Он занес топор над палачом

В комнате было тихо. Том Реддл сидел неподвижно напротив свертка четы Поттеров, размышлял уже несколько часов, как ему поступить. Находилось удивительно много времени, когда тебе не надо спать. После левитирования бессознательного мальчишки в его комнату, Реддл скрылся в своей, подхватив злосчастный сверток. Тот снова был запечатан — не видно было даже, где Поттер его надорвал. И теперь он снова не поддавался — ни силе рук, ни натиску заклятий. Мужчина пробовал режущие, разрывающие, поджигающие и ряд других заклинаний, полный список которых перевалил за десяток. Свертку все было побоку. Том Реддл в который раз подумал, что Лили Поттер доставила ему слишком много проблем, потому что ближе к полуночи стало совершенно ясно: сверток откроется только Гарри Поттеру. И тут начиналась дилемма: что делать далее? Доверие мальчишки было подорвано, и если он проснется и не обнаружит в пределах досягаемости сверток, то неизвестно, какой финт он может выкинуть. С другой стороны, там может оказаться все что угодно. И это «что угодно» может быть опасно как для него лично, так и для плана в целом. Хотя всю угрозу для себя он нейтрализовал тем ранним утром, при ритуале, но у этих неугомонных Поттеров всегда найдется что-то, что испортит все на корню. Что мальчишка взял в хранилище? Что вообще там было? Он ведь не сможет туда попасть без снятия мальчишки своего вето. И опытным путем было выяснено, что давить на мальчишку было чревато — настолько тот был вспыльчив при внешней невозмутимости. Даже после ритуала. Годы жизни у мерзких магглов не прошли даром, и теперь последствия будут преследовать его очень долго. Никакие ритуалы и амулеты не спасут — лишь сгладят острые углы. Возможно, когда тот станет много старше, то сможет преодолеть хотя бы часть последствий. Утро приближалось, а с ним и момент, когда сонные чары спадут, и Гарри проснется. Нужно было решать. Волшебник легко поднялся, подхватил сверток и снова вернулся в комнату Гарри. Оставил сверток на прикроватной тумбочке. Мальчишка все еще спал, подложив сложенные руки под щеку, и выглядел при этом так безмятежно и чисто, что на мгновение что-то болезненно сжалось в грудине Реддла. В теле чувствовалась привычная после бессонной ночи усталость, и даже не было сил сетовать на свою вновь всколыхнувшуюся человечность. Реддл решил так: что бы ни было в свертке, он сумеет с этим справится. В конце концов, Гарри Поттер всего лишь ребенок. *** Просыпаться было тяжело, да и попросту не хотелось. Обычно, если Гарри Поттер задерживал завтрак, отлеживаясь в своей конуре после побоев или простого упадка сил, Вернон Дурсль подходил к его двери и принимался яростно стучать кулаками. — Вставай, неблагодарный ублюдок! Яичница сама себя не пожарит! — кричал он. Казалось, вот прямо сейчас, с минуты на минуту появится ненавистный Вернон Дурсль и схватит за шиворот огромной футболки Дадли, вытащит с кровати силком. Вот сейчас… еще минута… «Его нет, — сказал себе Гарри в какой-то момент. — Его нет и больше не будет. Больше никто не причинит мне боли». Мальчишка повторял это раз за разом, повторял, словно мантру, отчаянно желая внушить самому себе. Но даже после исчезновения Дурслей, ему продолжали причинять боль — раз за разом разрушали его, перестраивали, создавали что-то совершенно другое: темное, обреченное, уязвимое. Хотелось выть и тихо скулить, хотелось мгновенно подняться на ноги и задушить голыми руками обидчиков, хотелось остаться на месте и позволить разрушить себя до основания. Это ведь так просто и понятно. Почувствовалось движение воздуха где-то совсем рядом, и кто-то сел в ногах мальчишки, легко вплетаясь пятерней в мягкие смоляные прядки. Тело моментально напряглось, готовясь в любой момент вскочить и дать отпор. В тот момент стало кристально ясно: мальчишка не позволит себя так просто сломать. — Ты должен понять одну вещь, — негромко произнес мужчина, мерно поглаживая Гарри по голове и словно не замечая того. — Мир не делится на черное и белое, он состоит из тысячи оттенков, и твой взгляд зависит от точки, с который ты на все глядишь. То, что для тебя неприемлемо, я считаю обоснованным. Поттер открыл наконец глаза и отодвинулся как можно дальше на кровати. Рука мужчины замерла в воздухе, лишившись опоры, но затем, опомнившись, он сжал ее в