Новый пантеон

Понимание проступало постепенно. Она действительно прониклась этим миром. Сознание погрузилось в какое-то марево из мыслей, понятных одной ей. И хорошо! Демон не сможет их прочесть, никто не сможет, Лин сама не смогла бы, но она их... чувствует? Наверное, так. Невыраженные мысли клубились облаком, генерируя вопросы и ответы на них, а Лин наблюдала и сочувствовала. Маститые убийцы не справились, а она справилась? Да нет же, всё сложнее, намного сложнее. И хоть душенька не потеет, придётся-таки поднапрячься, чтобы избавиться от наглого парнишки, этого Демона. Ведь руки не могли дрожать после смерти, физического тела больше не было, откуда взяться тремору? Значит, и это — внушение. Она убила всего лишь портретную копию себя, Демон вновь ускользнул. Перехитрить его невозможно. Вывод: не стоит хитрить, не стоит вообще об этом думать. Надо просто пребывать в состоянии осознания ситуации здесь и сейчас. Это нормально для повзрослевшего человека на Земле, то есть при жизни. Ну, а Лин научилась этому в жизни загробной – тоже нормально. «Что она делает?!» – наполненная паникой мысль Врубеля. «Зубы заговаривает», – усмешка Суворова. Еле уловимая, не мысль, а шлейф от мысли, похожий на мерцание в глубине Лисичкиных глаз. Лин постаралась не обращать на них обоих внимание и снова погрузилась в своё «облако». В нём кроме прочих эмоций витало принятие. Она – убийца. Пожалуй, пора перестать терзаться чувством вины. Ведь бонусом ко всему она же ещё богиня! Как объяснял Суворов, богиня всегда права. Или он не так объяснял? Или это не он объяснял? Лин отчеканила про себя: «Прекрати юродствовать, тут нельзя сойти с ума. Богиня-убийца всё делает правильно. Демон в подмётки ей не годится». Приятно было заметить, что руки больше не дрожали. Враг растерял всю загадочность. Собирался прятаться в любом слабом существе? Таких тут нет. Значит... Лин выстрелила в потолок. Много раз. Стреляла до тех пор, пока Колибри не начал щёлкать вхолостую. Свист плёток был лучшим доказательством того, что она не просчиталась. Она убила Демона. Теперь уже точно. Осталось решить, хочет ли она, чтобы её поздравили с успехом или чтобы просто оставили в покое. Пожалуй, второе. Прощальный «салют» от каждого, кто уходил, оказался приятной неожиданностью. Они сделали, как она хотела, – не стали докучать и всё же поблагодарили. Линию одолевали смешанные чувства, в которых усталость полностью раздавила удовлетворение, а желание побыть слабой победило гордость за то, что смогла быть сильной. Эта дикая смесь кружила голову (не буквально, конечно же). Да и больше утомляла, чем кружила. Лин никак не могла определиться, радостно ей или досадно. Суворов читал газету, удобно усевшись в Лебеде-кресле. Врубель чистил кисти – если не знаешь, что сказать, всегда чисть кисти. Идеальный выбор, любой художник подтвердит. – Ну, я пойду? – спросила Лин. – Да-да, конечно, – рассеянно ответил Александр Васильевич. – Я тут задержусь. На случай, если захотите чаю из самовара в честь вашей победы. Оп-ля. Лин фыркнула, огляделась даже: кто-нибудь ещё поднимает метафорическую челюсть с пола, как она? В мастерской который раз было малолюдно. Но самовар – действительно потеха. Улыбаясь, Лин подошла к Михаилу Александровичу: – Вернусь, когда соберёмся праздновать? Неловко было обращаться к нему по поводу шмоток, но одежда так поистрепалась, а Лин так хотелось новое платье... Засада в том, что ему могло показаться, что отныне она всегда будет внаглую требовать от него наряды. – Да ну что вы! Я с радостью, вы же понимаете, – возмутился Врубель, взмахивая всеми кисточками разом. Что ж, наверное, более скоростного моделирования, пошива, окрашивания и вплетения в костюм ювелирки мир ещё не видел. Тут и Суворов заулыбался, скупо, душевно и лукаво одновременно. Лин усилием воли задавила желание заобнимать обоих и выбежала из ангара. – А зря, – ещё хитрее улыбнулся генералиссимус. Врубель выдохнул. Может быть, ещё успеют обняться. Может быть... *** Лисичка, Треугольник, она