Хроники Аврората

Малфой рассмеялся. — И что, неужели Уизли это сделал? — Да, — со смехом произнесла я, — Он действительно подсунул этому парню жевательных конфет, которые способны превратить тебя от одного кусочка в зомби. Тот парень так кричал. Мы не могли сдержать рыдания от смеха. — Уизли наш герой! Я снова рассмеялась. — По-моему, там была немного другая формулировка. — А, ты про это? — хмыкнул Драко, — Тогда я еще не знал, что мое сочинение вызовет такой ажиотаж. — Гриффиндорцы не так уж и глупы, как ты думал раньше. Видишь, они смогли придумать, как обидную шутку превратить в целый гимн. — Если оценивать только тебя, то, боюсь, у Гриффиндора резко прибавятся баллы по всем пунктам. Ты красива, умна, смела. Героиня войны. Покорила Францию своими умственными талантами. Слышал от французского посла, что там с тобой с трудом расставались. — Да, буквально на коленях умоляли меня не покидать Министерство. Но там слишком много бюрократов. Я хмыкнула и допила вино. — Бюрократы есть и в Англии. Я никогда тебя не спрашивал… — Почему я вернулась? — Мне просто любопытно, — он притянул к себе бутылку вина и разлил остатки по нашим бокалам. — Спасибо, — я отпила, и, помолчав немного, сказала: — Там было слишком душно. Будто я была не на своем месте. Но знаешь, даже когда я вернулась сюда, ничего не изменилось. Я снова ощутила себя как никогда не на своем месте. И дело не в работе, а во мне самой. Я просто не представляла и не представляю сейчас, чего я хочу. — Многие не представляют, чего они хотят. Даже я. — Я просто хочу, чтобы меня коснулась волшебная палочка Бога, и я вновь стала собой. Гермионой Грейнджер. Нормальной. Я скучаю по той Гермионе. Кому нужна Героиня войны? А та девочка с рыжим котом, с кучей книг, с друзьями, которые постоянно находили приключения на свою голову, которые не могли написать даже самое простейшее эссе на два свитка… Та девочка была кому-то нужна. Я скучаю по тем временам, когда могла вернуться домой с каникул. Я всхлипнула, еле сдерживала слезы. Малфой притянул меня к себе одной рукой. Я уткнулась ему в плечо. Он был теплым и пах табаком, мускусом и парфюмом. Его рука медленно поглаживала мою спину, цепляя время от времени пряди моих волос. Наше молчание длилось довольно долго, пока он не прервал его: — Я тебя понимаю. Когда мои родители погибли, сначала отец, потом мать, я тоже был в отчаянии. Я не знал, что делать. Оставшись совсем один, безо всякой поддержки, даже без надежды на эту поддержку, я просто не мог представить себе, что могу что-то сделать, кроме того, чтобы умереть где-то в собственном поместье. В полном одиночестве. Меня бы похоронили собственные домовые эльфы. Он невесело улыбнулся и замолчал. Я знала, чувствовала, что ему трудно говорить об этом. Но мне так хотелось узнать его как можно ближе, что я просто не смогла удержаться. — Что случилось с ними? С твоими родителями? Малфой прислонился к стене, пытаясь устроиться поудобнее, утягивая меня следом за собой. Я еще плотнее прижалась к его телу, чувствуя, как напрягаются его мышцы на руках и груди. — Отец получил какое-то заклинание в спину в битве за Хогвартс. Мы собирались покинуть поле боя, и, видимо, кому-то из сторонников Темного Лорда это показалось слишком оскорбительным. Мы сначала и не поняли, что произошло. Мы скрылись в Мэноре, закрылись всевозможными щитами, родовой магией. А потом его всего скрутило. Ни я, ни мама не сильны в колдомедицине. Мы пытались хоть как-то ему помочь, но все было бесполезно. Мы решили позвать на помощь. А потом пришли авроры. Они сломали защиту замка и требовали, чтобы мы сдались им