Обретая себя

      День сегодня выдался сумрачным, небо с самого утра затянуто густыми аспидными облаками, клубящимися над лесом, будто желая вдавить высокие деревья в землю. Туман вязко стелился по земле, цепляясь паутинками за кусты и высокие заросли уже отцветших цветов, а в воздухе ощущалась прохладная влага, которую, казалось, можно было ощутить, едва протяни руку. Мне, в общем-то, по душе такая пора. Белесая плотная дымка скрывает полянку с домом Бориса от всего остального мира, создавая иллюзорное впечатление, будто исчезла вселенная, оставив лишь единственно этот крошечный островок жизни.       Я поправила накидку на плечах, захлопнув открытое окно. В комнате теперь было прохладно, неуловимо пахло хвоей и росой, мешаясь с запахом влажной земли из клумб под моими окнами. Борис закончил реставрацию и собирался в мастерскую Петши, ворча, что пришлось так серьезно упаковывать заказ, чтобы влажность на улице не повредила ему, а отнести нужно именно сегодня. Я хотела пройтись с ним, но он только забубнил еще сильнее, что снова лечить меня он не намерен. Вот уж ему бы самому не простыть, хотя я даже вообразить этого человека заболевшим не могу. Борис кажется непрошибаемым от и до, хоть эмоционально, хоть физически. Ну, это если опустить некоторые моменты, когда давят на его больные темы.       Наверное, и сейчас все еще ворчит, упаковывая геридон.       Вздохнув, я покачала головой и подошла к шкафу, думая, о вчерашнем разговоре. Шаманы, древняя каста и способность видеть духов. Странно осознавать, что всегда параллельно твоей жизни существовал некий отдельный от остального мир. Шаманы будто бы обитают в какой-то своей реальности, по крайней мере, на мой взгляд. Они видят этот мир иначе, нежели обычные люди, и что для простого человека лишь выдумка и сказка, для шамана – его неизбежная реальность. Вероятно, это пугающе видеть то, что для остальных неизменно прикрыто какой-то незримой пеленой, застилающей их глаза. Мне было бы страшно. Ведь рядом бы однозначно не было того, кто мог бы объяснить, что со мной происходит. Наверняка, я бы попросту списала себя в умалишенные и укрепилась в этом мнении.       И все же… как Борис с этим живет? По нему ведь видно, да и сам он говорил, что винит себя в смерти родителей. И как бы там ни было, отчасти это так и есть. Для меня определение шаман имеет довольно размытые очертания, в основном несущие отпечаток чужих культур из Северной Азии или палеоазиатских народов, вроде юкагиров или чукчей. По сути, шаман – это человек, впадающий в своего рода измененные состояния сознания, главным образом, для того, чтобы войти в контакт с миром духов и использовать некую информацию, полученную от них. Однако Борис явно дал понять о связи иного рода, устанавливающейся между шаманом и духом.       Дракула говорил о контроле духов, что сейчас он способен управлять двумя. И своего он называл исключительно слугой. Неужели все их искусство строится на подчинении и контроле силы духов? Однако стоит признать, я в чем-то даже согласна с Борисом в его отношении к конкретно этому духу, ведь именно Браумро убил его семью, поддавшись своим немыслимым фанатичным верованиям и идеям, что в одно мгновение разрушили столько жизней, искалечив душу маленького мальчика. Сложно относиться к нему с хотя бы крошечной долей участия и понимания. Ведь он так поступил без какой-либо причины, следуя лишь слепым убеждениям и сумасбродным желаниям очистить мир от скверны в виде вампиров, которых, в общем-то, никогда и не существовало. И как бы Борис ни пытался убедить других, что он вампир, это не меняет истины, что он человек. Возможно, сплетший с помощью дара шамана себе маску, дурачащую остальных и придающих ему облик вампира. Сильный, быстрый и порой неуловимый, способный исцелить или напротив покалечить, но все же обычный человек. Он не изменит этого, притворяясь кем-то иным. Никак не изменит.       