Ангел для героя

      Ещё бы ей не знать! Она ведь читала «Трёх мушкетёров». А он всего лишь в них жил. Так что Ирка начала об этом тревожиться с самого утра. Когда стало ясно, что всё происшедшее накануне – не совсем сон. Или совсем не сон.       Вначале она просто радовалась. Валялась в постели и вспоминала подробности встречи с любимым героем. Потом ей захотелось проверить. Но среди бела дня ничего там не светилось, так что Ирка стала ждать ночи. Только кеды припрятала в комнате. А то вчера она к нему заявилась в комнатных тапках. Фу!       Она рано отправилась спать, и даже подремала немного, не снимая штанов и футболки. Потому что приступать к проверке было рано: папа долго читал, свет не гас в родительской комнате. И после того, как погас, Ирка выждала, как следует. Минут двадцать, наверное. А потом на цыпочках отправилась в бабушкину комнату. Кеды ступали значительно тише, чем тапочки, так что её не услышали.       Сама по себе стена не светилась, но стоило Ирке коснуться штукатурки рукой, как свечение появилось снова. На этот раз она даже не испугалась, потому что очень ждала этого. Хотя испугаться было чего. Она оказалась не в его квартире, как накануне, а вовсе на улице. И улица была совсем тёмная, узкая, без фонарей, только кабачке за спиной что-то слабо светило. Но оттуда никто носа не казал, хотя на улице творилось такое...       Атоса Ирка узнала сразу. Во-первых, она к нему сюда шла. А во-вторых… ну, узнала и всё! Другого такого всё равно нет. А вот то, что он лежал на мостовой без сознания, а на ногах у него лежал ещё какой-то дядька… - это было очень плохо. Лицо Атоса она видела, он был совсем бледный. А дядька лежал лицом в землю. И когда Ирка попробовала его сдвинуть, не пошевелился и не застонал. Он же мёртвый, тот человек!       По настоящему вот тут-то и полагалось как следует испугаться. Ирка очень боялась мертвецов. И когда у них на улице были похороны, и играл духовой оркестр, они с Миркой забивались в комнаты подальше и даже надевали шапки с ушами, чтобы не слышать. Тут же было ещё страшнее. Потому что этот дядька умер не сам по себе, его убили.       Но думать об этом оказалось некогда. Она мёртвого дядьку сдвинула, и Атос слабо застонал, не приходя в себя. Вот этот стон был пострашнее любого мертвеца. Страшнее не бывает, когда близкому человеку плохо, а ты ничем не можешь помочь. Слишком темно, чтобы разглядеть, куда он ранен. Впрочем, Ирка была сообразительной девочкой с хорошей памятью. «Но прежде, чем мы обнажили шпаги, двое из нас были убиты, а Атос так тяжело ранен, что немногим отличался от убитого…» Там, в темноте поодаль лежал кто-то ещё. Значит, это улица Феру, и ранен он в плечо.       Она бы ещё думала какое-то время, но тут он снова застонал – глухо, мучительно. Ну, что же эти, там, в кабачке? Они не придут на помощь что ли? Ирка подбежала и принялась барабанить в закрытую дверь. Внутри явно кто-то был, там двигались, приглушённо разговаривали. Но всё равно никто не открыл. Гады!       Ирка остановилась в нерешительности. Если по книге, то Портос с Арамисом скоро придут, и всё будет хорошо. А если по правде, то ему сейчас очень плохо. И что теперь, стоять и на это смотреть, что ли?       Ну, да. А что она может сделать? Она же ничего не знает, ей одиннадцать лет всего. Ну и что же, что Элла Эмильевна в первом классе назначила её санитаркой, и она целую четверть таскала в сумке зелёнку? Всё равно же перестала, когда зелёнка разлилась и уделала ей букварь. А когда она стала вытирать его, то испортила ещё и платок. Сейчас у неё нет даже зелёнки.       Превозмогая страх, она, почему-то на корточках, подобралась к мушкетёру и прикоснулась. Не к плечу, к лицу. И вот тогда ей стало по-настоящему, до одури страшно. Кожа была холодная и липкая на ощупь. Не должно быть у живого человека так. А он был ещё живой, это точно. Но похоже, что умирает. И если сейчас никто ничего не сделает, то будет совсем не как в книге.       А кто делать-то будет?       