сама, летящая в продуваемый ветром коридор перерождений, чтобы увидеть одного хмурого писателя, – какая родная и любимая картина, божечки-кошечки, ох, блин, как в первый раз, честное слово! Лисичка поднажала, и Лин виртуозно увернулась, укатила от странноватых, лохматых, когтелапых существ, которые не очень-то и хотели преследовать богиню. Просто на призыв не посмели не откликнуться. Булгакова на положенном месте не было. Анон прошелестел мимо, дивно мерцая чистыми душами. У Лин защемило на миг что-то, что при жизни было сердцем. Да ладно, защемило же! Она разрешила себе чувствовать и полыхнула неожиданно для себя белыми языками пламени. Оболочка анона заметно уплотнилась, так что волосатые лапы оставили попытки отщипнуть кусочек. – Хорошо быть богиней, – сказала вслух Лин, по-настоящему ощущая удовлетворение от того, что сделала. Без прилипчивой вины, без подъедающих мыслей о том, что самоуправствовать нельзя, без страха ошибиться и уничтожить какую-то сущность в какой-то форме, даже если эти сущности-формы искусственно созданы. Булгаков, тем временем, всё не появлялся. Не странно, но и не ожидаемо. Вместо него какой-то бородач тащился по коридору, волоча ветку за собой. – Почему каждый раз, когда я вижу старика с веткой, я абсолютно точно уверена, что это Короленко? – пробормотала Лин, обращаясь к Лисичке. – То ли имя, то ли отчество у него прикольное. Виссирион Галактионович? Или наоборот. – Что Короленко, то друзья вечно вам подсказывают, – еле слышно отозвался человек с веткой. – Виссарион у нас Григорьевич. Белинский. Галактионович Владимир – это я.. Ну, будем знакомы. Я тоже вожу души по своеобразным местам боевой славы, как ваш покойный друг. – ЧТО?! – взвизгнула Лин, перепугав Лисичку так, что та запуталась в Треугольнике и, кажется, сломала его. – Жив душой, мёртв телом, сейчас отдыхает, – Короленко не очень быстро приближался, но голос его стал заметно громче. – Простите великодушно, не было намерения испугать. Хотя вы так поднаторели в обеих ваших профессиях, что удивительно даже, что до сих пор пугаетесь. Про профессии Лин поняла: богиня и убийца. Видимо, это официально признанный факт. И про испуг поняла: они с Лисичкой те ещё трусихи. Не поняла только, куда Михаил Афанасьевич отправился. – Он скоро вернётся. Мы меняемся иногда, он Киев очень любит, а мне не сложно и здесь поработать, хотя, конечно, хочется быть там, со своим народом... Лин окончательно запуталась, потому что не знала биографию писателя, ладно, писателей, любых писателей и деятелей культуры и просто известных личностей. Это, кстати, здорово портило жизнь... при жизни: девушка в блоге высказывалась против обсуждения личной жизни знаменитостей, если они не абьюзили своих партнёров и не причиняли зла окружающим. Из-за этого теряла подписчиков, а то и ссорилась с друзьями, любившими помыть кому-нибудь кости. То, что будило много эмоций тогда, вызывало лишь досаду теперь. Ох, какая она была неопытная. Сейчас бы не стала морочиться по этому поводу: подписчики, друзья, от которых одно название... – Вот-вот, выбрасывайте из прекрасной головы ненужные переживания, – ненавязчивый комплимент мгновенно переключил Лин. – А кстати, почему все так упорно называют меня богиней красоты? Короленко остановился рядом. Лисичку из Треугольника она выпутала, он не сломался, а погнулся всего лишь – легко исправить. – Как говорится, не комплимент, а констатация факта. Почему бы не сказать слова поддержки? Какой богиней быть, вы, безусловно, решите сами. – Интересно как. Не подумайте, что я придираюсь, но вы не сказали, быть богиней или убийцей. Как будто уже всё решено. – Всё в ваших руках. Правда и то, что выбор в вашем случае лишь кажущаяся проблема, – видя изумление девушки, он поспешил разъяснить. – Вы можете убийцей, богиней или той и другой сразу. Важно, что вы разрешили себе чувствовать и не отрицаете всего, что с вами происходит. Вспомните, как метались и бегали, едва попав сюда. Как не принимали себя и хотели стать