* * *
— Тартар, у нас проблемы, — скучно доложилась Персефона, входя в покой. Танат иронически пробормотал: «Неужели?» Вопли и грохот, долетавшие с женской стороны дворца, немножко напоминали восстание Тифона. Ну, может быть, были более выразительны. — Я, вроде как, не по этому делу, — попытался отмазаться Аид. — Я вообще по противоположному, — попытался отмазаться следом и Танат, которого Макария последний час настойчиво тащила к гинекею — «Ну, хоть в коридоре постоять, опыта набраться» (аргументы типа «Так ведь не мне же надо набираться» с Макарией не действовали). — Ты лавагет, — отрезала Персефона, уткнув палец в мужа. Дальше палец нацелился на Таната. — У тебя крылья. И нервы. Поэтому идут все. — Вообще-то я думал, Илифия… — слегка озадаченным тоном начал Аид, выходя из покоя за женой. — Илифия попала под заклинание, — невозмутимо донеслось спереди. — Теперь она козомышь. — Ну вот, — громко прошептала Макария, дергая жениха за крыло. — Кто говорил, что рожать невесело?* * *
— Ложись! — скомандовал Аид. Все покорно залегли. Мимо грозно просвистела тумбочка. Надрывно завопила какая-то служанка. Вопль перешел в печальное «Кря-я-я-яу…» — Уткокот, — с удовлетворением резюмировала Макария. — Мама, ты мне такого про свои роды не рассказывала. — Это потому, что я не богиня колдовства, — шепотом просветила Персефона. — В общем, так. Похоже, у нее там какие-то зелья друг на друга наложились. То есть, я хочу сказать — еще до того, как она произнесла заклинания и расколотила все остальные принесенные зелья. Теперь вот она… ну… В коридор неторопливо и хищно выплыла скамья. Скамья клацала новообретенными зубами и плотоядно косилась по сторонам. — Колдует, — стоически договорил Аид, врезал мебели двузубцем и укрепил баррикаду. — А мормолики… Персефона, насколько могла, высунула руку из-за баррикады и показала на группу табуреток в глубине комнате. — Мормолик нет, — подытожил Аид, — Илифия — козомышь… Служанки, как я понимаю, там же. Пэон? — Пэон тополь, он не может. — А может, Геру? — Там же нет Зевса и нимф, — вставила Макария тоном тотального непонимания — что тут Гера-то может сделать. — Она богиня домашнего очага, — тихо напомнил Танат и зашуршал крыльями. — Могу слетать. — А если она её какой-нибудь тумбочкой, — усомнилась Персефона. Аид и Макария посмотрели на нее с равным непониманием — в чем проблема. — Ушибленная царица богов на свадьбе наследницы подземного мира. Отец… — Поржет, — сказала Макария. — Ложись! Рой лопат, просвистевший над головой, все проводили взглядами с равным недоумением. — Геру оставим на потом, — согласился Аид. — Гипноса звали? — Гипнос тоже не может. — Он дерево или козомышь? — Он благоразумный. Поэтому послал Морфея. Морфей теперь кротоёж. Но чашу в нее он метнул полчаса назад. И пока что… Компания хтонических боевых акушеров дружно прислушалась. Надтреснутый голос Гекаты зловеще выпевал что-то наподобие «Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул…» — Могу вырубить двузубцем, — коротко предложил Аид. Предложение Таната было короче на слово «двузубцем». Женщины посмотрели с укоризной. — А рожать? — Нитки, меч, хирургия, — с готовностью предложила Макария. — Пэон тополь, — напомнила Персефона. — Ложись! Замешкавшаяся Макария чуть было не поймала мраморный столик головой, но рука жениха надежно рванула ее на пол. — Нужно разведать обстановку, — решительно сказал Аид и приготовился надеть шлем на голову. Коротко оглядел скульптурную композицию на тему «Жена, дочка и зять — все