Outsider

Это можно назвать привычкой, манерой поведения, рутиной. Джоан называет это традицией. Традицией, которая повторяется каждый месяц из года в год с момента ее переезда в Нью-Йорк. Она однажды просто появилась, как будто из ниоткуда, и с тех пор не исчезала. Просто как-то утром Джоан просыпается и понимает, что это нужно сделать. И она это делает. Гардероб, так часто обновляемый Дианой, занимает целую комнату, и в нем чего только нет. Джоан точно знает, что ей сейчас необходимо, и ее рука твердо и уверенно тянется к ряду вешалок с левой стороны, где между разнообразными блузками и удобными пальто занимает свое незыблемое место набор одежды, чья палитра целиком и полностью состоит из темных оттенков. Это бесформенная черная блузка с узким воротником, которую Джоан однажды сама купила в магазине. Это любимые черные джинсы, к которым вопреки всем законам подлости не пристает ни единый комочек грязи. Это черные кроссовки, заменявшие те, которые Джоан раньше носила в Лондоне. И это безразмерная черная куртка, мешковатая и грубая, практически лишенная изысканности. Но для того, что она собирается сделать, изысканность не нужна, а чувство стиля совершенно неважно. На улице, где живет Джоан, на углу, по соседству с уютной кондитерской, есть маленький магазинчик. Его пожилая седовласая владелица миссис Беккет почему-то напоминает Уотсон жительницу старой доброй Англии, а никак не обитательницу шумного ультрасовременного мегаполиса. Наверное, это из-за скромной, но опрятной и чуть старомодной внешности, неизменной шляпки на голове и пепельного пиджака с брошкой-котом. Джоан появляется в этой лавочке как по часам, и миссис Беккет к тому моменту уже выкладывает на витрину несколько молочных лилий. Она ничему не удивляется, ничего не спрашивает и спокойно дожидается, когда на двери звякнет колокольчик, и в помещение войдет молодая русоволосая девушка, облаченная во все черное, шагающая твердо и уверенно, но с тенью печали в самых потаенных уголках серых-серых глаз. Лилий немного, и Джоан точно знает, какая кому принадлежит и для кого они предназначены. Николь и Кристофер Уотсон, Елена Стар и Люк Грей, Ханна Шелдон. Пять лилий. Пять жизней, которые она потеряла и которые уже никогда не сможет вернуть обратно… Но о которых она всегда помнит. В апреле 2012 года количество цветков возрастает на один. Тогда погибает Джей. Теперь уже шесть. В получасе ходьбы от ее дома расположена небольшая старинная церковь с красивыми узорчатыми витражами на окнах. В ее дворе находится памятник. Это не фигура, не статуя и не аллегорическое изображение. Это просто большая гранитная плита с неровной поверхностью и немного скошенной верхней гранью. На ней позолоченными буквами выведена строка: «Да упокоятся с миром души тех, чью память мы почитаем». Когда Джоан видит эту надпись в первый раз, ее будто бы бьет током, а на сердце вновь вспыхивают тупой болью старые раны, словно посыпанные солью. Но вместе с тем появляется чувство облегчения, слабое, но все же оно есть. Отныне у нее имеется возможность делать то, чего она лишилась после того, как покинула Лондон. Кладбища ей не нравились, но это ведь не было кладбищем – это было выходом из положения. У монумента часто появляются разные люди: и дети, и взрослые, и старики. Они приносят туда цветы и маленькие свечки. Джоан делает то же самое, и раз в месяц у основания плиты остаются ее «траурные» лилии, белые как снег в самой середине зимы. Джоан аккуратно и бережно, стараясь не помять, опускает их на землю, приседая на корточки, и, разжав хватку пальцев на стеблях, выпрямляется и с силой засовывает ладони в карманы. А потом еще очень долго не двигается с места, чуть опустив голову и невидяще смотря перед собой. В такие моменты в ее сознании царят могильная тишина и безмолвие. Там пусто. Там глухо. Там никого и ничего нет. Кроме шести силуэтов, очертания которых явственные и абсолютно не блеклые. Это ее личные воспоминания, ее персональная коллекция призраков. Частицы ее самой. Выражаясь литературным языком «кусочки ее сердца». Это достаточно верная формулировка, и она идеально подходит для данной ситуации. Старый ошейник слегка царапает кожу, превращенный в подобие браслета, а стальной жетон приятно холодит. Кажется, она даже может почувствовать выбитое на ней имя собаки. В кармане куртки лежат фотографии ее родителей – как родных, так и приемных. А на пальце левой руки покоится маленькое колечко с украшением в виде бабочки. Это якоря между ее собственной душой, наполненной прошлым, и реальностью вокруг. Якоря, отображающие связь. Лилий всегда только шесть, не больше и не меньше. Джоан никогда не покупает седьмую и никогда не купит, потому что в этом нет никакой необходимости. Это будет просто глупо и как-то по-дурацки… потому что зачем таскать букеты тому, кто еще жив? А Шерлок Холмс жив, и Джоан в этом ни секунды не сомневается. Почему? Да всего лишь потому, что она знает, кто он такой. Хорошо знает. И это все, что ей нужно, чтобы отказаться от скорби по нему. Бессмысленно грустить и убиваться по человеку, который все еще не отошел в мир иной, не так ли? Теперь она предпочитает быть рационалисткой, а смерть Шерлока в это понятие не вписывается. Позже Джоан всегда встряхивается как воробей и, ероша разбросанные по плечам пряди, прикасается ладонью к холодному камню, а затем разворачивается и спокойно уходит прочь для того, что бы ровно через месяц вернуться туда снова. Это не привычка. Это традиция. Ее собственная традиция. И она ее соблюдает. Солнечный свет падает сверху на большой оживленный город. По одной из улиц неспешно бредет светловолосая девушка, и в краешках ее губ прячется тихая грусть по погибшим и легкая усмешка. Джоан уже давно и решительно рассталась с радужными сказками, такими свойственными для маленьких детей, обитающих в мире грез. И все же она с неловкой улыбкой думает, что ей хотелось бы, чтобы ее сказка закончилась хорошо.