чем-то, кем-то, кем и чем не были. Больно было видеть ваши страдания. Елизавета Петровна не раз хотела забрать вас в Елисейские поля, места, где забвение утешает души. Ведь знаете, сколько болезненных, мучительных эпизодов переживают те, кто так и не смирился со смертью тела? С неизбежностью перерождения или окончательного умирания? Благо, вы сильная личность, справились. Лин потерянно слушала, как Владимир Галактионович то с горечью, то с безнадёжностью говорил о её недавних мытарствах. Чтобы не расстраиваться и не погружаться в воспоминания, в которых очень глубоко пряталась мысль о посещении собственной могилы, Лин уцепилась за знакомое название. – Елисейские поля? Это типа Вальгаллы для блогеров? – Эвтаназия для тех, кто не хочет больше страдать. Побег из Чистилища, но совершенно официальный, заметьте. Ангелы никогда не бывают против. – Не ожидала, что они вмешиваются, – ляпнула Лин, не подумав. Не забыла ведь, как Архангел Михаил вытащил их, дураков, из Инферно. К тому же помнила слова Вишневской о том, что к молящимся у столпов в Зарайском садике приходят ангелы. – Если нарушите миропорядок, они рассердятся, впрочем, вы бы никогда не стали... – писатель как-то подозрительно замялся, но не потому, что сболтнул лишнее, а потому что хотел, чтобы до некоторых вещей она додумалась сама. Лин всегда была сообразительной. – У меня два вопроса: каких «бегемотов» мы с Лисичкой объезжали на тех жемчужных полях, которые лежат перед Елисейскими? Они ещё покрыты туманом таким... кринжовым. И как я могу быть богиней и убийцей сразу? Этот вопрос давно назрел, да. И есть третий: как нарушить миропорядок, чтобы разозлить ангелов? Не для себя спрашиваю. Я бы, как вы правильно заметили, не стала. Лисичка заинтересовалась темой, завиляла хвостом и умильно уставилась на Владимира Галактионовича, который, пока Лин перечисляла волнующие её темы, делал заломы на рукаве, чтобы ничего не упустить. – Перво-наперво, будьте как Пушкин. Он ведь поначалу тоже увлёкся идеей уничтожать иллюзоны, тогда Николай Первый всех донимал... Лин с изумлением наблюдала, как немолодой писатель от стеснения начал тереть нос – видимо, оставшаяся с прошлой жизни привычка. – ...Ничего не имею против самого императора, – в тоне Короленко зазвучали извиняющиеся нотки. – Его иллюзон очень разросся, и это была не единственная забота Александра Сергеевича. Семью мучили кошмары. Словом, Пушкин был лихой убийца, но как бог школяров – неподражаем. И ему это нравилось, с учениками возиться. – А почему вам совестно ругать Николая? – не могла не спросить Лин. – Щорс его знает! – звонко отозвался «наше всё». Оказывается Пушкин нарисовался неподалёку. Гладил Лисичку и внимательно слушал, что скажет о нём собрат по перу. При упоминании о Щорсе около поэта высветилось молодое усатое лицо. Одна физиономия, ничего более. – Пушкин врёт. Я вам не справочная! – выкрикнул Щорс и пропал. Короленко смутился ещё больше. – АлексанСергейч, прекратите троллить мальчика, ну сколько можно. – Расплодившихся Николашек бить можно, а поддеть коллегу нельзя? Щорс побери! – хихикнул Пушкин. Теперь Щорс появился весь, был он полупрозрачен и как-то тревожно просвечивал, будто уходящий с околоземной обриты дух. – Сашка, гад, не уважаю тебя за такое! Сто, СТО лет ты мне как заноза в... – Щорс заметил Лин и потупился. – Простите, я про Александра Сергеевича ничего плохого сказать не хотел. Задёргал он в край! Я виноват, шо фамилия такая? – Будьте как Пушкин во всём, кроме поддразнивания товарищей, – произнёс Короленко веско. Щорс исчез. Пушкин подхватил Лисичку на руки и принялся тискать с удвоенной силой. – Я тут мельком, – сказал он, – для наглядности. Делайте то, к чему душа лежит, и оружие при себе держите. Несложно. Vale! Отпустил Лисичку и исчез. Лин приободрилась. Надо же, с самим Пушкиным наравне! Это же круто!!! Нет, ну правда, офигенно же. – Офигенно, – согласился Владимир Галактионович. – Что до прочих ваших вопросов, то они с одной темой связаны. Имя ей – Цветник.