Ангел для героя

      Пресловутая перевязь в разговоре всплыла невзначай. И что-то в этом разговоре Атосу чертовски не понравилось.       В тот день собирались на улице Могильщиков. Потому что гасконец был единственным, у кого имелось вино - из запасов квартирного хозяина. Впрочем, после ареста Бонасье и бегства служанки добыть его тоже сделалось проблематично, но кое-какие запасы были сделаны заранее.       Портос принялся за употребление этих запасов с непривычно задумчивым лицом. - Вас что-то тревожит, мой друг? – спросил Атос. - Признаюсь вам – да, - отвечал гигант. И против обыкновения ничего не прибавил. Только бросил взгляд на д’Артаньяна. Взгляд был далёк от восхищения.       Атос не стал настаивать. Захочет – сам скажет. Портос и сказал. Примерно пару бутылок спустя пришёл подзадержавшийся Арамис. Гасконец кликнул Планше, чтобы послать его за новой порцией вина, и, не дозвавшись, вышел сам в намерении устроить взбучку слуге. Тогда-то Портоса и прорвало: - Господа, я много думал над этим, но менее гадким оно мне не кажется! Почему сдать галантерейщика страже – это правильно? – он выжидающе уставился на друзей. - Потому, мой дорогой, - мелодично сказал Арамис, отхлёбывая божанси. – Что мы остались на свободе. - И вы того же мнения, Атос? Атос по обыкновению пожал плечами. Гигант продолжал настаивать: - Но вы сказали, что это было сделано хорошо? - Сказал. Бедному галантерейщику ничего не грозит, потому что он ничего не знает. А попробуй мы его отбить – это потянуло бы на заговор против кардинала. Нам с вами в случае ареста пытка не грозит, а вот этот несчастный… как бишь его? - Бонасье, - подсказал вернувшийся гасконец. - Так вот, этого Бонасье, говорю я вам, ждала бы дыба и испанский сапог. А на дыбе он бы вспомнил много такого, о чём вовсе не знал. Но мы не вмешались – благодаря д’Артаньяну. И Бонасье избежал худшей участи, а наш друг на свободе и может позаботиться о его делах. Вы думаете так же, Арамис? - Совершенно так же. Прибавьте к этому, Портос, что я говорил вам о племяннице богослова. А у меня нет ни малейшего желания, чтобы шпионы господина кардинала ходили за мной по улицам ещё и потому, что меня угораздило оказаться в одном помещении с господином Бонасье. - И всё же, господа… Вы сами поступили бы так же? Теперь пожал плечами Арамис. Атос же ответил: - Не думаю, что это пришло бы мне в голову. Потому я и сказал, что д’Артаньян – самый умный из нас. Было видно, что здоровяк остался при своих сомнениях. Он вытянул губы и покачал большой головой: - Не знаю, не знаю. - Чего вы не знаете, Портос? – весело осведомился гасконец. - Ну, положим, я не знаю, зачем это вам? От этого дела за версту несёт политикой. - А что плохого в политике? Полезная вещь. Многие этим занимаются, - гасконцу доставляло удовольствие дразнить гиганта. - Да боже мой! Ночной горшок – тоже очень полезная вещь, но вы же не станете мыть в нём руки? - Браво, Портос! Очень свежий аргумент! Вы стали чертовски осторожным, милый друг. - Я просто рассудителен. И хотел бы понимать, ради чего мы готовы по уши влезть в дела кардинала? И вот тут гасконец широко, но как-то нехорошо улыбнулся: - Потому, мой дорогой, что галантерейщик обещал заплатить. А я тоже хочу золочёную перевязь. И не такую, как ваша.       Слова эти возымели необыкновенное действие. Портос поперхнулся вином, закашлялся и густо покраснел. И больше вопросов не задавал.       Атос был единственным, кому не довелось лицезреть замечательную перевязь. То есть, он мог бы её видеть, если бы в тот день у господина де Тревиля вообще был способен что-то видеть. Не случилось. А больше Портос никогда её не надевал. Сказал, нужда заставила продать. Об этом посокрушались и забыли совсем. А теперь вот д’Артаньян зачем-то вспомнил.       