Кровь всё лилась и лилась. Ирка читала, что если её не остановить, то человек умирает очень быстро. Это если течёт из артерии. Если из вены, то не так страшно, время ещё будет. Знать бы, откуда у него течёт. Она достала из кармана носовой платок. По иронии судьбы платок был тот самый, которым она когда-то оттирала пролившуюся зелёнку. Он и теперь ещё до конца не отстирался. И этим платком Ирка неловко ткнула в рану. Атос застонал снова. Но она прикусила губу и надавила сильнее. Повязку накладывать всё равно нечем. Да и не умеет она.       Ей казалось, что прошло очень много времени. Даже руки устали, начали дрожать. А она всё сидела и давила. Только устроилась так, чтобы голова и плечи мушкетёра лежали у неё на коленях. Так было удобнее. И от мёртвого дядьки подальше. Ирка не знала тогда, что тепло человеческого тела помогло ему не меньше, чем её неуклюжие попытки остановить кровь. Просто сидела, зажимала рану и очень боялась. И плакала, наверное. Потому что лицо было всё мокрое.       А потом в темноте зазвенели каблуки, и выскочили двое в таких родных голубых плащах. Она их и не разглядела толком тогда. Просто воскликнула: - Ну, давайте быстрее уже!       И что странно, они послушали и даже не удивились. Портос, как увидел, что происходит, охнул, подскочил и очень бережно поднял друга на руки. А потом почти побежал, тяжело топая. И это было совсем не смешно. Арамис задержался на миг, чтобы бросить на неё странный взгляд, и последовал за товарищем. А она – к той стене, через которую просочилась в XVII век. Не те обстоятельства, чтобы знакомиться. ***       Бог его знает, сколько времени она там провела, на улице Феру? Но в родном мире всё ещё была ночь, и родители спокойно спали. Ирка скользнула в свою комнату и решилась зажечь лампу, чтобы раздеться. Хорошо, что она это сделала, иначе утром не избежать бы неприятностей. И коленки любимых спортивных штанов, и подошвы кед были выпачканы кровью. И руки тоже – почти по локоть. С кедами она поступила просто – пошла в ванную и отмыла под краном. А вот со штанами как? Кто его знает, чем кровь отстирывают? Маму она удивила этим вопросом в семь утра. А ещё тем, что поднялась в каникулы в такую рань. И валяться дольше не собиралась.       Про кровь мама сказала, что надо замочить в холодной воде с хорошим порошком. И встревожено спросила, что случилось. Пришлось соврать, что ночью пошла кровь из носа. С Иркой такое частенько случалось, так что это было почти не враньё. С некоторой точки зрения. А что выпачканными оказались почему-то штаны, об этом мама не узнала. Она торопилась на работу, за ней даже машину прислали, чтобы разыскивать вагоны, которые где-то застряли, а нужны были позарез на мамином комбинате. Папа пошутил, что мама поехала работать «тяни-толкаем». Но когда Ирка собралась задать ему свой очень нужный вопрос, он тоже ушёл на работу.       Ну вот, теперь дожидайся обеденного перерыва! А ТАМ столько всего может произойти…       Брюки Ирка замочила сразу. Вбухала в тазик полпачки дефицитной «Новости». Ладно, лишь бы отстирались. Мама сильно ворчать не будет. Они с отцом поощряют в Ирке самостоятельность.       А пока штаны кисли, Ирка сидела на диване, подтянув коленки к груди, и думала мысль. Как тот Удав из мультика. А мысль у неё была такая. Вот она ночью зажимала Атосу рану, чтобы он кровью совсем не истёк. Если по книжке, то он бы и так не умер. Но она же видела, что мог умереть? А что, если все герои живут и побеждают только до тех пор, пока читатели о них заботятся? Переживают, как Ирка. Она же и раньше часто представляла себя рядом с ними, будто помогает им, делает что-то хорошее. Что если для того, чтобы книга хорошо закончилась, надо ей самой тоже что-то делать?       Атосу сейчас плохо, она сама видела. А он ведь скоро встанет и пойдёт к господину де Тревилю. А тот давай ему руку трясти, как припадочный! А потом ещё д’Артаньян этот, гасконец бодучий! Нет, она очень любит д’Артаньяна, но что, нельзя под ноги смотреть? И после всех этих боданий-потрясений ещё драться у монастыря Дешо. Ну, совсем хорошо, да?       