в попытках отговаривать» и подытожил: — Я Титаномахию видал. После чего шлем таки надел и исчез. — Так то ж всего лишь Титаномахия, — сказала Макария. У нее над головой грустно парил павлинобелк — видимо, какая-то из служанок. — Там вполовину так весело не было! Ну, правда, там были еще Гекатонхейры и Зевс… Танат не успел зажать невесте рот. Макария накликала. По коридору зазвучали державные шаги, и бодрый голос Владыки Олимпийского игриво спросил: — Дочь моя! К чему все эти крики и грохот? И почему у вас по коридорам бегает стадо странных… — Ложись! — дружно рявкнула приникшая к баррикаде у двери троица. Рефлексы бывшего командира Титаномахии не подкачали: Зевс быстро распластался на животе, схватился за колчан и шепотом осведомился: — У вас тут война или веселье? — Роды у нас, — хмуро заявил Танат. Владыка богов смерил его сомневающимся взглядом и протянул неловкое «А-а-а-а…» — У Гекаты, — решительно уточнила Персефона. — Нам бы Геру. — Авада Кедавра! — кровожадно рявкнул голос Гекаты в комнате. Мимо баррикады проскакало нечто неописуемо испуганное и со шрамом. — Геру не дам, — категорически заявил Зевс. — Могу помочь сам — поделившись опытом. Я вообще-то пару раз родил. — Один раз из бедра, а один — из головы, — напомнила Персефона. — Ха! — не растерял царь олимпийский. — И при этом все равно помню самое главное. Тут он величественно воздел палец и произнес: — Дышать и тужиться! — потом присмотрелся и добавил: — Ложись!* * *
Аид появился через несколько мучительных минут. Снял шлем медленно, с видом бога, который сожалеет о том, что не повидал вторую Титаномахию. — Царь мой! — тут же проявила заботу Персефона. — Тебя не задело? Подземный царь задумчиво передернул плечами и пробормотал, что летящие табуретки и пара копий, конечно, были лишними, но в основном он стоял за Пэоном. В смысле, за тополем. — Она дышит и тужится? — деловито осведомился Зевс. — Дышит, — буркнул Аид, не удостаивая брата приветствием. — Дышит так, что… — Ахалай-махалай! — послышалось изнутри, и мимо пронеслась стая плотоядных лебедей. Плотоядность выяснилась, когда пара лебедей попытались пощипать Громовержца и были на месте испепелены молнией. — …а вот тужится, вроде, не очень, — договорил Аид хмуро. — В смысле, оттуда на тебя ничего не моргало? — шепотом поинтересовалась Макария. Аид задумчиво потер подбородок и принялся излагать диспозицию: — Роды начались сразу у трех тел. Горячка сразу у всех. Шесть свободных рук, колдует она с помощью любой… Затянем роды — лишимся дворца. В наступившем молчании все обдумывали варианты, за которые не стыдно. — Предлагаю связать, — сказала Персефона. — Предлагаю по нимфам, — отозвался Зевс. — Предлагаю кинуть туда Гермеса, — выдвинула Макария. — Ну, это же он виноват. — Предлагаю залечь, — лаконично выдал Убийца. На сей раз баррикаду перепрыгнул лось насыщенного фиолетового оттенка. Воображение у Гекаты работало даже в состоянии помрачения. Владыка подземный смерил лося рассеянным взглядом и наконец придал своему выражению лица лавагетскую отточенность. — Предлагаю идти по варианту Титаномахии. Танат — найди мне Пана. Персефона — найди мне воск и веревки. Зевс — на тебе пеленки, погремушки и молоко… -?! — Ну, ты же дважды рожал. Макария… Но Макария уже пробормотала: «Это будет сюрприз!» — и унеслась по коридору, прозвенев счастливым колокольчиком смеха. * * * — Я туда не пойду, — хмуро сообщил Пан, глядя в дверной проём. — Там Пэон, и он тополь. На Пана не обратили особенного внимания — достаточно