Что-то, видимо, было не так с этой перевязью. Атос вдруг поймал себя на том, что никогда не видел великана таким обиженным и… смиренным. Почему, чёрт возьми? Только лишь потому, что гасконец помянул безвременно утраченную роскошь?       А Арамис? Молодой мушкетёр сосредоточенно разглядывал свои ногти, избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было.       Что произошло, чёрт возьми? То, что гасконец обидел Портоса – это очевидно. Как очевидно и то, что ему самому это понравилось. Во всяком случае, в глазах появился довольный блеск, и усы встали торчком. Ни дать – ни взять, мелкий взъерошенный петушок, обративший в бегство признанного короля птичьего двора. - Хорошее вино у бедняги Бонасье, - провозгласил д’Артаньян, лихо опустошая стакан. - Итак, господа! У кого есть соображения, как нам искать человека в чёрном? Я хотел сказать, жену галантерейщика. - Попадите в Бастилию, милый друг. Там вы её точно найдёте, - пробурчал Портос.       Арамис продолжал изучать свои ногти с таким лицом, словно нашёл там нечто вызывающее крайнюю досаду. Потом всё же поднял глаза. - Можно предположить, что некоторые вещи могут быть известны в кругу приближенных королевы, но… - … но будем реалистами, господа! Ни у кого из нас нет доступа в этот круг. В лице Арамиса на миг мелькнуло сомнение. В тот же миг сменившееся решимостью. - Сожалею, господа, но дела вынуждают меня покинуть вас. - Вы же только пришли, Арамис! И вино ещё есть, – Портос уже забыл дуться. - И мы не выработали план поисков. - Уверен, что это у вас получится. Я присоединюсь к тому, что вы решите. - Но что мы можем решить без вас? – похоже, Портос не был столь уверен в интеллектуальном превосходстве д’Артаньяна, чтобы доверяться его решениям в таких делах. Арамис бледно улыбнулся: - Мне лестно ваше мнение, мой друг. И всё же – дела! – и исчез столь стремительно, что только пламя свечей колыхнулось. - Уже упорхнул! И почему мне кажется, что этот хитрец вечно знает больше, чем говорит? - Это потому, Портос, что вы сами вечно говорите больше, чем знаете. Гасконцу снова доставляло удовольствие дразнить Портоса. А Портос это снова терпел. - Ну, а вы что думаете, Атос? Атос думал, что ему не очень нравится то, что он видит сегодня. Вместо этого он сказал: - Я поговорю с господином де Тревилем. * * *       День решительно не складывался. У капитана шёл званый ужин. Господин де Тревиль был одним из первых вельмож королевства, его дом посещало самое изысканное общество. Значит, придётся снова быть графом. К сожалению, во время своих суаре господин де Тревиль принципиально забывал, что его подчинённый скрывает титул и происхождение. Единственная уступка, которую капитан дозволял в этой ситуации – именовать мушкетёра так, как он сам предпочитает именоваться. Не забыть физиономии знатных гостей, изрядно вытянувшиеся, когда им впервые представили солдата со странным именем, невесть по какой причине оказавшегося в кругу вельмож. Дьявольский расчёт капитана был прост: воспитание не позволит упрямцу в изысканном обществе изображать из себя угрюмую пьянь, как он это делает в полку. Атос к вящей своей досаде был вынужден признать, что капитан оказался прав и неплохо его изучил.       Со времён того первого приёма многое изменилось, и уже никого не удивляло его присутствие на званых вечерах господина де Тревиля. А светские гости даже находили общество «лучшего солдата полка» не лишённым приятности. Среди них, по счастью, почти не попадались те, с кем он имел дело в прежней своей жизни. А если когда и встречались, то не пытались возобновить знакомство, видя, что хозяин дома уважает его инкогнито.       