Свадьба - это звучит грозно

Всех-всех - с праздником влюблённых и осторожно крадущейся где-то в шлеме-невидимке Весной. Глава посвящается Мышке - немного улыбки с благодарностью за понимание и долготерпение)       — Невесту надо бы украсть, — заявила Макария с тихой мечтательностью. Персефона оторвалась от восковых табличек, в которых монотонно вычеркивала особо изобретательные предложения подданных — чем можно развлечь дорогих олимпийских гостей. Аид поднял голову от кубка с вином. Кубок с вином Владыка дальновидно держал при себе всё последнее время. Как необходимое средство для того, кому приходится слушать идеи дочери.       — Точно, — уверилась Макария и рассеянно помахала метательным ножичком. — Бедная девушка собирает цветы на лужку. Танцует и наслаждается свободой, ничего не подозревая. Готовится к свадьбе и воображает первый поцелуй. И тут…       — Ты ее крадешь? — дополнил Аид вполне себе спокойно. — Могу одолжить колесницу. Или шлем-невидимку.       — Опытом поделиться… — под нос заметила Персефона и поймала укоризненный взгляд царя подземного.       — Колесницу давай, — деловито кивнула Макария. — Артемида точно на своей прикатит, давно не гонялись. Шлем ночью пригодится… А опыта не надо, потому что ну…       Когда прозвучало ожидаемое «красть будут меня» — царь и царица серьезно призадумались. В воображении синхронно возник лужок асфоделей и Макария, кружащаяся в боевом подобии танца — с мечом и восклицая: «Раз-два-три-четыре, Аполлон в минусе».       — Хтонично, — кратко обрисовал картинку Владыка.       — И что, кто-нибудь отважится… — начала Персефона в тихом сомнении. — То есть, красть будет кто, Танат, конечно?       — Ну, зачем же всё на него-то валить, — пробормотала Макария, пробуя пальцем нож. — У него и так, понимаете ли, я. В обозримом будущем. И вообще, пора ломать старые традиции! Зачем жениху красть невесту? Лучше, если бы кто-нибудь другой. А жених потом идёт по следу, вступает в бой с похитителями и выносит возлюбленную на руках к свету и к солнцу.       — Ну надо же, — пробормотал Аид в кубок, — а я как-то не догадался. Попросил бы Гермеса или там Ареса…       Персефона захихикала в таблички. Зная, как Аид недолюбливает свет — к солнцу на руках он невесту тащил бы, отчаянно поминая Тартар. И бурча, что да, вот, я твой спаситель, нет, обратно к похитителям нельзя, что за невесты такие непонятливые. И да, всё, свет увидела? А теперь мы вниз по ступенечкам.       — А невеста тем временем, — продолжила вдохновлённая Макария, — рыдает и заламывает руки, и рвет на себе одежды, и посыпает главу пеплом в ужасе от своей участи, и отказывается от еды и ждет, пока явится ее избавитель…       — А ты будешь плакать и заламывать руки, дочь моя? — спросила Персефона с интересом.       — …возможно, — прозвучало в ответ. Во взгляде у Макарии явственно проскальзывали какие-то мысли о подкопах, угонах колесниц и прочих заманчивых вещах.       Подземные супруги перекивнулись подозрительно. Они-то знали, что с Макарии станется посыпать голову пеплом своих похитителей. И что вообще, непонятно, кого там Танату придется тащить на руках к солнцу и свету.       — То есть… - начала Персефона, окончательно отрываясь от табличек, — нам нужно найти того, кто тебя похитит… с лужайки… перед свадьбой… а потом еще вступит в поединок с Танатом, так?       Макария подарила матери утвердительную улыбку.       Песочные часы неспешно отсыпали сколько-то секунд молчания.       — Могу я взяться, — сказал Аид и отставил кубок, — по старой памяти. Ну там, колесница, подсолнух…       Макария засопела и пробормотала, что этот вариант «отдает Зевсом». Уточнять это высказывание царь подземного мира не решился. Пожал плечами, потеребил седую прядь и высказался в духе того, что ладно, кто-нибудь да подвернётся.       — Ух ты, — сказала Макария, когда отец вышел из зала. — Он верит в лучшее.       — Дитя моё, — изрекла Персефона. — Знаешь, почему об изворотливости твоего отца не поют песен? Потому что он слишком коварен. А вообще, вроде бы, это он уговорил Зевса жениться на Гере. Хм-м… по-моему, кто-то перепутал список развлечений для олимпийцев и казней для грешников…       — Ух ты, — сказала Макария, проникшаяся величием отца в очередной раз. — И за что ж он так Зевса-то… какой список, этот? Да нет, все правильно. * * *       — А почему, собственно, я? — спросила Афина, заинтересованно зря на Владыку. Тот покашлял, почесал подбородок и выдвинул:       — Ну, ты основательная.       После чего изобразил мимикой — мол, а кому я могу доверить похищение собственной кровиночки?       Племянница двинула бровью, как бы говоря: «На лесть не ведусь». Двинула второй — вопросительно. Как бы говоря: «А других-то нет, что ли?»       Аид выразил на своём лице мучительную озадаченность, которой богиня мудрости не поверила ни на грош.       — Гермес, — предложила она, — у него по специальности.       — Я его не нашёл, — отмёл Владыка. — И вообще, у него о Макарии воспоминания.       Какие воспоминания — этого Владыка не сказал. И без того ясно было, что не те, после которых побежишь похищать девушку на лужку.       — Дионис? — не сдалась Афина. — У него тоже по специальности. То есть, если вдруг он как следует выпьет…       — Его я тоже не нашёл, — отозвался Владыка. — И вообще, есть сомнения, что он столько выпьет.       — Аполлон?       — У него о Макарии воспомина…       Афина вздохнула, явно имея в виду: «А у кого их нет». Как богиня, которая в свое время пыталась преподать подземной царевне основы ремесла — она хорошо представляла, с кем имеет дело.       Хотя и признавала, что соорудить из ткацкого станка такую катапульту — это еще уметь нужно.       — Зевс?       Аид закатил глаза, вспоминая. — Нет, — сказал Зевс и захихикал в бороду.       — Почему нет? — вопросил Аид и насупился. Громовержец приобнял старшего брата за плечо и поведал заговорщицким шепотом:       — Потому что я жажду наблюдать за этим со стороны!       С другими вариантами у Аида за прошедших три дня сложилось еще хуже. Например, Крон в ответ на заманчивое предложение «Ты крадешь мою дочь, а я тебе пару веков относительной свободы подарю» — сначала долго молчал из Тартара.       Потом на вольный воздух из Тартара вылезла рука Крона. Рука посредством незамысловатых жестов изобразила: «Ага, щас». И медленно, с достоинством погрузилась обратно, в точности повторив жест неведомого в Аиде Терминатора. Паллада задумчиво побарабанила пальцами по эгиде.       — Арес? — наконец предложила она.       — А этот уже крал. И у него не получилось. Так что как видишь…       Тут Аид обозначил, что всё, варианты закончились, надежда только на Совоокую и Многомудрую, а иначе Макария останется некраденной, и свадьба пойдет под откос.       — То есть, ты пытаешься мне сказать, что вот Арес не смог, — проницательно заметила Афина, — а я могла бы его обставить.       Аид сделался неразбавленно честным. Видавшую виды Палладу от этого зрелища немного передернуло.       — Ну, и еще у тебя будет возможность помочь подруге, — добавил Владыка вкрадчиво. — Это вообще-то, все, что я могу предложить.       Он помолчал еще пару мгновений и выдал мягко:       — Ну, кроме того, что тебе придется сразиться с Танатом.       Паллада подтянулась. Суровый взор просиял отдаленной мечтательностью. Потому что возможность утереть брату нос — конечно, хорошо и мило, но если при этом еще и есть возможность схватиться с лучшим мечником Эллады…       — Значит так, дядя, с тебя шлем, — прозвучало затем в комнате, — с меня — детальная проработка плана похищения, реализация и Артемида. Что значит — «зачем Артемида»?! Для компании, и вообще, она в стороне не останется.       Аид отмахнулся с удовлетворенным и усталым вздохом. У него были другие дела. Ему нужно было готовиться к встрече олимпийских гостей в подземном мире. Пока что за встречу в основном отвечали сильновдохновенная Персефона и тяжелобеременная Геката. Макария за встречу не отвечала вообще, но выразилась туманно: «Это будут помнить в веках». * * *       В следующие дни оказалось, что да, таки будут помнить. Возможно, пересказывать темными грозовыми ночами у костров. Или пугать непослушных детей.       