Как жаль, что она не врач. Была бы врачом – притащила бы кучу всяких современных лекарств, чтобы Атоса подлечить. И вообще, фиг бы они у неё там все болели! Но она не врач. И даже не собирается им быть. Теперь уже совершенно ясно, что она будет учителем истории. Это ещё год назад думала, что, может, геологом. Чтобы динозавров копать. Но папа сказал, что геология – работа мужская. В поле здоровье нужно железное. И вообще, «у историка кругозор шире».       Было бы здорово, конечно, - сразу стать, кем пожелаешь. И геройствовать там с ними в своё удовольствие. Но так ведь не бывает. Стать, наверное, можно только тем, кем ты можешь. И значит, про лекарства надо спрашивать у папы. Когда он придёт на обед. Это ничего, что папа тоже не врач. Он столько читает, наверняка знает, что делать.       В общем, задумалась так, что едва не забыла постирать штаны. А потом еле успела разогреть борщ. Потому что у папы всего двадцать минут в запасе, а надо же его расспросить. - Зачем тебе? – сразу насторожился отец. Он всегда за Ирку очень переживал. - Для интереса, - сказала Ирка. – Вдруг кого-то ранят. Или в книжке с героем что-то произойдёт. - А-а, - сказал папа. – Раз для интереса, то возьми на полке в коридоре «Справочник практикующего врача».       В общем, папа в своём репертуаре. Ирка на него даже частенько обижалась за это «возьми и почитай». Как будто она мало читает? Вот папа, ведь часами может разговаривать на самые разные темы, и с ним всегда интересно. А когда нужно до зарезу, возьмёт и отошлёт к справочнику.       Ирка надулась и пошла читать. Настаивать не имело смысла, папа всё равно торопился на работу. Да и не станешь же говорить, что тебе нужны лекарства для мушкетёра! Мама бы поняла, она мушкетёров любит. А папа только посмеётся над их с мамой пристрастием к «детским книжкам». Как будто Ирка уже взрослая, в самом деле.       К сожалению, справочник не очень помог. Там была куча непонятных медицинских слов, а Ирка не представляла, какую теперь энциклопедию читать, чтобы их перевести. Что же делать? Что она знает, в конце концов? Что ему больно. А будет ещё больнее. А что дают, чтобы не болело? Сама Ирка хворала частенько. Ангиной. Ячмени тоже донимали, но это давно прошло. Коленки расшибала. Ну, коленку залил зелёнкой, перетерпел – и нормально. Так, чтобы сильно и долго болело, с ней этого не было.       О! У Мирославы часто зубы болят. Она тогда ходит несчастная и глотает анальгин. Вроде помогает. Как Мирка анальгин проглотит, с ней можно дальше нормально общаться. Анальгина в домашней аптечке не было. Сразу видно - зубами в семье никто не мается. Ирка растрясла копилку и обнаружила там один юбилейный рубль и ещё пятьдесят шесть копеек. Надо в аптеку бежать. Интересно, этого хватит? ***       Успела она тютелька в тютельку. Ещё немного, и Атос ушёл бы к капитану не леченным. А так она его даже поймать успела, когда у него голова закружилась. А это тяжело, оказывается! Вчера она не заметила. Но когда на плечо тебе наваливается взрослый дядька, а ты ему до подмышки не достаёшь, как-то чувствуется, что ты ещё ребёнок. Хорошо, что он сразу выпрямился. А то бы они оба на пол грохнулись. Выпрямился и неласково глянул сверху вниз. - И не надо меня удерживать!       А глаза-то, глаза! Мамочки!       Ирке всегда было интересно, какого цвета у Атоса глаза. У артиста в кино были карие. В книжке вроде не написано. А теперь вот рассмотрела. Ой!       Мирослава ходит в «художку», она говорит, что синий цвет – холодный. Ни фига ж себе холодный! Такими глазами костёр поджечь можно. Это он злится что ли? Когда она в первый раз к нему пришла, он так не глядел.       Кажется, он не о том говорит, что она его поддержала. Кажется, это о том, куда он собрался. Да она же и не думает ему мешать! Потому что сегодня там должен появиться д’Артаньян.       Ирка улыбнулась широко-широко. Чтобы он не сердился больше. - Я не буду удерживать, честно! Я вам анальгин принесла. Если выпить, то болеть не будет. Через какое-то время.       