"Надежда"

Стуча каблучками по дереву паркета, Анна взлетела по лестнице. Она была сердита на Владимира, они опять в очередной раз поссорились из-за сущего пустяка, что случалось с ними уже не первый раз за последние две недели. Вспомнила, как, тряхнув головой и расправив плечи, она вошла к нему, и очаровательная улыбка замерла на губах, наткнувшись на ледяной взгляд, девушка остановилась посреди комнаты, сжимая в руках поднос. — По-моему, вас в детстве не научили простейшим правилам поведения, Анна. Прежде, чем войти к мужчине, надо хотя бы известить хозяина о своем визите, — опуская глаза и вновь наклоняя голову над книгой, произнес Владимир. — Прости, — снова почувствовав себе невежественной девчонкой, пролепетала она и, набравшись храбрости, продолжила, — Я принесла тебе чай. Хотела побыть с тобой до вечернего обхода… Светло улыбнулась, но Корф, фыркнув что-то себе под нос, не удостоил ее ответом. — Я хотела тебе рассказать… — его взгляд безжалостно оборвал ее, — Я устал. Устал слушать бессмысленные разговоры, нелепую болтовню! Избавь меня, пожалуйста, от этих речей. — Владимир, что с тобой? Где ты? Я не понимаю, я не могу найти тебя, — почти простонала она, беспомощно понимая тщетность своих попыток. — Перестань, — почти брезгливо поморщился барон, — Не надо разыгрывать передо мной трагедий. Ты все отлично понимаешь, ты же не глупа. Высокомерные нотки в его голосе звучали почти издевательски. — Замолчи! — в синих слезах девушки уже плескалась боль, а мужчина поднял лицо, и по губам скользнула презрительная усмешка. Как же она ненавидела эту его усмешку, как боялась ее! И вот теперь, увидев ее снова, Анна до звона в ушах захотела стереть ее с этих губ. Зажмурившись, как перед прыжком в воду, она закрыла его рот поцелуем. Пальцы зарылись в волосы, дыхание сбилось, и не смогли подняться разом отяжелевшие ресницы. Время куда-то исчезало, оставляя на своем месте вечность. — Если ты еще хоть раз посмеешь… Если хоть раз подумаешь… — вырываясь из охватившего ее вихря, выдохнула она, — Если еще хоть раз ты скажешь нечто подобное, я… Я не знаю, что сделаю! - и, оттолкнув его, Анна выбежала из палаты. Вообще они теперь постоянно ссорились, Владимир снова стал как прежде, неприступным и равнодушным, но она уже не была той кроткой Анной, терпеливо сносящей его намеренные обиды. Теперь она стала сильной, и на его упреки отвечала не менее дерзко, или же, просто не слушая его замечаний, делала то, что сама считала нужным. На лестнице пришлось опустить глаза, волна смущения вновь напомнила Анне о сдержанности. Офицеры, курившие тут, встретили ее почти непристойными взглядами. Их внимание, порой граничащее с назойливостью, смущало девушку до слез. Замедлив шаг, она пошла по коридору, когда из светлой маленькой палаты ее окликнул Драгин. Поручик был одним из немногих, с кем Анне было легко. Дверь в палату была открыта и, решившись, Анна остановилась на пороге. Он сидел на кровати, одетый в форму с узкой повязкой на глазах. О страшном ранении напоминали лишь шрамы на лбу, прикрытые волной пепельных волос. — Да, Роман Кириллович, вам что-то нужно? — улыбнувшись, спросила девушка. — Анна Петровна, простите за дерзость, но меня на днях выписывают… — поручик говорил негромко, будто смущаясь, — Вероятно, мы с вами никогда больше не встретимся. Вы не могли бы сделать для меня кое-что? — Что? — подходя ближе, спросила Анна. — Мы не были с вами знакомы в Петербурге, и я не был вам представлен, — молодой человек отвернул слепое лицо в сторону, словно стеснялся своих признаний, — Но я слышал вас однажды. В Петербурге. У Потоцких. Около двух лет назад… Вы тогда еще были с опекуном, бароном Корфом, и… Вы не могли бы спеть для меня? — привычная смелость изменила ему, голос дрогнул и затих. — Роман Кириллович, — обеспокоенно выдохнула Анна, — Я не… — Анна Петровна, простите меня, но я никогда больше вас не увижу, — сказав это, он сглотнул ненужную жалость к себе, — Не лишайте же меня радости хотя бы слышать вас последний раз. Прошу… — его тихий голос был так безнадежен, что Анна беспомощно сдалась. — Хорошо, Роман Кириллович, я исполню для вас что-нибудь. Но, к сожалению, без аккомпанемента… — О, не беспокойтесь, — улыбнулся он, — Смею надеяться, что я играю на гитаре так же хорошо, как вы на рояле. — Что бы вы хотели услышать, сударь, арию, песню, романс? — весело спросила Анна, подходя к гитаре и передавая ее в руки поручика. — Анна Петровна, вы великодушны! Право же, мне все равно, давайте, что вам больше нравится. Анна задумалась и присела на стул. — Когда вы уезжаете? — вдруг совсем некстати спросила девушка. — Я еще не знаю, но думаю, в течение двух-трех дней, — настраивая инструмент, поручик негромко перебирал струны. — Вы едете домой? В Петербург? — продолжала интересоваться Анна. — Нет, матушка моя теперь в Ростове, в поместье. — Чем же вы будете заниматься там? — Анна Петровна, я очень благодарен вам за участие, но… — тихо, почти шепотом ответил Драгин. Помолчав, он уже совсем другим голосом произнес, — Не стоит беспокоиться, у нас довольно большое имение, несколько сел, около десятка деревень… Заняться будет чем. Анна вздохнула и подошла к окну. — Хорошо. Я спою «Ave Maria» Caccini, надеюсь вам известно это произведение? — легонько улыбнулась она. — А вы остры на язычок, любезная Анна Петровна… — почти рассмеялся в ответ поручик. При первых же аккордах она совсем забыла о том, куда шла и что говорила. Все перестало существовать, осталась только музыка. Передать тот восторг, который вызывало это произведение невозможно. Это было волшебно, божественно, и чистое сопрано мягко наполнило комнату. Анна почти забыла то чувство полета, что возникало всегда при исполнении этой арии, захватывающей ее, заставляющей забыть о времени, о пространстве, стоя у окна и купаясь в синеве неба, Анна была свободна. Музыка окутала ее серебряной шалью, и уже куда-то туда, в этот звенящий мир, вдруг ворвалась мысль о нем. Опять о нем. Гениальная музыка старого итальянца стихла при последних аккордах искусной гитары в умелых руках Драгина. Чуть повернувшись к нему, смахивая слезу со щеки, протянула руку, к которой слепой поручик прикоснулся, как к святыне. И только тогда увидела, как за ее спиной в проеме двери, застыв в потрясенном восторге, не смея нарушить эту смолкнувшую нежность, стоял весь лазарет, от больных до персонала. «Господи…» — успела подумать девушка, заливаясь краской смущения.