Глухой удар заставил меня вздрогнуть.       Выпавшая из рук тяжелая книга, взятая в библиотеке, упала на нижнюю полку шкафа, куда я собиралась ее положить. Вот, уже из рук все валится. Наклонившись поднять ее, я удивленно опустилась на колени, коснувшись пальцами едва заметно съехавшего дна шкафа. Поддев тонкий деревянный пласт, приподняла его. Как-то непрактично для тайника. Хотя, может статься, это просто дополнительное отделение. Помедлив, я все же отставила гладкую доску в сторону и заглянула внутрь небольшого отсека. Старая кружка со сколом, небольшое яблоко из белых ниток и пряжи, украшенное жемчужинками, точно росинками, расческа и еще несколько мелочей, круглая довольно объемная шкатулка.       Эта комната раньше была будуаром матери Бориса, неудивительно, что здесь еще хранятся ее вещи. Интересно, какой она была женщиной? Вероятно, доброй. На фотографии у нее живое лицо, аристократичное и дружелюбное. Приняла ли ее семья выбор стать супругой мужчины из рода Дракулы? Какими они были? Наверное, теперь этого не узнать. Странное чувство. Мне впервые хочется что-то узнать о другом человеке, о его семье и прошлом. Обычно все это было мне глубоко безразлично. Это из-за чувств, что Борис вызывает у меня? Самой себе тяжело в этом признаться. Неловко и смущающе. А еще очень страшно. Чувства всегда пугали меня тем, что их невозможно контролировать, если они все-таки распускаются пышным цветком в твоей душе. Они вынуждают тебя раскрыться перед другим, а значит стать беззащитным. И открыть возможность, что тебя, твои чувства и душу растопчут.        Отложив крышку шкатулки, я удивленно приподняла брови, смотря на содержимое шкатулки. Множество аккуратно прибранных мотков разноцветных ниток, иголки, сложенные в бумажный конвертик, и несколько тонких платков, украшенных изящной вышивкой, по всему, сделанной матерью Бориса. Несколько лет назад я увлекалась вышивкой гладью, это занятие успокаивало меня, хотя поначалу заставляло злиться и выходить из себя, когда ничего не получалось. Но потихоньку начали появляться умения и раздражение отступило. Могу ли… Могу ли я воспользоваться этими предметами? Хотелось бы мне вышить платок для Бориса. Я уже даже представляю, что на нем будет изображено, это…       В коридоре раздались шаги, и я спешно вернула все на свои места, как в комнату вошел сам Дракула, на чьем лице так явственно отпечаталось неудовольствие. Что такое? Окончательно упаковка геридона его достала или еще что случилось? Фыркнув, мужчина сложил руки на груди. Все-таки вид у Бориса такой, что сразу хочется пасть ниц и покаяться во всех грехах. Интересное было бы дело, сложись так, что… нет, это, конечно, невозможно, учитывая все тонкости, но все же, вот стань Борис священником, так здесь бы мигом порядок установился да гармония. Такого священника сильнее дьявола да бога бояться будешь. Как посмотрит своими ледяными глазами, так и оцепенеешь и сразу во всем раскаешься.       – Что случилось? – наконец спросила я, так как Борис продолжал стоять, попросту сверля меня взглядом, будто это была целиком и полностью моя вина, что ему сегодня геридон к Петше тащить надо. Хотя я бы и не удивилась, уже заметила за Борисом порой желание поворчать по поводу, но чаще без оного.       – Пошли, я передумал, – коротко бросил он, разворачиваясь и скрываясь в коридоре.       