Итак, быть узнанным он давно не боялся. Плохо другое: после подобных вечеров ему бывало трудно вспомнить, на котором он свете. Маска грубого вояки, которую он на себя натягивал уже столько времени, начинала трещать по швам. Вместо мушкетёрской брани с уст внезапно срывалась изысканная латынь. А однажды он едва не выдал себя, когда Портос вздумал спросить совета по поводу какой-то тяжбы. Предложенное решение было верным, но зачем окружающим знать о том, что он наделён правом высшего и низшего суда, если сам Атос мечтал забыть об этом?       С латынью, впрочем, решилось просто. С тех пор, как в компании появился Арамис, она звучала в разговорах регулярно. Молодой человек ни при каких обстоятельствах не согласился бы поступиться тем, что считал важной частью своей жизни, вопреки тому, что эта жизнь вынудила его надеть мушкетёрский плащ. Не поступался он ни завитыми локонами, ни утончёнными стихами. Над этим, случалось, подтрунивали, но видя, что Атос охотно принимает участие в учёных беседах, в конце концов, трунить перестали. Атос же положил себе усвоить этот урок от несостоявшегося аббата: так ли уж стоит зачёркивать всю свою прежнюю жизнь, пытаясь стать другим? Или всё же что-то в ней не заслуживает забвения?       Итак, у господина де Тревиля были гости. Это обстоятельство уже перестало расстраивать Атоса - так, временное неудобство и не более. Если бы у него было только намерение приятно провести вечер. Но Атосу очень нужно было посоветоваться с кем-то мудрым, чьему мнению он доверял. Подошёл бы и Арамис, но после беседы на улице Могильщиков молодой мушкетёр исчез в неизвестном направлении, и Атос считал себя не вправе его разыскивать. А капитан был занят гостями, пришлось вести светскую жизнь до четверти десятого, когда хозяин сделал ему знак, приглашая в свой кабинет. - Итак, вас что-то беспокоит, мой друг? Вы не явились бы сюда по своей воле, чтобы скоротать вечерок. Выкладывайте, нет времени на манёвры. Удача, если нам удалось скрыться от гостей на десять минут.       Атос улыбнулся. Вообще-то все считали его человеком непроницаемым. Но капитан сумел распознать его тревогу без слов. Положительно, королю повезло, что его охраняет господин де Тревиль. - Беспокоит – именно то слово, капитан. Хорошее слово, неопределённое и размытое.       Улыбка вежливого хозяина мгновенно исчезла с тонких губ господина де Тревиля: - Ого, милостивый государь, вы не из тех, кто станет признаваться в безосновательных страхах! Что же происходит? - Вот это я и хочу понять. Вокруг нашего друга д’Артаньяна завязывается какая-то интрига, но я не слишком искушён в политике, чтобы уловить в ней какую-то логику и смысл. Вы же, как я заметил, предпочитаете держать его на расстоянии. Это так?       Прямо поставленный вопрос заставил опытного царедворца кашлянуть, упрятав свои чувства в платок. Атос продолжал смотреть выжидающе. - Вы правы, молодой человек. Я пытаюсь сторониться его. Насколько это возможно. - Почему? Вы видите в нём то, чего не вижу я? - Возможно. Вы сами сказали, Атос, что не искушены в политике. Итак, что же вы видите в своём молодом друге?       Теперь пришла пора мушкетёру поперхнуться неудобным вопросом. Подумав немного, он всё же ответил. - Д’Артаньян дерзок, он понимает, чем не является. И у него есть желание и силы, чтобы чем-то стать. Эти качества могли бы сделать его опасным. К счастью, он благороден. Поэтому в ситуации, не совместимой с честью, он не станет колебаться и выберет честь. Вы зря опасаетесь, капитан!       Де Тревиль улыбнулся его горячности. Впрочем, улыбка вышла не слишком радостной. - О, с этой стороны ничто в нём меня не тревожит. Но вот обстоятельства его появления… Вы ведь слыхали эту историю о человеке в чёрном и потерянном письме?       Разумеется, Атос её слышал не раз. - Признаться, похищение письма представляется мне полнейшей бессмыслицей. Я думал об этом, и мне кажется, что его просто затоптали в суматохе. - О, если бы всё было так просто! - А вы полагаете, что дело сложнее?       