные сведения.       – Хорошо, – кивнул Юрген, следуя за Вернером в прихожую. – Если мне что-то станет известно, я обязательно позвоню.       Захлопнув дверь за незваным гостем, Юрген присел на пол, запустил ладонь в волосы, откидывая их назад, и прикрыл глаза, считая до десяти. Хреновый метод успокоения, но других в перспективе не намечалось.       Вернер был так близко. Едва ли не обнюхал с ног до головы, желая найти опознавательные признаки другого человека. Вряд ли поверил истории о первых попавшихся объятиях. Как ни прискорбно, а дураком Вернер не был.       Удивительно, но страх у Юргена в душе не зарождался.       Он ничего не боялся. Он верил в собственные силы.       Закусив губу, Юрген усмехнулся.       Кажется, своим нежеланием поведать в подробностях о личности любовника, он запустил игру, нажав на невидимую кнопку «Старт». Точнее, перезапустил, сделав первый ход от лица чёрных.