Я сокрушенно вздохнула, покачав головой. Все-таки с ним и правда порой нужно безграничное терпение. Убрав все в шкаф, я перебросила сумку через плечо, спускаясь вниз, где Борис уже ждал меня, по-прежнему недовольный и нахмуренный, в обхватку с геридоном. Говорить я ничего не стала, спускаясь вниз на каменистую дорожку и слыша, как за спиной Дракула закрывает двери. Поправив заплетенные в косу волосы, неспешно направилась вперед, фактически кожей чувствуя, как Борис идет следом. Как ни посмотри, а его присутствие всегда будет заметно. Есть в нем нечто особенное, в самой его ауре, которая порой кажется плотной и густой, словно обволакивающей. У всех шаманов она такая или же Борис… особенный? Я чуть обернулась, смотря на Дракулу, и тихо хмыкнула. Да уж, тут даже просто глядя на него становится ясно, что он особенный. Сам мужчина, поймав мой взгляд, вопросительно приподнял бровь.       – Что такое? – опасно прищурился он, а я только отмахнулась.       – Ничего. Борис, расскажи что-нибудь из своей жизни шамана, - я помогла ему удобнее перехватить геридон, вновь вставая рядом. Тропинка здесь стала шире, и можно было без трудностей идти по ней вдвоем. Здесь красивые места. Луга, покрывающие холмы, кажутся будто волшебным ковром, таким ровным и сочно-зеленым. Местами, когда смотришь на редкие домики, встречающиеся среди полей и небольших островков низких деревьев, выглядят с холмов будто кукольный мир. Осень уже начала потихоньку входить в эти края, ласковыми поцелуями касаясь листвы, отчего так розовела, словно бы от смущения. Утром, тем утром, пока еще мир спит, а солнце только пробуждается, должно быть здесь восхитительно. Туман вязко сползает с холмов, укутывая подлесок, точно рухнувшие с небес облака. Ради таких умопомрачительных картин стоит вставать раньше. Однако… даже без них я впервые за долгое время чувствую желание проснуться и встаю без той тяжести, с которой обыкновенно пробуждалась по утрам, будто многотонной глыбой придавливаемая к постели.       – Например, о снах, – задумчиво произнес Дракула. – Но все-таки это не сны в большинстве своем, Амели. Когда я засыпаю, в мое сознание пробираются демоны, они выглядят как тени, и постоянно зовут меня к себе. Они часто проникают в разумы шаманов. Если такой демон коснется тебя – ты покроешься язвами, а потом твоя плоть точно жидкий воск спадет с костей и ты умрешь, – как ни в чем ни бывало произнес мужчина. – Зачастую они приходят во снах, там они обладают куда большей силой, нежели в реальности. Они шепчут, уговаривая подойти к ним, и сами при этом приближаются. Их вкрадчивым голосам практически невозможно сопротивляться, так и хочется окунуться в их кажущиеся теплыми объятия, несущие смерть. Однако как видишь, до меня они еще не добрались. Поначалу я часто думал, что мне хотелось бы стать слепым к миру духов, – мужчина чуть прищурился, глядя вдаль, и закончил, – но после я понял: я – духовидец, и должен жить с тем, что имею. Я – шаман.       – Жить с тем, что имеешь? – негромко произнесла я, несколько изумленная его словами и еще пытающаяся их осмыслить. – А если бы у тебя была возможность лишиться зрения к их миру?       – Да, Амели, жить с тем, что имею. Таково мое проклятие и я давно с этим примирился. Порою пытаться изменить судьбу – лишь совершать безрассудство, которое повлечет за собой неминуемую беду или даже полную катастрофу, – он покровительственно посмотрел на меня. – У меня нет возможности, Амели, а потому и нет смысла гадать. Игры в это пресловутое "А если бы..." меня утомляют.       – Почему ты сейчас улыбаешься? – непонимающе нахмурилась я. Глаза шамана сверкнули и блудные губы тронула лукавая улыбка.       – А что, по-твоему, я должен делать? Стенать и плакать? Зачем, как мне это поможет, Амели? Злиться и скалиться, что как со мной так посмели обращаться те люди? Абсурд. Я уже вернул им долг. Всем до единого, включая главного зачинщика – Браумро, что ныне является не больше, чем просто вещью. Он – вещь, а вещь это ничто. Браумро теперь – меньше, чем ничто. Злость, обида, раздражение, гнев – все это лишь притупляет разум шамана, делая его слабее. Если ты поддаешься эмоциям, то обречен на погибель. В мире духов нет места чувствам и слабостям. Один неверный шаг, одно мгновение заминки – и тебя больше нет.       