Господин де Тревиль поднялся со своего места и пересел поближе к гостю, положив ему руку на плечо: - Я не полагаю, Атос. Я это знаю, - сказал он очень тихо.       Этот шёпот, это пожатие заставили Атоса вздрогнуть. Итак, он был прав в своих неосознанных опасениях? Капитан помедлил, словно взвешивая то, что собирался сказать. Потом продолжил тем же тихим голосом: - Вы когда-нибудь слышали имя Антуана Россиньоля? Произнесённое имя ничего не говорило Атосу, потому он ограничился отрицательным жестом. - Это многообещающий молодой человек на службе Его Высокопреосвященства. Некоторые считают его богом криптографии. Россиньоль уже расшифровал для кардинала переписку испанского посла, и помяните моё слово – звёздный час этого юноши ещё впереди. Вы начинаете меня понимать? - Признаться, пока не очень. - Хорошо, тогда ещё одно имя: граф де Рошфор. Его-то вы, надеюсь, слышали? - Тот самый, что сыграл роковую роль в судьбе Шале? - Именно. А теперь складывайте один и один, Атос: человек, встреченный вашим другом в Менге – Рошфор. - Вот оно что! - Да, и представьте себе, сколько вельмож с удовольствием заплатили бы за его голову. Даже если в Менге он был по своим делам, а я склонен думать, что это не так… У Рошфора не бывает своих дел, все его дела – дела кардинала. Но даже если он был там по своим делам, повторяю я, что он должен был подумать о нападении д’Артаньяна? Что подумали бы вы, Атос? - Что гасконец не похож на охотника за головами. - Но в этом и опасность! Неуловимого клеврета кардинала убивает в трактирной ссоре мальчишка, которого никто не заподозрит. А он может убить, вы это знаете не хуже меня. Мышцы, как сталь, быстрота змеи, неутомимость волка. Думаю, Рошфору хватило считанных минут, чтобы заметить это. Потому он и повёл себя не так, как подобает дворянину. Полагаю, что он до сих пор поздравляет себя с этим. Должен ли я прибавить, что злосчастное письмо давно уже на столе у Россиньоля? И один бог ведает, что за подтекст он будет там искать. Что вы на это скажете, Атос? - Что господа кардиналисты перехитрили сами себя, - усмехнулся мушкетёр. – д’Артаньян – совсем не то, что они себе вообразили. - Э, вы так полагаете? Тогда сложите ещё один и один. Едва появившись в Париже и удостоившись короткого приёма у меня, этот юноша вроде бы случайно спасает жизни трёх моих лучших солдат. Думаю, что ни улица Феру, ни монастырь Дешо не были случайностью. Итак, что далее? Его Величество щедро награждает храбреца и без дальнейших проверок зачисляет его в гвардию. Нужны ли вам ещё доказательства того, насколько опасен этот хитрец, этот король шпионов, этот дьявол – д’Артаньян?       Торжествующая улыбка капитана не на шутку испугала Атоса. - И как теперь убедить их в обратном? - Никак. В этом всё дело. Даже если бы вы попытались, у вас ничего не получится. Как вы сами заметили, наш юный друг деятелен и честолюбив, он сам найдёт случай влезть не в своё дело. Признаюсь вам, сейчас меня это даже устраивает, - капитан снова склонился к нему так, что их головы почти соприкоснулись. – В последнее время Её Величество ощутимо нервничает. Это может быть следствием холодности короля. Но с чего тогда оживилась её лучшая подруга? Не подумайте, будто я одобряю деятельность герцогини де Шеврез. Не одобряю и не желаю знать, чем занята эта особа. Но может пострадать королева. Потому меня даже радует, что какое-то время шпионы кардинала будут смотреть совсем в другую сторону.       Капитана это может и устраивало, но Атоса – никак. Он сложил ещё пару цифр, неизвестных де Тревилю – и ужаснулся. Если госпожа де Шеврез продолжает свои интриги, если то, что происходит сейчас, есть лишь продолжение истории, начавшейся в Амьене, если пропавшая камеристка королевы должна была обеспечить встречу её величества с герцогом Бекингемом… ну, а что же ещё? В Амьене история вышла громкая, и роль герцогини де Шеврез в несостоявшемся свидании английского посланника с королевой была очевидна. Итак, если интрига, на которую намекнул капитан, действительно завязывается в Лувре, то д’Артаньян, сам того не ведая, рискует оказаться в самом её центре.       