"Надежда"

Федор Игнатьевич, пройдясь по коридору, замер на пороге операционной. Тонкий слух уловил россыпь гитарных струн — где-то в офицерской палате опять звучал инструмент, невесть откуда взявшийся в лазарете. Мрачно вздохнув, доктор тяжелой поступью направился к больным. Он совсем не был против музыки, но вот то, что исполняется она в тихий час, да еще раненым офицером — это не нравилось военному хирургу. Музыка, поэзия, живопись - это все осталось там, в мирном доме под раскидистой ивой, оплакивающей его несостоявшуюся жизнь, а теперь все, что у него осталось - это вот этот госпиталь, с его трудностями, бедами, слезами и болью. Боли было больше всего. Порой ее было так много, что он сам, опытный врач, пугался, как студент-первокурсник на первой лекции в мертвецкой. Когда-то, еще в Московском университете, слушая профессора Мухина,* Федор Игнатьевич, ловил себя на дикой мысли: а не больно ли им, этим холодным телам? Каково им там, в безжизненной изморози смерти? К боли, как и к смерти, невозможно привыкнуть. Ее можно принять, смириться с ней, понимая, что вырваться нет сил, но привыкнуть, захотеть жить с ней — невозможно. Старый доктор знал это. Спускаясь по лестнице, он обдумывал предстоящие операции. Да, что и говорить — работа. Она не отпускает ни светлым, обманчиво беззаботным днем, ни темной ночью, слепящей глаза. — Ну, вот что, господа офицеры, — возникая в приоткрытой двери, грозно изрек доктор, — Мучить бедный инструмент и мои старые уши я вам не дам. Так что будьте любезны, сдать трофей и извольте отдыхать, — он забрал гитару из здоровых рук перевязанного офицера, легонько похлопал по плечу, давая узнать себя слепым глазам и направился в коридор. «Все. Теперь можно отдохнуть.» — размышлял Федор Игнатьевич, проходя дальше, как вдруг услышал тихое баюканье вперемешку со вздохами. «Да что ж за наказанье!» — шумно переведя дыхание, подумал пожилой доктор. — Анна Петровна, голубушка, — присаживаясь напротив, заглянул в заплаканное лицо девушки, — Попытайтесь меня сейчас понять. Я скажу, а вы услышите. Услышите и поймете. Хорошо? Анна, Владимир Иванович молодой и сильный человек, это я Вам как доктор говорю. Ему просто нужно время. И ему совсем не к чему Ваши слезы, уж Вы мне поверьте. Вы обещаете мне перестать плакать, а то ваших заплаканных глаз все больные пугаются, да и Надежду Николаевну пожалейте, что ж она у вас в няньках-то? Слабая улыбка мелькнула на несчастном личике, головка согласно кивнула. — Ну вот и славно, — накрыл ладонью маленькие пальчики, – Да, Надежда Николаевна, я бы хотел, что бы вы мне показали свои настойки… Говорят, они просто чудеса творят. Женщина, улыбнувшись девушке, высвободилась из робких объятий и поспешила за доктором. * — Мухин Ефрем Осипович, известный московский врач, профессор Московского университета, именно благодаря ему российская медицина получила одного из лучших представителей — Николая Ивановича Пирогова.