добровольно, без боя. Ну мы и сдались. Как мы могли бороться - раненный отец, напуганный я с матерью в полуобморочном состоянии, которая без ума от горя. Нас посадили в Азкабан. Отец умер почти сразу. Нас с матерью вытащил Поттер. Он сказал, что сделал это ради нее. Она как-то помогла ему, поэтому он был ей должен. Но мама все равно была уже обречена. Она долго не могла оправиться от этого удара. Она так плакала, не могла поверить, что его больше нет с нами. Она не могла есть и пить. Эльфы пытались накормить ее насильно, но она лишь больше плакала. Мама умерла в Мэноре. То ли от голода, то ли от горя. — Мне так жаль, — я обняла его. Мне так хотелось хоть как-то облегчить его боль. Теперь я понимала, что не одна в собственном горе. Он был рядом со мной, и его история была намного трагичней моей. Я могу быть уверена, что мои мать и отец сейчас спокойно пьют чай в Австралии, в то время как мертвые глаза отца и крики матери все еще стоят перед глазами Драко. — Я стерла своим родителям память. — Обливиэйт? — Да. Шла война. Умирали маглорожденные. Семьями. Я была подругой Поттера. Даже не стоит загадывать, кто пострадал бы следующим. Они бы их нашли. Я не смогла бы просто стоять в стороне и смотреть, как их убивают из-за меня. Из-за того, что я пошла вместе с Гарри. Но они бы не ушли просто так. Они даже не знали, что идет война. И никогда бы не отпустили меня, знай они, что я рискую собственной жизнью. Родители всегда были так рациональны. Они не понимали мир магии и не хотели его понять. Для них это было словно хобби, а для меня он стал жизнью. Я стерла им все воспоминания обо мне и отправила их в Австралию. Это было исключительно ради того, чтобы уберечь их от расправы Пожирателей. — Это было умно. — Только теперь, когда я оглядываюсь назад, я жалею, что даже не предприняла попытки уговорить их уехать. Уговорить, а не стереть им воспоминания об их ребенке. — Но они живы. И это должно тебя хоть как-то радовать. — Меня радует. — Но тебя огорчает то, что они тебя даже не знают. — Я не могу с ними поговорить, позвонить им. Увидеть их. Они никогда больше не станут моими родителями. Я счастлива, что они живы. Что они не пострадали. И тогда, на войне, я была готова нанести такой удар по себе самой. А теперь я понимаю, что сделала не все, что от меня зависело. И не только в этом. Я могла бы догадаться раньше о Дарах смерти. И о крестражах. Мы сидели в чертовой палатке кучу времени, даже не пытаясь помочь тем, кто сражался во имя нас. Мы могли бы кого-то спасти. Мы могли бы помочь ребятам в Хогвартсе. Но мы слишком боялись за себя. Мы медлили и сомневались. — Вы в итоге победили. — Но какой ценой? Погибших так много. Погибших за нас. Люди прикрывали трех героев, ключевых лиц, как они считали, для победы над Волан-де-Мортом, — от этого имени Малфоя передернуло, — Они погибали ради великой цели. Чтобы потом мы смогли отсечь пару голов. И что в итоге? Погибли ли они напрасно? Пожиратели до сих пор скрываются где-то рядом с мирными жителями. Они рядом, они вынашивают планы. — Кто тебе это сказал? — Что? Малфой кашлянул. — Кто тебе сказал, что они вынашивают планы? Я как будто очнулась. Я долго рылась в собственной голове, но так и не могла вспомнить, чтобы мне кто-то говорил подобное. Я сказала это в запале эмоций, даже не осознавая, что я говорю. — Наверное, это просто плод моего воображения. Он кивнул. — Поттеру тоже везде мерещатся заговоры. Это нормально. Вы подсознательно ищете врагов. Но уверяю тебя, что бы ни случилось, мы сможем с этим справиться. — Конечно, я в этом не сомневаюсь. Малфой перебирал мои пряди своими длинными