Атос резко поднялся. - Я благодарю вас за урок, капитан. И за доверие, которое вы мне оказали. Всё сказанное лишь подтверждает: я был прав в своих опасениях. Д’Артаньяна нужно предостеречь.       Капитан потеребил эспаньолку: - Вы так полагаете, Атос? Думаете, это что-то изменит в сложившемся положении? - Я не понимаю вас.       Господин де Тревиль улыбнулся грустно: - Не понимаете. И в этом ваше счастье. Как я хотел бы быть столь же искренним, мой друг! Боюсь, что вам никогда не понять подобных расчетов. Всё это ниже вас. И всё же, и всё же… Слышали вы подробности казни графа Шале? Тридцать три удара тупым мечом. До двадцать седьмого он ещё кричал. Так вот. Я не хочу, чтобы это случилось с вами! - А д’Артаньян? - Увы, с ним это вполне может произойти.       Взгляд капитана – неожиданно прямой – обрёл почти материальную силу. Атос ощутил его, как горячий толчок в грудь, от которого едва не пошатнулся. Несколько мгновений они молча смотрели в глаза друг другу. Мушкетёр первый отвёл взгляд. - Моя жизнь стоит меньше, чем вы полагаете. Даже для меня самого.       Капитан вздохнул, словно признавая поражение в давнем споре, но всё же ответил: - Вы молоды и опрометчивы. Поверьте, если бы рядом с его величеством было поменьше де Люиней и побольше де Ла Феров, многое в этом королевстве шло бы иначе. Подумайте, соберитесь с мыслями. Куда вы торопитесь? Взгляните, уже без пяти десять! Ваш друг не успеет ввязаться в неприятности до завтра. - О, вы плохо его знаете, - пробормотал Атос, беря шляпу. * * *       Было бы удивительно, если бы день, столь скверно начавшийся, закончился чем-то хорошим. Атос торопливо шагал через площадь Сен-Сюльпис, раздумывая, стоит ли поговорить с гасконцем немедленно, или необходимо самому как следует усвоить этот урок политической арифметики, данный ему капитаном. Единственное, чего он не собирался делать нынешней ночью, это спать.       Было уже совершенно темно. На улице Феру признаки жизни подавал лишь кабачок, возле которого он был чудесно спасён полтора месяца назад. Д’Артаньяна там искать явно не стоило. Королевские пистоли истаяли без остатка, никто из неразлучной четвёрки не мог себе позволить роскошь пирушки. Так что мушкетёр уверенно прошёл мимо приветливых дверей и уже был готов свернуть к улице Могильщиков, когда что-то остановило его. В первое мгновение он даже не понял, что именно. Понадобилось какое-то время, пока Атос осознал, что стоит, уставившись на светящееся окно третьего этажа – окно своей собственной квартиры. Как угодно, светиться нынче вечером оно было не должно. Гримо ещё утром испросил разрешения отлучиться, и господин своё позволение дал. Ибо не мог дать ничего другого, включая ужин. Возможно, лакею удастся что-то раздобыть самому.       Происходящее настораживало. Оставалась, впрочем, возможность, что Гримо раньше времени покончил со своими делами. Эту возможность Атос решил проверить. И постучался к хозяйке дома. Мадам Сюрже ещё не спала и очень ему обрадовалась. Почему-то она всегда оживлялась, когда обстоятельства вынуждали его обращаться к ней. Её не опечалило даже то, что постоялец ломится в столь неподходящее время, она только запахнула платок на плечах и подняла повыше свечу, чтобы он оценил её улыбку. - Гримо вернулся, или ключ взял кто-то из моих друзей? - спросил он, выдавив из себя приветствие. Слова всегда замерзали у него на языке при виде радушия мадам Сюрже. - Ваши друзья, господин Атос, не забывают вас ни днём, ни ночью. Это господин д’Артаньян. - Отлично, - мушкетёр кивнул скорее своим мыслям. – Благодарю вас и доброй ночи!       