было Таната, который его держал. Остальные выслушивали торопливые распоряжения Владыки подземного: — Шлем будет у меня, так что руки на мне, Персефона, ты стой и лови, ну, а если дети вдруг будут шустрыми — Танат, это на тебе… — Брат мой? — вмешался слегка оскорбленный Громовержец. — А ты будешь останавливать, — невозмутимо отозвался Аид. Теперь он зачем-то пихал себе воск в уши. Персефона и Танат занимались тем же. Громовержец к воску остался равнодушным как великий, могучий и царь богов. Вскоре Аид, деловито кивнув, растворился в воздухе. Танат, так же деловито шурша крыльями, разбирал баррикаду. — Я туда не пойду, — ещё раз предупредил общественность Пан и уже почти собрался уходить. Правда, при этом он забыл залечь. Поэтому весь заряд аппетитных тараканов, которым отработала по баррикаде магическая артиллерия Гекаты, полновесно достался сыну Гермеса. За три секунды зловещей тишины Зевс вдруг вспомнил — чем оно там кончилось, в Титаномахии. Потом грянул вопль. «Дыши и тужься, — думал Зевс, держась за трясущуюся от вопля стеночку, — дыши и тужься…» Дальше мелькнула мысль о том, что рожать-то, кажется, не ему, но, Тартар, как же родить-то хочется, и вообще, почему бы и нет… «Уы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!» — надрывно сверлило мозг. Собираясь с силами для единственного удара, Зевс подумал, что вот странно — в Титаномахии никто, вроде, не разродился — хотя кто его знает. После этой философской мысли Зевс собрался с силами и угомонил звуковую волну простейшим владыческим в репу. Пан отбыл в страну относительно блаженного забытья. Зевс покосился на разнесенную воплем Пана баррикаду и шагнул внутрь комнаты с любопытством естествоиспытателя и спокойствием дважды рожавшего папомама. Аид разматывал веревки с запястьев приуставшей Гекаты. Персефона укутывала Трехтелую одеялом, бормоча что-то успокоительное — о том, что вот, все просто прекрасно, и сейчас ей найдут какое-нибудь зелье, и тополь… ах да, это Пэон, не о чем беспокоиться. В руках Таната голосисто перекликались три запеленутых младенца женского пола. Божественные младенцы были горласты, сучили ручонками и пытались поинтересоваться у бога смерти на предмет «Мама?» Танат стоически каменел и сжимал младенцев как-то излишне крепко — судя по всему, богу смерти все же пришлось изрядно постараться, чтобы их поймать. Громовержец почувствовал себя слегка лишним в теплой подземной компании и под хмуроватым взглядом Гекаты. Но смущаться было не в его правилах: — Я явился поздравить тебя, о Трехтелая, — объявил он торжественно. — И увидеть внучек. И… — Сюрприз! — долетел до всех беспредельно радостный голос Макарии от двери. Вслед за голосом у двери объявилась и сама Макария — цепко сжимая за плечо Гермеса. Гермес ничего не понимал, но моргал заранее с ужасом. Ужаса стало больше, когда из разгромленной комнаты, полной диковинных зверушек и каких-то деревьев, к нему навстречу тяжко шагнул Танат Жестокосердный с тремя свертками в руках. — Поздравляю, — хмуро сказал Танат и одарил Гермеса всеми тремя свертками. — Папа, — хором определились свертки. — Ну и молодежь пошла, — неодобрительно пробормотал Зевс, глядя как Гермес оседает на пол. — Я вот сам… а он… — Ужасно, — согласилась Макария, с нежностью глядя, как Танат одну за другой передает дочек счастливой, хоть и несколько недоумевающей Гекате. — Знаешь, о великий, а вот я хочу много детей… Ой, папа! Кажется, дедушке нехорошо. Как ты думаешь - я же могу одолжить у него пока пару молний?