Бирюзовые глаза полыхнули хищным блеском.       – Сомнения и паника – лишают сил. Страх, сомнения, эмоции и лень – вот главные враги шамана, Амели. Поддашься им и ты покойник. Если эмоции твои хозяева, то ничего хорошего в этом нет, – с той же улыбкой ответил Борис. – Если ты не можешь взять их под контроль, если принимаешь решения, исходя исключительно из эмоций, а не фактов и действительного положения вещей, то обречен на провал. Эмоции – почти всегда плохие советчики, – он внезапно помрачнел. – Хотя говорить об этом легко, однако порою сдержать эмоции невозможно. Жизнь шаманов сопряжена со смертью, идет в ней параллельно, и в любой момент можно ее встретить. Заклинатели мрут, как мухи. В целом многие мрут и своей смертью, но чаще всего шаманов убивают духи, некоторые кончают жизнь самоубийством, когда дорогих им людей пытают и истерзают духи, оставляя жить покалеченными или и вовсе убивая. У одного шамана, которого я знал одно время, убили шестилетнюю дочь, на его глазах изнасиловав ее, а после растерзав заживо. Он сошел с ума и покончил с собой, выцарапал себе глаза, разодрал поломанными ногтями лицо, а после бросился в зеркало, разбив то и изрезавшись осколками, в конечном итоге перерезал себе горло. С такой силой, что застопорился только на позвонках.       Я ощутила, как кровь отличает от лица.       – Наверное, было бы лучшим, чтобы миры духов и людей никогда не пересекались, – невольно сорвалось с моих губ.       – В действительности это лишь малая толика, что творят духи, – задумчиво произнес Дракула. – Так же как на самом деле достаточно большое количество духов, способных явить себя человеку и влиять на него. Так на многие фестивали и сборища призраков крадут детей, которых после загоняют в лесах, как люди загоняют кроликов. Человеческие тела так хрупки. Ранить их очень легко. Но истинно страшны те духи, которые давят психологически, потому что на самом деле именно эта боль куда страшнее физической. Душевная. Можешь спорить со мной, однако для меня это так. Как-то, когда мне было лет двенадцать, я случайно забрел в горы в поисках трав для Петши, и там напоролся на полуразвалившийся деревянный дом. Даже сейчас я отчетливо помню, как едва открыл дверь заброшенного дома, как тут же рефлекторно отшатнувшись, я зажал лицо рукавом, но даже сквозь плотную ткань рубашки чувствовал затхлый запах гниения, само помещение было затянуто паутиной, перепачканной кровью, в глубине я увидел свисающие на белесых нитях оторванную руку и половину головы. Есть такие духи из категории паучьих, которые питаются людьми. Омерзительные стоит сказать создания.       Я заметила, как Борис сжал руки на геридоне, что побелели костяшки.       – Несколько лет назад у нас тут завелся один дух, слетевший с катушек. Он решил создать себе идеальное дитя. Украл нескольких ребятишек, из которых сшил себе ребенка. И знаешь, что самое страшное, Амели? Основа – то дитя, чье туловище и голова были выбраны за основу, – она была жива. К ее телу пришиты чужие конечности, распиленные по кускам и соединенные веревками, отчего руки девочки достигали пола, ее глаза залиты чернилами, а уши купированы, но она была жива. Пустой безжизненный взгляд, в котором не осталось ни капли огня, однако она продолжала чувствовать. Я не смог смотреть на это. Я откликнулся на ее немую мольбу во взгляде и убил ее, – во взгляде Дракулы промелькнуло нечто неуловимое, черное, что в мгновение так же быстро потухло. – Это лишь одно упоминание, один вид духов. А их тысячи. Ты знаешь, какова статистика пропавших людей, Амели? Она огромна. И многие эти люди отнюдь не пропали без вести.       