Но хозяйка неожиданно шагнула наружу, оказавшись со своей свечой почти вплотную к нему. Атосу представилась чудесная возможность разглядеть кружево её чепца – мадам Сюрже была очень маленького роста. - Но, господин Атос, думаю, что сейчас вам не стоит подниматься к себе. - Это почему же? - Потому что господин гвардеец привёл с собой даму. - Что?! - Даму, сударь. И очень хорошенькую. - А, чтоб тебя в… И они всё ещё там? Вдвоём? - О нет, что вы! – мадам Сюрже радостно взмахнула своей свечой, заставив его отшатнуться. – Господин д’Артаньян ушёл тут же. А дама там. Так что вам не стоит туда ходить. Не хотите же вы её скомпрометировать?       И мадам Сюрже посторонилась, приглашая его внутрь собственного жилища. Видимо, мысль, что в десять часов вечера молодой и красивый постоялец может скомпрометировать её самоё, хозяйку нисколько не волновала.       Атос растерянно поблагодарил её и прянул в темноту. Когда дверь закрылась за мадам Сюрже, он снова потрясённо уставился в окна своей квартиры.       Что за чёрт? Если это шутка, то гасконец зашёл слишком далеко! Такие шутки можно без последствий шутить с Портосом. С Арамисом – и то сомнительно. Удовольствие пару минут полюбоваться его смущённым румянцем не стоит, чтобы терпеть последствия его обиды. А обижаться Арамис умеет, и бывает в этом состоянии совершенно непереносим. Нет, он не скандалит, но его безукоризненная вежливость вкупе с этим голосом (бр-р, словно мокрым пальцем возят по стеклу!)… Даже с Арамисом такие шутки были бы неуместны. Но чтобы притащить даму к Атосу! Да что он себе думает, этот болван!       И тут Атоса словно окатило ледяной водой. Вот уж кем гасконец точно не был, так это болваном. И прекрасно понимал, КАК обитатель улицы Феру способен отнестись к неуместному вторжению. И никогда не стал бы рисковать той ниточкой взаимной симпатии, которая начала завязываться между ними. Это странно, гасконец – почти мальчик, но с Атосом он сближался куда быстрее, чем с остальными.       А это значит, происходящее – совсем не шутка. Ладно, допустим, юноша влюбился первый раз в жизни, потерял голову и потащил предмет своей страсти на первое свидание. Атос мог поклясться, что ещё утром сердце юного друга было совершенно свободно. Но почему он не привёл даму к себе на улицу Могильщиков? Был только один ответ, была только одна дама, которой никак нельзя было гостить в квартире господина д’Артаньяна. Это пропавшая жена квартирного хозяина, та самая камеристка королевы. О которой справлялся сам граф Рошфор, если вы случайно забыли. И если д’Артаньяну каким-то чудом удалось сдержать своё обещание и освободить её, куда ещё он мог повести беглянку? В близкое и надёжное место, где её не станут искать.       Чёрт, это неуместно, но лестно!       Атос отступил на противоположную сторону улицы и попытался разглядеть силуэт, мелькавший за окном. Вероятно, его движение встревожило таинственную незнакомку, потому что ставни неожиданно захлопнулись, только подтвердив его опасения.       Мушкетёр прислонился к стене. Итак, что теперь? Если всё, что он навоображал себе, стоя под окнами, хотя бы частично было правдой, задуманный разговор с гасконцем становился жизненно необходимым. Но где сейчас может быть этот искатель приключений? Самая скверная возможность заключалась в том, что мальчишка вернулся к себе. Эту возможность следовало отмести в первую очередь, как ни была она невероятна. Атос развернулся и решительно зашагал на улицу Могильщиков.       В доме господина Бонасье было тихо. Окно же д’Артаньяна светилось. Мушкетёр забарабанил в дверь, отодвинул отворившего ему Планше и в два прыжка взлетел по лестнице, переведя дух только посреди гостиной. Вопреки опасениям, гасконца в квартире не было.       