кулак, опуская на постель. Смотрел Реддл на мальчишку непривычно мягко — так, как не смотрел ни на кого с рождения. Но мальчишка лишь хмурился. Обхватив коленки, Гарри прижал их к груди, в неосознанном защитном жесте. — Это очень странные извинения, — ответил Гарри, сжавшись в напряженную пружину. — Это не извинения, — Реддл выглядел почти удивленным. — Я не сожалею ни о чем совершенном. — Тогда я не понимаю, что вы здесь делаете. Реддл улыбнулся, однако это была уже не та натянутая гримаса, как прежде — теперь она приобрела неуловимую человеческую мягкость, чувственность. От этой улыбки иррационально стало еще хуже. — Пытаюсь донести до тебя, что меня не следует бояться. — Я вас не боюсь, — фыркнул Гарри. Реддл выразительно оглядел его сжавшуюся фигуру, и мальчишка подрастерял свой пыл. — Я не враг тебе, — терпеливо напирал мужчина. — Вы лишили меня всего. — И я вернул тебе все обратно. — Вы не замените мне родителей. — Всю жизнь я прожил без родителей, и посмотри, чего я достиг. Гарри Поттер посмотрел — тяжело, угрюмо, пронизывающе, не пробив, впрочем, панцирь брони Реддла. — Вы хотели убить и меня? — И я рад, что у меня этого не получилось. Поднявшись на ноги, Реддл собирался уже покинуть комнату, но мальчишка остановил его на полушаге. — Что случилось той ночью? — Позже. Я расскажу об этом позже. — Я все равно узнаю, — зло бросил Гарри в спину мужчине, но тот больше не останавливался на пути к выходу из комнаты. — Все узнаю. Напряжение в теле поубавилось с уходом Реддла, и мальчишка раскинулся на заправленной кровати, только сейчас подмечая, что все еще одет во вчерашнюю одежду. Рубашка и брюки измялись, утратили прежний презентабельный вид. На секунду стало стыдно за потерю контроля перед Реддлом, но затем мальчишка просто махнул рукой. Что подумал Реддл об этом, гадать не хотелось совершенно. Взгляд упал на сверток, оставленный мужчиной не так давно. Руки жадно потянулись, опережая мысли. Обнаружив вновь цельный сверток, Гарри по-новому без труда вскрыл его, аккуратно, бережно вынимая книги, родительское письмо, после — яркий фотоальбом с хитрыми узорами, потрепанный, исписанный вдоль и поперек дневник Джеймса Поттера и странного вида мантию. Большая и несуразная, она вызывала только вопросы: как она могла поместиться в такой небольшой с виду сверток? или он подобен чудо-мешочку Реддла? зачем родители оставили ему этот предмет одежды и на какой шабаш он должен был надевать подобное? Сомневаясь в адекватности Джеймса и Лили Поттеров и своих действиях, Гарри поднялся на ноги и накинул поверх измятой рубашки мантию. Его тело исчезло в ту же секунду. Путаясь в полах мантии и собственных ногах, мальчишка бросился в ванную, к зеркалу. И действительно, то был не обман зрения: в воздухе, казалось, парила только его голова, не поддерживаемая телом. — Вау, — выдохнул Гарри, восторженно глядя в зеркало. Стоило скинуть мантию, как изображение вновь приходило в норму. Гарри мысленно взял назад слова о сомнительности и адекватности данного предмета одежды и поблагодарил Джеймса и Лили Поттеров. В голове разом появилась тысяча идей, как можно было бы использовать эту мантию-невидимку. Мальчишка поспешил обратно, надеясь, что в свертке окажется еще что-нибудь столь же волнующее. Еще в свертке оказался только шарф — самый обычный, красно-золотой, ужасно теплый и мягкий. От него чувствовался чуть терпкий аромат мужских духов, и почему-то именно последнее открытие сделало этот шарф навсегда любимой вещью. Бережно сложив мантию обратно в сверток, как в самое надежное место в доме, Гарри вновь вернулся на кровать, подогнув под себя босые ноги, и раскрыл альбом. Сначала ему показалось, что с первой фотографии на него смотрит он сам в далеком младенчестве, но взглянув на дату рядом и разглядев крошечное платице понял, что этот младенец — его мать. Была подпись: «Лили Эванс, четыре месяца». Следующий снимок — две маленькие девочки в похожих нарядах, обе улыбались и махали на камеру. Подпись: «Лили (справа) и Петунья (слева) Эванс, 1965». Другое фото: девочка с широкой улыбкой держала руку на плече мальчика, мрачного и сутулого, который из-под челки глядел на нее. Подпись: «Лили Эванс и Северус Снейп. У нашего дерева». Гарри только после этого обратил внимание на необъятный ствол дуба, что служил фоном для снимка. Следующее фото