Я побледнела, почувствовав, как внутри прошлась холодная волна то ли страха, то ли отвращения, мешающая с наступающей бурей, напоминающей панику. От слов Дракулы облака будто бы заволокли небосвод, укрывая мир неприятным вязким сумраком. Невольно я поежилась. Я не могла и представить, что Борис живет с таким грузом. Тащит весь этот ужас, не имея возможности его с кем-либо разделить. Однако я рано подумала, что это все. Не успела сказать и слова, как Борис тихо выдохнул, мельком глянув на меня, и продолжил:       – Как-то раз я, мне тогда было лет десять, заблудился в лесу, когда мы ходили к одному знакомому Петши, ведущему отшельнический образ жизни глубоко в забытых всем и богами, а тем более людьми местах. Ночью я по глупости сорвался в лес: погнался за каким-то зверьком. И там в темноте споткнулся, проваливаясь в яму, на дне которой оказалась пещера с настоящим подземным лабиринтом из узких коридоров. Я трое суток провел в тех катакомбах. Помимо присутствующей у меня в том возрасте в неярко выраженной форме клаустрофобии, я остался там без какого либо источника света. Я не встретил там духов, мне даже удалось выбраться в просторную пещеру, однако из нее я угодил в отвратительное место, – Борис оскалился в усмешке, вновь прищурено посмотрев на меня. – Я куда-то провалился, во тьме не мог ничего разглядеть, только чувствовал влажный и заплесневелый запах склепа, испорченный и гнилостный, будто в яме для трупов. Я на ощупь пытался понять, куда угодил, когда мои пальцы погрязли во что-то мягкое и пушистое, тут же осознав, что моя ладонь погружается в густую шерсть какого-то животного. Я потянул ее, и клок оторвался с вонючим хлюпаньем – зверь пролежал там не меньше нескольких месяцев. Повсюду были липкие от гнили шерсть, копыта, покрытые лохмотьями полуразложившихся мышц кости, перемешанные в полнейшем беспорядке. Зловонный и спертый запах навис надо мной, точно физически способный раздавить.       – Как ты только ничем не заболел там, – брезгливо передернула плечами я.       – Я шаман, наверное, поэтому, – пожал плечами Дракула. – Шаманы крепче обычных людей. Хотя я сам задавался этим вопросом. Трупный яд мерзкая вещь. После стало немного легче, когда в небе появилась луна, и я увидел высоко под потолком круг, который видимо и был ямой, куда проваливались все эти животные. Увидеть это было так же противно, как и ощущать. Тела зверей напоминали сплошное месиво из вязкой шерсти, где местами угадывались очертания животных и частей их тел, являющих собой будто жуткий пол этого склепа. Помещение было довольно большим и я не нашел ни клочка свободной от разлагающихся туш земли. В какой-то момент мне показалось, я слышу скрежет когтей по каменным стенам склепа и глухой лязг челюстей, а кто-то совсем рядом тяжело и отрывисто дышит.       Глаза Бориса сверкнули, и он усмехнулся, когда я побледнела еще сильнее.       – Однако это было и красиво. Многие трупы выделяли гнилостные бактерии, которые в темноте едва заметно светились. Зрелище довольно завораживающее, если не брать в расчет все прочие обстоятельства. Омерзительно было то, что там было полно разных ползучих тварей, которые завелись в гниющих трупах. Они кругом копошились и иногда пытались заползти на меня. А в этом плане я брезглив.       Я нервно усмехнулась: в этом плане он брезглив. После всего пережитого удивительно, что вообще ко всему не брезгует, да и вдобавок сохранил здравость рассудка. Мне кажется, я бы после такого точно помутилась разумом. Я не стала ничего говорить, а в неясном для себя порыве приблизилась к Борису почти вплотную, беря его за локоть. Наверное, многим людям подобная способность покажется восхитительной. Видеть призраков, быть отличным от других, особенным, обладать скрытыми силами, однако зачастую эти умения приносят лишь непонимания окружающих, тоску и душевную боль, а порой и мучения физического рода. Я никогда прежде не задумывалась над потусторонними и мистическими явлениями. Меня самой вещи такого плана никогда не касались и не тревожили мою жизнь, а потому казались не больше, чем простыми выдумками и глупыми сказками.       