Лакей последовал за торопливым гостем, нисколько не удивившись. - Его нет, господин Атос. Увёл её, велел предупредить вас всех и… - Госпожу Бонасье? - Её, сударь. Видели бы вы, как он тут всех раскидал! Даром, что ростом мелкий. И этот удар, что господин Портос давеча показывал, ох, как к месту пришёлся! Решительно, этот Планше говорил слишком много. - Давно? - Нет, сударь, совсем недавно. И часа не минуло.       Атос прошёлся по комнате, собираясь с мыслями. Так, мальчишке хватило ума, чтобы скрыться из дома немедленно. Потому что если его арестуют… да, господину кардиналу недолго пришлось смотреть не в ту сторону. Мушкетёр ощутил приступ бессильного гнева, когда подумал о забавах особ из высшего света, за которые юный провинциал должен поплатиться головой.       В углу за камином обнаружилась дыра в паркете. Вот, значит, каким образом гасконец узнавал, что делается у соседей. Молодец! Не очень пристойно, но действенно. - Куда направился твой господин, Планше? - Не знаю, сударь. Торопились очень. - Ещё бы, - хмыкнул Атос про себя.       И в этот миг в квартире Бонасье раздался резкий шум, и сразу несколько кулаков ударили в двери д’Артаньяна. - А, т-твою… - мушкетёр всё же выговорил вслух те фразы, которые весь вечер просились на язык. - Полиция, сударь? – ахнул Планше. - Вот именно. - И что мы теперь… - Ничего. Откроешь, пока не выломали дверь. Ты – недотёпа и олух. Я ничего не знаю. Твоему господину никак нельзя оказаться в Бастилии. Вниз, быстро!       Гримо бы понял всю пьесу, которую он изложил со спартанской краткостью. Но что из этого дошло до Планше? Атос с размаху бухнулся в кресло, лихорадочно размышляя, как сделать позу более непринуждённой. Надо чем-то занять руки, которые вдруг не к месту задрожали. Что это на столе? Книга, отлично! Что? Ронсар???       В этот миг полицейские ворвались в гостиную. - Чем могу служить, господа? – бросил Атос через плечо.       К своему великому облегчению он заметил, что Планше, впустив служителей закона, занял позицию у камина, иными словами, над самой дырой. И был сама невинность. Если бы ещё в действительности д’Артаньян ни в чём не был виноват!       И всё же нельзя дать им возможность осмотреть квартиру. Дыра в паркете – практически приговор. Как же быть? Офицер стражи сам подсказал ему выход: - Вы господин д’Артаньян?       Говорить правду было немыслимо, врать не хотелось. Что бы такого сделать, чтобы оказаться невинным, как младенец, но не дать им возможности усомниться в его вине? Ишь, напряглись, как кошки. Не любят судейские военных. Ох, не любят! Атос выпятил губу и презрительно процедил: - Вы так полагаете, болваны? - Ах ты, сволочь! – задохнулся от гнева офицер. – А ну, ребята, бери его!       Ребята ухнули и навалились. Мушкетёр зашипел от боли, когда ему вывернули руки. Да, на снисхождение рассчитывать не приходится. Посопротивляться или не стоит? Когда его выволакивали на лестницу, он бросил взгляд назад. Планше энергично кивал ему, всем своим видом показывая, что понимает. * * *       Комедия «Судейские против военного» имела ещё пару актов и состояла главным образом из различного рода оскорблений, которыми Атос изобретательно поливал стражу, не давая ей возможности остыть и опомниться. Изображая бессильный гнев, он всячески избегал ответов на любые вопросы. Зато полицейские узнали о себе много нового. В результате никто из тех, кто производил арест, не заподозрил, что строптивый солдат - не тот, кого им поручено было схватить.       Мушкетёр никогда не думал, что способен ломать такую комедию. Это было ниже достоинства не только графа де Ла Фер. Так никогда не поступил бы даже Атос. Но весь фокус состоял в том, что нынче в Фор-Левек угодил вовсе не Атос. Был арестован шевалье д’Артаньян, а от этого провинциала ещё не того можно ожидать. И лишь когда тяжёлая дверь камеры захлопнулась, Атос получил возможность перевести дух и подумать над тем, что же у него получилось.       