пальцами. Я ощущала, что он слегка взволнован и погружен в собственные раздумья. Наконец он сказал: — Погибших друзей не спасти от могилы. Но можно спасти от нее себя. И нужно сделать все возможное, чтобы жертва не была забыта, не была напрасной. Прекрати нагонять на себя тоску и подвергаться унынию. Не вини себя в чужой смерти. Ты сделала даже больше, чем могла бы сделать. Без тебя мы могли потерять гораздо больше. Мы могли проиграть войну. Я отстранилась от него и села напротив. — Тогда и ты себя ни в чем не вини. — Я и не виню, — он ухмыльнулся. Но я видела, как в глубине его серых глаз томилась целая пропасть боли. — Не нужно обманывать меня. Я вижу тебя. И сейчас мне кажется, что я знаю тебя даже лучше, чем собственных друзей. Ты винишь себя в гибели Астории, родителей. Ты винишь себя даже в собственной черной метке. Я коснулась его руки. Там, где под слоем рубашки горела печать Темного Лорда. — Ты винишь себя в том, что произошло с Панси. Со мной. — Ты скажешь, это не моя вина. Но здесь есть доля моей вины. Я мог не соглашаться на метку, но это было единственным, что спасало бы нашу семью от гибели. Я знал, что Лорду нужен свой человек в замке кроме Северуса. Я знал, что отец сейчас слишком слаб и находится в зоне риска. Волан-де-Морт почти прикончил его. Если бы я не предложил себя, то я даже не могу представить, что с нами сделали бы. Мать была вне себя от горя из-за моего поступка. А отец… Он делал вид, что горд мной. Но на самом деле он лучше бы принял смерть, чем обрек меня на службу Лорду. Он сказал мне, что не желает, чтобы я приезжал на каникулы в дом, но Лорд настаивает на моем присутствии. Я помню, как Пожиратели пытали людей, как Лорд подошел ко мне. Я даже не заметил его. А потом все вокруг меня сузилось до невероятных размеров. Я принял метку, но даже не осознавал, что со мной происходит и куда меня это ведет. А Астория? А Панси? Я был слишком легкомыслен с обеими. Всю жизнь отец настаивал, что именно с Панси мне предстоит сочетаться узами брака. Она всегда была со мной. Ходила вокруг меня, вымаливала знаки внимания. Но мне она никогда не была симпатична. Так, очередная девушка, которая вдруг ощутила влияние денег, влияние моего отца в обществе таких же, как он. Мы тогда были приближены к Темному Лорду. Быть может, поэтому ее одержимость мной зашкалила. Но мы все же отказали ее семье. Оскорбили их. Это не делает нам чести, но терпеть ее было выше моих сил. Она была слишком одержима Темным Лордом и его величием. А потом я встретил Асторию. Милую, такую добрую и правильную. Она так отличалась от всего этого мира. Мне даже казалось, что я влюбился. А она была явно неравнодушна ко мне, но слишком стеснялась это признать. Мы даже объявили о помолвке. Но после того, что произошло после войны, учитывая, что я только недавно вышел из Азкабана… — Ты сидел в Азкабане? Малфой скривился. — Я думал, что ты знала. Сейчас это не важно. — Я считала, что ты был под следствием. Но сидеть в Азкабане, это другое. — Под следствием или нет. Азкабан для всех один. Я кивнула ему, призывая продолжить свой рассказ. Он чуть помолчал, видимо, собираясь с мыслями, и продолжил: — Астория была влюблена в меня. Я знал. Но мне пришлось быть к ней строгим. Мы разорвали помолвку против ее воли. Но даже несмотря на то, что она вызывала во мне симпатию, и то, что ни она, ни ее родители не были против нашего брака, я не мог позволить пасть темному пятну на ее репутацию. Позже она бы поняла, что ее влюбленность — ошибка. Она бы разочаровалась во мне, захотела бы иной жизни. Но я бы уже не смог отпустить ее. Я берег свое сердце от новой