было подвижным, как картины в доме Малфоев и изображения в газетах. Драко как-то назвал эти фото колдографиями. Это был большой снимок с кучей улыбающихся, но старающихся сделать серьезный вид маленьких взрослых в мантиях и при галстуках. Подпись: «Первый курс Хогвартса. Я попала на Гриффиндор!». Гарри разглядел теряющихся в толпе сокурсников Лили Эванс и в самом уголке — хмурого Северуса Снейпа. Они попали на разные факультеты. А дальше последовало множество снимков Лили Эванс и ее хогвартских будней, с друзьями и без, в школьной мантии и в красивых нарядах, на Хеллоуин и Рождество. Всегда улыбчивая, яркая, неизменно прекрасная и воздушная. Даже глядя на ее изображения, можно было догадаться, что Лили Эванс притягивала взгляды, была эффектна и любима. Где-то в середине альбома была фотография Лили и еще четырех ребят. На переднем плане была сама девушка и обнимающий ее за плечи юноша. Лили робко отводила взгляд в сторону, но затем вновь возвращалась к своему компаньону, и невооруженным взглядом было видно, как между ними проскакивали искры взаимных чувств. За их спинами были еще трое подростков. Они о чем-то оживленно переговаривались, не глядя в камеру, и переодически кидали довольные взгляды на пару на переднем плане. Справа был красивый юноша с вьющимися темными волосами и озорной улыбкой, рядом — худощавый парнишка с уставшим видом, но добрым взглядом. Третий был невысокий, плотный, пристально наблюдающий за Лили и ее компаньоном, в его лице чудилась зависть. На шеях всех были повязаны красно-золотые шарфы. Надпись: «Лили Эванс и Джеймс Поттер, справа налево: Сириус Блэк, Ремус Люпин, Питер Петтигрю. 5 курс». Гарри с каким-то оцепенением разглядывал одухотворенные каким-то неясным ему чувством лица Лили Эванс и Джеймса Поттера, с трудом осознавая, что это — его родители. Родители, которых он никогда не видел вживую и уже никогда не увидит, родители, которых у него отняли давным-давно. Принять их сейчас, после стольких лет презрения к ним из-за лжи Дурслей и всего пережитого попросту не получалось. На следующей странице были изображены все те же юноши, но уже без Лили. Веселые взгляды были направлены в камеру, они беззвучно перекидывались репликами, а в самую последнюю секунду Сириус Блэк кидал выразительный, полный странного чувства взгляд на Джеймса Поттера. Подпись: «Мародеры (справа налево): Сохатый, Бродяга, Лунатик, Хвост. 7 курс». Поттер медленно перечитал подпись, раз, другой, а затем стал пристально разглядывать фото, всей сущностью желая услышать, о чем те говорили. Нащупав в свертке письмо матери, мальчишка перечитал последние строки, написанные рукой отца: «P.S. Бродяга и Лунатик — это единственные друзья, которые у нас остались. Они позаботятся о тебе». Где же они сейчас? Неужели как истинные друзья, забыли о Лили и Джеймсе? Почему не указали Хвоста как друга? Ведь на снимках он присутствует. И что скрывается под этими нелепыми кличками? Пролистав весь альбом, Гарри не нашел разгадок. В конце альбома были снимки уже повзрослевших друзей. Был снимок со дня свадьбы Лили и Джеймса, их первого совместного Рождества. В какой-то момент на снимках лица стали приобретать отпечаток какой-то печали, безнадеги, с каждым снимком улыбки становились все более вымученными. На самом последнем снимке был младенец — он улыбался беззубым ртом, размахивая зажатой в крошечном кулачке игрушкой. Он, в отличие от прочих, выглядел весьма довольным и счастливым. Подпись: «Гарри Поттер, 5 месяцев». Было еще много пустых листов, но именно это фото стало последним. Больше Лили и Джеймс Поттер не успели ничего снять. Гарри отложил альбом и опустился на подушку, чувствуя себя больным и уставшим. Вот так сходу просмотреть жизнь Лили Эванс, своей матери, было невероятно и вместе с тем опустошающе. Заглядывать за завесу чужой жизни, взаимоотношений, интриг, эмоций было непривычно и почти физически тяжело. Пытаясь по крупице построить собственную жизнь, у Поттера не были моральных сил впитывать в себя чужую судьбу. Пусть даже это была судьба Лили Эванс. То, что она была его матерью, мило улыбалась на камеру и умела заводить друзей, совершенно не приближало ее к собственному сыну, который даже лица ее не знал до сегодняшнего дня. Этого не смог сделать и Джеймс Поттер, как бы заливисто он ни смеялся, обнажая смуглую жилистую