Однако сейчас я столкнулась с человеком, для которого эти мифы – неподдельная реальность, от которой не скрыться. Страшно это осознавать. Страшно представлять, что довелось повидать Борису только потому, что он видит духов. Однако мне все же не казалось, что все они такие. Все-таки глупо всех под одну гребенку мести, хотя не мне в этом плане судить. Я осмотрелась, однако ничего в округе не видела. А для Бориса здесь что-то открыто? Рядом даже этого духа, Браумро, я не наблюдаю, мое зрение исчезло или же здесь попросту никого и нет? Все-таки должно быть жутко, обладать даром видеть тонкий мир, когда в любое мгновение может открыть глаза и напороться взглядом на чью-то омерзительную оскаленную морду или же иные формы этой жизни.       В мастерской Петши все было по-прежнему, словно бы время здесь остановилось, однако в пасмурный день, который стоял сегодня, она уже не выглядела вырванной из древних сказок и не светилась будто бы изнутри золотым пламенем в по обыкновению заливающих помещение солнечных лучах. Борис скрылся за дверью, которая вела, как мне показалось в подвальное помещение, а я осталась стоять у двери, и мой взгляд невольно притягивал тот угол, в котором, по словам Дракулы, стояло божество. Наверное, если сейчас напрячь воображение, то я словно бы воочию смогу улицезреть этот серебристый сгусток, но это не отменит того, что в действительности я ничего на этом месте не вижу. Но может статься, оно и к лучшему.       Петша вскоре вышел обратно, смерив меня лукаво прищуренным взглядом.       – Борис часто разговаривал с этим божеством, – подмигнул мужчина.       Я уже было собралась ответить, как за дверью раздались шаги, и вышел Борис с какой-то небольшой пестрой коробкой, вероятно, новым заказом. Молча кивнув Петше, он вышел из дома, даже не глядя на меня. Спрашивается, зачем ему только я собственно нужна была? Или он так своеобразно хочет заставить меня выходить гулять? Ну, движение есть наша жизнь и все в этом роде. Я покачала головой, попрощавшись с Петшой и направляясь следом за Борисом, который невозмутимо шел по, к моему удивлению, оживленным улочкам. В прошлые разы здесь было довольно спокойно. Заходить куда-либо еще Дракула не стал, неторопливо направляясь в сторону дома. Даже в простой одежде он выделялся довольно сильно среди других людей, однако на скользкие взгляды, которые порой бросали на него люди, Борис не обращал никакого внимания. Все-таки он поразительный человек. Поначалу он показался мне несколько напыщенным, нервным, несдержанным и вообще слегка ненормальным, но теперь я вижу в нем иные стороны. И разумность, которой прежде не замечала. И… я искренне надеюсь, что Борис об этих моих мыслях никогда не узнает.       Я вздрогнула, внезапно ощутив, как на мои плечи легло что-то, а вырвавшись из собственных мыслей, с удивлением увидела на своих плечах жилет Бориса. Сам шаман бросил только, что сегодня холодно. Мне непривычно, что кто-то может действительно переживать за меня и желать заботиться просто так, бескорыстно. Я не сильная. На самом деле я очень слабый человек. И над этим в семье и окружении всегда смеялись или злились, если я маленькая говорила, что чего-то боюсь, поэтому я привыкла скрывать это чувство. Эта привычка очень прочно вошла в меня, не могу от нее избавиться. Я все привыкла скрывать, так что зачастую теперь и сама не понимаю, что происходит внутри меня, не могу осознать каких-то чувств или же машинально оскаливаюсь и закрываюсь. Я замкнутый, трусливый человек. Я может быть и отменный флорист, но как человек я жалкая, неуверенная и слабая, мягкосердечная и нерешительная. Дориан как-то говорил мне, что то, что я считаю слабостью – на деле великая сила, но я так и не поняла, что он имел в виду. Я панически боюсь близости с кем-то, боюсь действительно быть собой, потому что не хочу, чтобы снова было больно. Я готова отдать на растерзание тело, меня не страшит физическая боль, но не хочу, чтобы мне было больно душевно. Мне страшно, что я раскрою свою душу, свои чувства, а потом снова меня выбросят точно не нужную вещь, я снова останусь одна. А я… я больше не могу быть одна.       