утраты, а ее от разочарования. И в этих обстоятельствах я просто и представить себе не мог, что Панси решит мстить ей и мне. Я был уничтожен смертью Астории. Она этого не заслуживала. Нет. Она была очень доброй, милой, воспитанной. Она никогда и слова плохого не говорила ни о ком: ни о маглах, ни о маглорожденных. Ее смерть стала ударом для всей ее семьи. А Паркинсон… Она даже не раскаялась ни в чем. Если бы я знал раньше… — Но ты не мог знать! Она абсолютно сумасшедшая. Тогда, в том подвале, она несла откровенный бред. Правда, я его плохо помню… Я запустила руки в свои волосы, пытаясь припомнить хоть одну ее фразу, но так и не смогла. — Ты не помнишь, что там было? — спросил меня Малфой. — Да, — призналась я, — На суде это не играло никакой роли. Когда я очнулась в больнице, я поняла, что все ее слова будто в тумане каком-то, я никак не могла ничего вытащить из своего разума. Более того, я и ее саму не помню. И Криви тоже. Сплошные силуэты. Никакой конкретики. Врачи сказали, что это все шок и стресс. Но со временем я все дальше удалялась от воспоминаний. Сейчас у меня почти ничего не осталось. Я посмотрела на Малфоя. — Быть может, это даже хорошо, что я ничего не помню. Меня это не волнует. Все позади. — Зато это волнует меня. Мы не смогли остановить тебя. Ты полезла в самое пекло, без прикрытия. То, чего мы все так опасались. Мы не хотим вновь повторить свой весьма болезненный для всех опыт. — Я ведь обещала, что больше не буду так рисковать. — Твои обещания, — Малфой покачал головой и взял меня за руку. Вторая моя рука все еще лежала на его предплечье, — Мы с Гарри не очень верим в твои обещания. Неожиданная сенсационная заметка — и ты вновь бежишь впереди всех нас, с головой уходя в самое пекло. Почему, когда ты обнаружила, что профессора в доме нет, ты не отправила ему патронус или сову? Не вызвала авроров? Я более чем уверен, что ты чувствовала скрытую угрозу в доме, но пренебрегла всеми нашими советами и собственным чувством самосохранения. Ты пошла туда, даже несмотря на то, что в доме могли быть темномагические силки, что там мог таиться враг. Тебя могли легко убить или вновь похитить. Ты совсем не думаешь о последствиях и негодуешь всякий раз, когда мы напоминаем об этом. Вот почему мы не хотим иметь с тобой никаких дел. — А ты постоянно меня пилишь с Гарри на пару. Хватит, я уже усвоила урок… — Ничего ты не усвоила. И твоя выходка в доме профессора это показала. Не ходить в темный дом — разве этому не учат детей родители? Как и не разговаривать с незнакомцами. Ты… — Ты снова начинаешь! Я вырвала свою руку из его рук и поднялась на ноги. Возвышаясь над сидящим на полу Малфоем, я не могла подобрать слов, которые отражали бы мое состояние. Мы так чудесно провели сегодняшний вечер вдвоем. Мы поговорили столь о многом. Но теперь все очарование момента было безвозвратно утрачено. — Хватит, Драко. Я тебя поняла. Как жаль, что ты снова начал этот бессмысленный разговор. Я понимаю твое беспокойство, но я не в силах игнорировать смерть моего друга. Думаю, если бы твой друг оказался на его месте, то ты бы тоже не смог отказаться от возможности поймать убийцу. Я не настаиваю на участии в оперативной работе, хотя не скрою, мне было бы приятно вернуться к ней. Сейчас куда более логичной мне представляется работа консультантом, учитывая мое положение в Хогвартсе. — Да, я помню. У вас там скоро важная контрольная. Я кивнула, соглашаясь с ним. — Давай на этой весьма нерадостной ноте закончим наш вечер. Я отвернулась от него, не в силах попрощаться нормально. Я злилась на него, хоть и понимала, что подобное поведение вызвано