шею. Задумавшись, мальчишка отыскал рукой дневник Джеймса Поттера — сейчас он скорее отталкивал, чем вызывал желание прочесть. Но любопытство все равно победило. Открыв на первой записи, Гарри прочел: «20 декабря, 1979 г. Сегодня мы узнали, что у нас будет ребенок. Не описать моего восторга — ведь мы так желали и боялись того. Надеюсь, это будет мальчик. Я воспитаю его сильным, смелым, отважным и умным. А научу его летать на метле, и мы будем играть в квиддич с нашими друзьями. Я научу его постоять за себя и правильно ухаживать за девушками. Или пусть это будет девочка! Мы бы вместе готовили любимый пирог Лили на День матери. Я бы все равно научил ее летать играть в квиддич. Научил бы маленькую мисс Поттер, как заставить себя уважать в Хогвартсе и правильно отбиваться от назойливых ухажеров. Не могу дождаться момента, когда наконец увижу сына или дочку (или их будет двое?!). Лили впервые за долгое время сияет, день ото дня хорошеет. Чувство страха на время отпустило нас, сменяясь эйфорией и нетерпеливым ожиданием. Днем приходил Бродяга с Хвостом. Бродяга расцеловал Лили в обе щеки, мне сдержанно сказал, пожав руку: «Поздравляю». Я старался не смотреть ему в глаза, хотя, казалось, с чего бы этого не делать мне? Хвост с чувством поздравил нас, а затем ходил за Бродягой как приклееный. Ушли они также вместе, даже не допив чай. Лунатик не пришел — наверно, плохо чувствовал себя перед полнолунием. В министерстве творится какая-то чертовщина, но сегодня думать совершенно ни о чем не хочется. Хочется лишь целовать Лили и ощущать это ни с чем не сравнимое чувство счастья и благодарности. Мы скоро станем родителями!» Кто бы ни собирал вещи покойной четы Поттер, он складывал дневник Джеймса из надежды, что их сын узнает, как были счастливы его родители от самой только мысли, что у них будет первенец. Возможно, он хотел восполнить те пробелы, что неизбежно будут у Гарри. Хотел показать ему, какими замечательными были его родители. Но вместо того сердце их сына снова рвется на части, к горлу подкатывает ком, а глаза наполняются соленой влагой невыраженной злости. Поттер, глотая слезы, вырывал страницу за страницей из дневника Джеймса Поттера. Он рвал медленно, словно хотел прочувствовать каждую страницу жизни своего отца, которого так и не узнал, его семьи, частью которой так и не стал. В тот момент Гарри Поттер ненавидел своего отца — за то, что заставил его снова чувствовать. Чувствовать боль утраты того, чего у него не было, и это словно сдирать только поджившую корку с глубокой, все непроходящей раны. Стоило только смириться со своим положением, как ему подсунули альтернативу, в которой он мог бы быть любим. Что бы это ни значило. Но он знал человека, который собственноручно отнял у него ту жизнь. Том Реддл забрал его с условием, что он сможет отомстить всем тем, кто лишил его детства и семьи. Он дал подсказку — Альбус Дамблдор. Второе имя Поттер узнал сам. И если для мести ему понадобится год, два или три, горы трупов, сотни интриг, десятки масок и чужие разбитые жизни — он пойдет на это. Все что угодно, чтобы снести с плеч голову палача. Какое-то время спустя последняя слеза прочертила бледное лицо, внутри воцарил покой — какой бывает, когда все становится на свои места и жизнь обретает смысл. Последнии месяцы жизни его семьи разодранные в клочья окружали Поттера. Утерев лицо рукавом измятой рубашки, глубоко вздохнув, прогоняя остатки эмоций, Гарри Поттер принялся действовать. Он убрал обратно в сверток альбом Лили и остальные вещи. Ему необходимо было запомнить, как выглядят Бродяга, Лунатик и Хвост — к ним накопилось добрый десяток вопросов. Собрав в кучу разорванный блокнот Джеймса, Гарри направился туда, где почти наверняка сейчас был Реддл. Стеллажи библиотеки постепенно наполнялись книгами. Мальчишка подумал, что его собственные фолианты будут смотреться весьма гармонично рядом с реддловскими. Однако прислушавшись к себе, Гарри понял: нет, их никогда не будет здесь. Казалось предательством выставлять перед этим волшебником родовые знания, чтобы он смог так же легко поглотить их, как и самого мальчишку. Но что именно он предаст, позволив тому случиться, Поттер до конца не понимал, и это пугало. Не обращая никакого внимания на черноволосого мальчишку, Реддл задумчиво изучал страницы ветхой книги. Той самой, ради