Однако… все же на душе стало непривычно тепло. И пусть Борис шел рядом с выражением лица, будто готов все и вся проклясть прямо на месте, я не сдержала полуулыбки, залегшей в уголки глаз. Но за этим я даже и не заметила, как мы приблизились к дому, очнувшись только от покашливания Бориса, который уже стоял на ступенях лестницы, ведущей в здание. Я неловко покраснела, шумно втянув носом воздух, и невозмутимо прошла в дом, будто, в общем-то, так оно все и надо. Ну а в целом не привлеки он моего внимания, точно бы споткнулась и убилась о ступени.       И все же… необычное это чувство. Впервые за, наверное, практически всю свою жизнь я чувствую себя легко и расслабленно. Мне приятно находиться в этом доме, спокойно рядом с Борисом, а все случившееся в первые дни, как и сама ситуация их знакомства словно бы выветрились из меня, не оставив неприятного осадка. Раньше Дориан пытался убедить меня, что однажды я могу встретить человека рядом с которым все мои страхи и та часть меня, которая боится, которая окутана предрассудками и страхами, рядом с этим человеком заснет или же и вовсе растворится. Мне казалось это абсурдным. Как такое может быть, если все эти чувства – неотъемлемая часть меня? Однако, кажется, теперь я понимаю, что он был прав. Потому что, несмотря на то, при каких обстоятельствах мы с ним встретились, несмотря на его поведение в первые дни, да и в целом, я не испытываю к нему каких-либо негативных чувств. Рядом с ним я ощущаю себя спокойно.       Будто бы я наконец-то оказалась на своем месте.       Когда я вышла из ванной, то ошарашенно замерла, смотря на стоявшего в коридоре Бориса, который с невозмутимым видом поманил меня пальцем за собой и направился в сторону своей комнаты. Я поежилась, ощущая себя как-то странно. Может быть, все-таки простыла? Непонятная слабость и так холодно, хотя на моих плечах по-прежнему теплый жилет Бориса, хранящий едва ощутимый запах его одеколона. И все же было очень холодно. В комнате Дракулы горел камин, и я понадеялась, что от близости пламени мне станет теплее. Вдобавок на столе стоял заварочный чайник, так что и вправду может получиться согреться. Хотя, возможно… я просто не хочу себе признаться, что невозможно согреться от холода, который идет изнутри. Признаться в том, что именно этот мороз сжигает меня, прокрадываясь под кожу из самой души, растекаясь по венам и заставляя нечто важное внутри болезненно сжиматься и медленно, но неуклонно и мучительно умирать.       Опустившись на уже знакомый диванчик, я невольно вспыхнула от мгновенно яркими образами проявившихся в моей голове образов того вечера. Борис что-то говорил, разливая чай и открыв ту самую пеструю коробку, которую принес из дома Петши, но я не слышала его и абсолютно не могла разобрать его слов, хотя поначалу честно старалась. Все мои мысли были сосредоточены на том чувстве, от которого я годами пыталась скрыться, но что неминуемо настигало меня, едва я оставалась один на один с собой. Когда меня окружала плотная тишина, и не было возможности скрыться. Говорят, занять себя чем-то – есть лучшее лекарство. В этом я полностью с ними согласна, потому что пока ты занят, то нет времени задуматься о том, что творится в твоей собственной душе, однако это лишь временная мера и она не имеет действительного смысла. Ни капли. За этой беготней пройдет вся жизни, а внутри так ничего не изменится. Однажды нужно просто остановиться и поднять взгляд, смотря в глаза своему страху, тому внутреннему чудовищу, от которого не убежать, не скрыться, даже если постараешься укрыться в самом отдаленном уголке вселенной.       