Чудесные глаза перестали глядеть яростно, но остались суровыми. - Боюсь, времени нет. Меня ждут. - Успеете, - сказала Ирка, сама себе удивляясь. Всегда стеснительная была, даже со знакомыми. А тут – откуда что взялось?       Интересно, что у него в кувшине на подоконнике? Кто его знает, можно ли анальгин вином запивать. Нет, к счастью, вода. И стакан чистый. Вот и хорошо.       Атос таблетку принял безропотно и даже присел на стул. Ему всё-таки очень плохо, если не сопротивляется. Он очень упрямый, это Ирка уже поняла. Но Ирка тоже упрямая, мама говорит: «Турок незавоёванный. Убить легче, чем убедить!». - Как скоро ваше лекарство подействует? – спросил мушкетёр отрывисто. Ирка честно сказала: - Я не знаю. Но вам так идти всё равно нельзя. У вас день сегодня важный. И сражаться, когда так болит, тоже невозможно. Замечательные глаза на этот раз отразили вежливое изумление. Пополам с иронией. - Нужно быть полным идиотом, чтобы драться в таком состоянии. Но это про меня, да? Ирка сокрушённо вздохнула. - Надеюсь, что повод серьёзный, по крайней мере? Ирка вздохнула снова. - Нет? Значит, повод дурацкий. Оч-чень хорошо! Она кивнула. Кто его знает, что можно говорить героям? Вдруг от этого сюжет поменяется? А там д’Артаньян… Атос, похоже, правильно оценил её молчание. Задумчиво потеребил эспаньолку. - Всегда мечтал обрести подлинное хладнокровие и не срываться по пустякам. Интересно, получится ли? - Получится! – уверенно сказала Ирка. - Но не сегодня, так? Она кивнула. Что тут скажешь? Атос внезапно усмехнулся: - Похоже, мне достался замечательный ангел. Молчаливый, как Гримо.       Ирка воззрилась на него с изумлением. Он увидел её реакцию и тоже удивился. Странное складывалось положение. Но Ирка не привыкла врать. Да и потом, это же Атос, он сам никогда не врёт. Только поймёт ли он правду? - Я не ангел, - тихо сказала она. - А кто же вы, барышня? - Никто, просто девочка. Из двадцатого века. Обыкновенная.       И уставилась на свои голые коленки. Сегодня было жарко, спортивные брюки она постирала. А в XVII веке в шортах никто не ходит. В спортивных штанах, правда, тоже не ходят, но в них как-то приличнее.       Атос молчал довольно долго. Ирка в конце концов решилась на него посмотреть. Нет, кажется, не сердится. Просто думает. И что он думает, интересно знать?       Ирка не стала дожидаться, набралась храбрости, чтобы заговорить самой: - Понимаете, вы под конец жизни воспоминания написали. И д’Артаньян тоже. А в XIX веке Александр Дюма их нашёл и сочинил по ним книжку. «Три мушкетёра» - моя любимая книга. А вы - мой любимый герой.       Всё! Высказалась. Что дальше?       Атос смотрел на неё в глубоком раздумье. Потом медленно спросил: - И что, во всей этой книге не нашлось героя более достойного восхищения? Ирка обиделась. - Почему? Там все герои хорошие. И Портос, и Арамис, и д’Артаньян. – тут она вспомнила. Д’Артаньян... – Ой! Чего же вы сидите? Вас у капитана ждут!       Атос тихо чертыхнулся и подскочил со стула. Сделал он это довольно легко. Или она его заговорила совсем, или таблетка подействовала. Но колет она ему всё равно помогала надевать. А то дёрнет плечом впопыхах. Жалко, что с ним пойти нельзя! Вот бы вообще не уходить отсюда. Чтобы увидеть их всех, со всеми познакомиться. А может подружиться. Вот Атос же не удивился совсем, она с ним сколько уже разговаривает.       Но нет, сегодня никак нельзя. Не идти же по Парижу XVII века в шортах и гольфах, с голыми коленками! Говорят, что женщина просыпается, когда девочка впервые задумывается о своей внешности. До сих пор с Иркой этого не случалось. А теперь случилось – и как же некстати! Не могло подождать денёк.       От чего ещё просыпается женщина, она, понятное дело, по малости лет не знала. И не догадывалась, что это, кажется, уже произошло. Когда смотрела, как аккуратно, но очень торопливо мушкетёр спускается по лестнице. «Невзирая на рану, которая его очень тяготит». С губ девчонки сорвалось восклицание, полное тихого восторга: - Во турок незавоеванный!