которой получил доступ в сейф Мраксов и спустился на самое дно Гринготтса. «Укрощение времени и других метаморфоз» Паэля Блэка — книга настолько старая, что должна всегда находиться под стазисом, а страницы настолько хрупки, что их возможно переворачивать только взмахом палочки. Под вполне невинным названием крылся такой пласт черной магии, что само обладание этой книгой можно было считать гарантом поездки в Азкабан. Но только там была информация, которая поможет Реддлу разрушить свою реальность и окончательно восстановить тело. Оставшись без какого-либо внимания, Поттер прошел к разожженному камину и уселся напротив него. Записи Джеймса Поттера сгорали так же легко, как и вера в лучшее в душе этого мальчишки. Такую демонстративность уже не мог упустить сам Реддл — он отложил книгу и стал наблюдать за Поттером. — Я хотел сказать... — начал Гарри, но сбился, словно забыл, что хотел донести. Его лицо подсвечивалось красным, мешая разглядеть выражение. — Я хотел сказать, что теперь понимаю, почему вы это сделали. Последние дни Джеймса Поттера догорали в камине, а его сын встал напротив убийцы своей семьи. Заправив руки в карманы штанов, он сжал их в кулаки и постарался избавить даже от тени слабости в своей душе. Ему уже нечего терять, а ложь способна выложить дорогу в его Изумрудный город мести. — Действительно? — искренне удивился Реддл и подался вперед, с жадностью вглядываясь в лицо мальчишки. — И почему же я это сделал? — Мои родители были предателями. В дневнике Джеймса Поттера, который я только что сжег, я нашел записи, в которых говорилось о противостоянии вам. Он считал своих родителей глупейшими людьми из-за их желания поддержать вас, поэтому он отослал их куда-то на континент. Они также были категорически против брака Джеймса и Лили, но он пошел против благоразумия семьи. Они заслужили той участи, что их настигла. Кое-что он действительно успел вычитать, часть придумал на ходу. Главное во лжи — это чувство собственной уверенности, а Гарри Поттер всегда умел лгать. И Реддл остался под впечатлением от его лжи. — И тебе их совершенно не жаль? — глумливо спросил волшебник, испытывающее разглядывая собеседника. — Это ведь были твои родители — каким бы бестолковыми они ни оказались. Поттер отвечал Реддлу таким же пристальным взглядом, всматриваясь в черноту глаз напротив, словно жаждал одним лишь усилием воли убедить того в своей лояльности. Каждая клетка его тела была напряжена, будто готовясь к последней битве. — Мне жаль, — демонстративно отвел глаза Поттер, словно ему было стыдно за собственную слабость перед Реддлом. — Но предательство нельзя просто так спустить. Даже собственной семье. Речь опалила глотку, будто слова из него доставали каленной качергой. У Поттера не было собственного кодекса чести и морали, он не успел пропитаться идеей чистоты крови, но почему-то даже ему казалось на грани приемлемого разнести в щепки память о собственной семье. Реддлу было все равно до его боли. Он поднялся на ноги, легко и непринужденно подошел к мальчишке, заглянул ему в лицо и с неопределенным выражением доверительно произнес, понизив голос: — Ты хочешь узнать, как все на самом деле было? — Холодок пробрал Поттера до самого нутра, хотелось вскрикнуть «Нет! Убирайся в ад, откуда ты и пришел!», но он не мог, не мог раскрыть и рта, потому что ему нужно было знать все. — Некто сообщил мне о пророчестве, из которого следовало, что меня победит тот, кто родится на исходе седьмого месяца, в семье героев. И ни один из нас не сможет жить, пока жив другой. Но знаешь, в чем подвох? Существует еще один мальчишка — Невил Долгопупс, который также родился в конце июля и подходит под пророчество. Кто-то хотел, чтобы я думал, будто именно ты сможешь мне противостоять. — Реддл зацепил кончиками пальцев подбородок Поттера и заставил его смотреть вверх, в собственные расширенные от неясных чувств зрачки. — Скажи, это ли не глупость. Ты будешь одним из лучших моих соратников. Поттер молчал. Реддл упивался властью над мальчишкой, но в действительности лишь напитывал его демонов ненавистью и жаждой холодной, выверенной мести. Если бы Реддл догадался использовать легименцию тогда, история Гарри Поттера закончила бы в тот самый момент. Но вместо того он позволил себя обмануть. — Да, сэр. Я буду вашим самым преданным соратником.