Невозможно, потому что это чудовище – внутри тебя.       Мне… Мне так хочется, чтобы кто-то обнял меня, чтобы любил и испытывал ко мне тепло. Так холодно, что, кажется, никакое пламя не сможет его изгнать, вытравить изнутри, высветлить весь леденящий мрак в душе, затопляя его светом и нежностью. Мне всегда казалось, что невозможно с такими чувствами относиться ко мне. Но сейчас… мне так хочется ощутить чужое тепло. Пусть ненадолго, только на сейчас, но я хочу избавиться от того, что гложет меня, неминуемо настигая в тишине ночей, что подкрадываются, будто хищные звери, готовые растерзать меня мучительной болью, от которой нет лекарства. Потому что единственное, что может исцелить эту тоску – любовь другого человека. Любовь, в возможность которой я никогда не верила.       И это раздавливало меня еще сильнее.       Борис опустился на диван рядом со мной и приподнял мой подбородок пальцами, смотря в мои глаза и что-то недовольно говоря, однако слова по прежнему звучали для меня будто через толщу воды, а набатом стучащая в голове кровь не позволяла их разобрать. Я будто зачарованная смотрела в голубые глаза Бориса, сейчас выглядящие совсем светлыми, и внезапно для себя самой поддалась вперед, приникая губами к губам мужчины. Жилетка с шелестом соскользнула на пол, руки прошли по его плечам, лихорадочно сжимая ткань рубашки, оставшегося недвижимым Дракулы, а я шумно выдохнула, опуская голову и касаясь лбом его груди. Почему так холодно? Противный ком встал где-то в горле. Не хочу больше чувствовать этого, не хочу. Пожалуйста… остановись. Слишком холодно, слишком од…       Я вздрогнула, ощутив, как Борис пошевелился, а в следующее мгновение его руки прижали меня к себе, и невольно обмякла в его руках. Тепло его ладоней ощущалось через тонкую ткань одежды, а глубокое ровное дыхание касалось моих волос. Я задрожала, чувствуя, что нечто внутри меня с треском сломалось, прорывая наружу так долго задавливаемые в себе переживания. Я судорожно вжималась в тело Бориса, жадно впитывая его тепло, но никак не получалось согреться. Запах кожи мужчины, чуть терпкий, мешающийся с душным запахом горящих в камине дров, заставлял голову кружиться. Мне сейчас стало абсолютно безразличен весь внешний мир, безразличны последствия, просто хотелось отдаться чужому теплу, погрузиться в него, очертя голову, чтобы желанный жар затопил мою душу, сметая всю боль и холод.       Избавляя меня от одиночества.       Даже если это продлится совсем немного, а после холод полностью заберет меня, я хочу ощутить это. Говорят, полюбить можно любого человека, но разве это так? Я всегда была будто не к месту, а мой замкнутый характер отталкивал других, словно бы они что-то видели в моих глазах, чувствовали рядом со мной нечто пугающее, что заставляло их держаться на расстоянии. Ко мне так давно никто не прикасался. Мысли путались в голове, а тело словно физически впитывало тепло Бориса, молча гладящего меня по волосам и спине, зарываясь пальцами в волосы, уже безнадежно выбившиеся из аккуратной косы. Я никогда не видела смысла в жизни, а в жизни одинокой и подавно. Мне было странно смотреть на других людей, которые просто жили. Я не понимала этого, да и сейчас не понимаю. Рвано всхлипнув, я коснулась пальцами места, где находится сердце, ощущая его суматошное биение. Может быть, Дориан прав и у меня паралич души? Может быть, если тебя переполняют сладостные чувства и эмоции, то каждый день наполняется особым смыслом? Признаться себе, что…       Жизнь приобретает смысл только, когда в ней есть любовь. Особенная любовь. Что наполняет светом. К кому-то или чему-то.       Для меня это так.