Кто-то, возможно, даже изваяет в мраморе Аполлона, высказавшегося, что Геката, мол, как-то слишком подозрительно пышна. И потомки будут гадать над статуей «Аполлон, пытающийся прикинуться тополем у дороги (ветви прилагаются)».       Рядом, возможно, будет статуя «Арес и встречающая его Макария». Поприветствовавшая бога войны ликующим: «А вот и настоящий жених приехал!».       Хотя скульптор вряд ли успел запечатлеть Ареса в момент героического рывка обратно на поверхность. Рывок был пресечён быстрокрылым Гипносом, который получил на время новую должность - ловчий для гостей.       Олимпийцы ступили в подземный мир, как воин-разведчик на враждебную территорию. На территории, правда, были пиры, дворцы, танцы, удобные комнаты и места для состязаний. Но здесь же поблизости были стигийские жильцы, Поля Мук, Тартар, Геката и Макария.       Поэтому вопль «Укра-а-а-али!» уже на первом пиру в честь прибытия олимпийцев был встречен с умеренным энтузиазмом.       Вопль издал Гипнос, который был бледен, растрепан и поражен настолько, что неизменная чаша в руках ходила ходуном. Гипнос цокотал зубами, выглядел виноватым и после первого вопля только повторял с потерянным видом: «Украли… ну, украли же…»       — Невеста похищена! — громогласно объявил Владыка, поднимаясь со своего трона и готовясь обыграть ритуал как следует. — Найдется ли смельчак, который отыщет ее и вызволит из плена?       — Н-нет, — пробормотал Гипнос тихонько.       — Не найдется? — удивилась Персефона шепотом.       — …не невеста.       — Ух ты, — послышался радостный голос Макарии, и в пиршественный зал ворвалась сама царевна. — Что случилось, кого сперли?       В наступившей тишине Посейдон в азарте начал прожевывать бороду вслед за листиком базилика. Зевс нашептывал Гере на ухо что-то вроде: «Я ж говорил — не зря поехали…»       — Кого?! — переспросила Персефона и поднялась с трона, когда по лицу Гипноса прочитался ответ.       — У меня вопрос, — сказал Аид и тоже поднялся с трона. — КАК?!       — Оборжака, — сказала Макария и осела на пол, заливисто хохоча.       — Владыка! — возмущенно гаркнула вслед за этим Афина Паллада. — Стиксом могу поклясться — ну, это-то точно не я! * * *       — Всегда мечтал это сделать, — заявил Гермес с энтузиазмом. — Ик.       «Буль-буль», — подтвердил Дионис из верного рога. Аполлон перебирал струны кифары и корил братьев глазами за то, во что его втянули.       То, во что втянули бога поэзии и лучников, хмуро позвякало цепями. Обозрело окрестности пещеры — где-то в окрестностях Парнаса. Поскрипело зубами и прошипело:       — Вы что — совсем…       Танат осекся и понял — совсем. Потому что признаться в том, что всегда хотел украсть бога смерти, может только совершенно отмороженный олимпиец.       Ну, или совершенно пьяный.       Гермес Психопомп всхлипнул от нахлынувших чувств и пролил на хитон половину кубка:         — Спал и видел, можно сказать, — поделился он. — Всё, венец карьеры.        Танат нетерпеливым скрежетом зубовным обозначил, что да, точно, венец карьеры. Хотя, пожалуй, и не совсем венец. Пожалуй, там какое-то другое, более выразительное слово. Потому что рано или поздно бога смерти развяжут…         — Ты мечтал украсть бога смерти? — удивился Аполлон. — Зачем? Скажи, и я воспою это.        Гермес немного подумал, глядя на Таната. Очевидного применения вот этому, с мрачной физиономией, как-то не находилось.         — Ну, малли, — отозвался Психопомп. — Пряди хршо срезает. И ваапще.         — Выпьем, — философски выдал Дионис.        Все, кроме Таната, выпили. Танат, как сидящий в цепях, отказался выразительным взглядом.         — Зачем? — кратко спросил он вместо этого.         — Птмушта ты мне друх, — сказал Гермес и постучал себя в грудь кифарой. Аполлон, у которого кифара была мимоходом позаимствована, поморгал и потянулся за своим кубком. — А тут, понимаешь, такое. Такая участь. Да я ж… да я ж ради тебя, во. Да мы ж с тобой столько соли… это…, а тут такое.        Где-то вовне пещеры затренькала птичка. Танат резко выдохнул через нос.         — Развяжите, — потребовал коротко.         — Выпьем? — прозвучало радостно в ответ. И тут же, с другой стороны:         — Это точно нужно воспеть…        После чего Танату в три голоса попытались объяснить, что его пытаются спасти, желают ему самого наилучшего, и вообще, он должен быть крайне благодарен.       Убийца покривился при мысли, что придётся разговаривать. Потом тряхнул головой и взял своё спасение в свои же руки.         — Давно? — тон располагал к ответам. Таким тоном Владыка по временам допрашивал особо закоренелых преступников.       — Ик? — уточнил Дионис.       — Пьете давно?       В ответ прозвучало тройное утвердительное «ик». После чего Жестокосердному попытались объяснить, что Гермес — да, давно, примерно после того, как узнал, что это не он женится на Макарии, с эпизодическими просветлениями. Аполлон присоединился после какой-то истории с Гекатой и тополем, а Дионис… тут Гермес задумался и употребил жизнерадостное «пстаянна».       Танат сделал отметку в уме: уровень неадекватности троицы высок. В смысле, еще выше, чем обычно. Потому что ведь все-таки олимпийцы же.       — Давайте рассуждать, — попытался Танат.       — Нет, давайте выпьем, — заикнулся Дионис.       — И воспоем, — вдохновенно прибавил Аполлон.       — И… украдем? — неуверенно вклинился Гермес, рассматривая теперь уже рог Диониса.       С тремя головами Цербера было много проще. Да что там — со ста головами Тифона определенно бы…       — Вы с Макарией ссориться хотите? — напрямик спросил бог смерти. Троица помотала головами, хотя Дионис успел-таки вклинить: «Нет, мы хотим выпить… и воспеть».       — А со мной?       Такие же мотания головами.       — А вот представьте, — воззвал к воображению Танат, — что сюда явится Макария и освободит меня.       Воображение у троицы работало как-то не так — это Танат понял, когда Аполлон задумчиво ударил по струнам, а Дионис родил очередной тост.       Гермес же попросту сообщил богу смерти, что тот сволочь — расхожее мнение.       — Мы тут тебя спсаем, — прибавил он. — А ты…       — От Макарии, — уточнил Танат, пытаясь разорвать цепи. Цепи были крепкие и неприятно пахли вином.       Похитители удивленно икнули и переглянулись.       — От такого, — задушевно сообщил потом Гермес, — тебя уже не… не спасти, да. Но ты же понимаешь — это же холостая жизнь… заканчивается… вот ты знаешь — как жизнь заканчивается?       — Чуть-чуть в курсе, — хмуро ответил бог смерти, глядя мрачным профессиональным взором.       Дальше уже излагал пустивший слезу и тренькающий кифарой, но стойкий и красноречивый Аполлон. Получалось так, что подходит к концу эпоха, скоро свадьба, а холостяцкую жизнь обязательно нужно проводить достойно, так что пиры пирами, но посиделки между мужчинами это святое, а Танат — о, ужас, это надо воспить, в смысле, воспеть — остался как-то вдруг и без компании, так что Вакх и Феб спешат на помощь… ах да, и тут еще Гермес.       — Посиделки, — повторил Танат голосом того, кто не хочет уже даже убить — только понять.       — Ну, ты же сидишь, — без тени сомнения отозвался Дионис. — Выпьешь?       — На работе не пью.       — А ты на работе?       Взгляд Таната показал, что вот как только цепи ослабнут — он окажется на работе. А кто-то окажется в разобранном состоянии.       — А я говорил, — вздохнул Гермес, который ухитрялся в перерывах между чашами как-то еще и трезветь. — Ну что… воронка?       Танат моргнул.       Дионис потянулся в угол пещеры и призвал что-то, похожее на уменьшенную копию Харибды. Деловито осмотрел, взглядом вопрошая агрегат: «И где ж у тебя инструкция?»       — А Гефест не говорил — куда… — начал он в тихом недоумении.       Убийца понял, что спасением себя ему придется заняться основательно.       — Выпьем? — предложил он коварно.       — А то! — прилетело с двух сторон.       — И воспоем? — ожидаемо добавилось с третьей.       — Тартар с вами, — буркнул Танат, — и воспоем.       — И по нимфам.       — И по ним… что?       После чего ему объяснили, что посиделки не могут обойтись раз — без нимф, два — без музыки (Аполлон погладил себя по головке), три — без вина («буль-буль»), четыре — без мордобоя. И нет, с последнего начинать нельзя. Нет, прямо здесь это тоже нельзя — нужно сначала дойти до нужного состояния, потом к нимфам, а потом к кентаврам. И бить нимф тоже нельзя.       — Кто вам эти правила пишет, — буркнул Танат. — К нимфам не пойду. А выпить — выпью.       В ответ ему икнули недоверчиво.       — Клянусь Стиксом, — добавил бог смерти. — Сколько нальете. Сбежать пытаться не буду. Расчленить пытаться не буду. Освободите крылья.       — А я бы не стал, — дальновидно сказал Аполлон, загораживаясь кифарой.       — Ну, а что может случиться, — легкомысленно отозвался Психопомп. — Мы тут сейчас еще немножко — и на поиски приключений, да?       — Обещаю, — почти нежно прибавил Танат, принимая первый кубок с вином. — Вы их уже нашли. * * *       Макария очень хотела освободить своего жениха с воплем, громом и яростным сражением.       Правда, сражаться было не с кем.       Разве что с Гефестом, который был почему-то в женском пеплосе и храпел у входа в пещеру.       Макария с сожалением попинала Гефеста сандалией. Сунула нос в пещеру, высунула, глотнула воздуха и смело шагнула в винные пары.       — Знаешь, — хмуро сказал Танат, поднимаясь ей навстречу, — в целом хорошо посидели.       Изменений в облике бога смерти не было. Разве что слегка перекосившийся обруч на волосах.       Дионис, Аполлон и Гермес были разложены вдоль стен. На скрещенные руки Феба торжественно возложили кифару с торчащей в ней секирой. Вокруг глаза Гермеса синел красивый полукруг. Дионис в полусне пытался превратиться в дельфина и бормотал, что у него прекрасная кожа.       Макария обошла павших в неравном бою, побрызгала трезвящим зельем, дальновидно с собою прихваченным, и обнаружила, что оно не действует. То есть, Аполлон вроде бы пробудился, посмотрел со смутным узнаванием и произнес:       — Удались, женщина, я утомлен.       После чего засвистел классическим носом, над которым на лбу была изрядная шишка.       Макария посмотрела на жениха укоризненно.       — Не я, — отмазался тот. — Я вообще… только следил. Это уже после того, как они перепутали кентавров с нимфами.       Макария обиженно надулась, как бы говоря: «А я тут с кем вообще должна яростно сражаться?»       — Нести тебя на руках к свету не буду, — отрезала царевна.       Танат пожал плечами, подхватил невесту на руки и двинулся на выход. Пару раз бога смерти ощутимо качнуло. Зато речь оставалась кристально ровной.       — Думал, олимпийцы менее стойкие.       — Рассказывай, — потребовала Макария.       Танат пожал плечами, прошуршал крыльями.       — Мойры. Край света — Гермес предложил ловить Горгон. Драконы. Великаны. Грайи — Дионис хотел жениться на той, у которой зуб. Аполлон предложил превращать нимф в деревья. Пошел отбирать у Эрота лук. Старые счеты. Нимфы. То есть, кентавры.       — А Гефест у входа откуда?       Танат посмотрел на Гефеста, который действительно был у входа. Лицо Таната не выразило ничего, но в глазах появилась доза озадаченности.       — Принесли с собой, потому что не нашли Циклопа, — он помолчал, перешагивая через кузнеца, и добавил устало. — И все время пили. И воспевали. Олимпийцы.       Вместе с обычным осуждением в этом слове засветилась какая-то доля уважения.       — И всё это без меня, — выдохнула Макария. — А я думала — похищение, освобождение…       Помолчала, прислушавшись к донесшемуся из пещеры воплю: «Стоп, кого я вчера украл?!» И приободрилась до того, что заболтала ногами на руках у жениха.       — А может тогда лучше выкуп? А?       «Не уронил, — подумала Ананка на небесах. — Я так и знала, что судьба».