В камере было очень тихо, очень холодно и очень темно. Холод он ощутил почему-то сразу. Или просто его пробрал нервный озноб? Атос нашёл глазами светлый контур зарешеченного окна и уставился в него, не в силах заставить себя сделать хотя бы шаг в эту темноту. Итак, сегодня он защитил д’Артаньяна. Но какой ценой? Стоит ли мальчишка этой цены? И что теперь будет с ним самим?       Неожиданно для себя мушкетёр обнаружил, что вовсе не горит желанием кончить жизнь на плахе. Как ни опостылела ему эта жизнь стараниями Анны, оказывается, не всякая смерть его устраивает. Он без того уже извалял в грязи родовое имя, чтобы позволить пачкать его обвинениями в государственной измене.       Впрочем, ведь не граф де Ла Фер оказался заперт в этих стенах. Стражники были посланы арестовать д’Артаньяна и они арестовали д’Артаньяна. Мало ли чьё тело занимает в данный момент пространство, если в бумагах иное записано? Тем более что ничего дурного с этим телом пока не происходит.       Теперь уже ничего не зависело от самого Атоса. Теперь можно было только надеяться на сметливость и верность Планше, который дождётся хозяина. На изворотливый ум д’Артаньяна, который сообразит, как доказать свою невиновность. И на благородство господина де Тревиля, который, может быть, решит не стоять в стороне и возьмёт на себя защиту юного земляка. Атос очень рассчитывал, что капитан, вопреки своим расчётам, посвятит гасконца хотя бы частично в то, о чём рассказал мушкетёру нынче вечером.       А пока надо быть д’Артаньяном. Странный он субъект – этот д’Артаньян, право слово! Кто он, каков он есть? Неглупые люди, служащие его высокопреосвященству, убеждены в том, что это невозможно опасный хитрец и храбрец. Капитан мушкетёров почитает его карточным дураком, неожиданно всплывшим в чужой большой игре. А сам Атос, кем он считает молодого человека?       Положительно, в д’Артаньяне было много такого, что привлекало к нему сердца. Но был и обиженный Портос, и его обида развлекала гасконца. Недостойно благородного сердца! Было пытливое любопытство, с которым юноша выведывал чужие секреты. Когда Атос заметил это, он дал себе слово, что о его секретах д’Артаньян не узнает никогда. Очень не хотелось попасть в зависимость от его цепкого ума и не менее цепкой воли. Не станется ли так, что люди, окружающие его, станут для молодого провинциала лишь ступеньками лестницы, ведущей наверх – к намеченной цели? Какова эта цель, д’Артаньян и сам ещё не представляет вполне отчётливо. Но это где-то очень высоко.       И тут Атос устыдился своих мыслей. Ангел говорил, что эта дружба послана ему небом. Значит надо идти ей навстречу, надо раскрыть ей своё сердце, не заботясь ни о чём. Не отшатнулся бы сам гасконец, узнав о мерзких тайнах, что пятнают воспоминания мушкетёра? Так, может быть, вся штука в том, чтобы самому оказаться достойным обещанного чуда. И уповать на то, что его дружба в той же мере нужна молодому человеку. И что эта дружба способна очистить их сердца.       И значит всё, что он сделал сегодня, было правильным. И маленький ангел говорил ему, что д’Артаньян – его лучший друг.       Интересно, - подумалось ему, - знал ли об этих немыслимых делах, об этой головоломной истории тот человек, который писал о них через две сотни лет? Знал ли он, как нынче вечером поступит мушкетёр Атос? Если сам Атос не знал этого? И знает ли об этом его барышня-ангел?       Глаза привыкли к темноте, или близилось утро и окно стало давать больше света. Контуры стен проступили полумраке. В углу Атос различил что-то похожее на кровать, и это что-то уже не внушало ему прежнего отвращения. Глубоко вздохнув, словно ступая в ледяную воду, он сделал шаг по направлению к ней.