лишь заботой обо мне. Он ухватил меня за руку. Спиной я ощущала, что Малфой напряжен и взволнован. Он слегка злился на себя за нелепую вспышку гнева, и на меня за мое неразумное поведение. — Брось, Грейнджер. Ты хочешь заставить меня уйти? — Он придвинулся еще ближе ко мне, — Ладно, мне жаль. Хорошо? Мне жаль, что я затронул эту тему. Я не хотел тебя обидеть. — Ты меня не обидел. Его дыхание шевелило волосы на моей макушке. Он был так близко, что я могла почувствовать, как его запах медленно обволакивает меня, забивая мои легкие. Я вздохнула. С ним, в его объятьях, я чувствовала себя в полной безопасности. Малфой положил свои руки мне на плечи и развернул к себе. — Гермиона, я никогда не хотел обижать тебя… — Но именно это ты всегда и делаешь, верно, Драко? Я вспомнила все его слова. Грязнокровка, подстилка Поттера. Я вспомнила его лживое письмо. Не ровня. Бедная и безродная грязнокровка, сумасшедшая и неуравновешенная девчонка. Такой я представлялась себе в тот момент, когда я дочитала его письмо. Я прочла его столько раз, что сейчас могла бы по памяти процитировать самые безобразные отрывки из его сочинения. Но не стала. — Давай просто оставим это как есть. Я не в обиде. Правда. Мне не свойственно копить в себе злобу. Я понимаю и тебя, и Гарри. Вы хотите как лучше. И даже если моя позиция отличается от вашей, я вас не виню. Просто не стоит обсуждать все это. Хорошо? Меня это вполне устроит. Он несколько минут вглядывался мне в глаза. Мне так сильно хотелось отвернуться от него, скрыть свою явную женскую обиду. Но он не позволял. И он все понял. Все, что я не посмела ему высказать. Но промолчал. Когда он уходил из моей квартиры, явно расстроенный подобным исходом событий, он повернулся ко мне, взял за руку и сказал: — Быть может, сейчас не время для этого разговора. И я не думаю, что оно настанет завтра. Но когда-нибудь мы сможем быть достаточно честными друг с другом. — Я была с тобой предельно честной сегодня, — перебила его я. Он улыбнулся. — Приятно знать. Я тоже был честен. Но ты же понимаешь… Мне бы хотелось быть более открытым. Мне бы хотелось сказать намного больше, чем сейчас. Но я не смогу этого сделать. Не сегодня. Я промолчала. Мне не хотелось испортить этот момент словами. Мы смотрели друг на друга какое-то время, растворяясь в глазах собеседника, пытаясь найти в них ответы на свои вопросы. Малфой сдался первым. Он вздохнул и, выпустив мою руку из своей и быстро развернувшись, трансгрессировал, оставив меня на пороге своей, но такой чужой, квартиры. Одиночество было мне не в новинку. Но когда он ушел, в квартире стало так резко холодно и пусто, что от отчаянья хотелось разговаривать с самой собой, только чтобы не слышать собственные шаги по паркету. Я включила телевизор, по которому шло какое-то шоу про высокую моду и тренды. Звонкий голосок ведущей и фоновая музыка принесли хоть какое-то ощущение спокойствия. Вечер с Малфоем был удивителен. Он был веселым и интересным собеседником. Он все понимал и многое знал. Из всех друзей он единственный не делал вид, что слушает меня очень внимательно, потому что ему было действительно интересно меня слушать. А главное, мне было интересно слушать его. Многие стены рухнули в этот вечер. Предубеждение о слизеринцах, о воспитании в чистокровных семьях, о Драко Малфое развеялось, словно его и не было. Передо мной был другой Малфой. Которого я бы с радостью узнавала все больше и больше. На глаза мне бросились бумаги, оставленные Драко. Дело профессора Лайтвуда. Не в силах сдерживать любопытство, проснувшееся в моей душе, я открыла папку с бумагами и уселась на диван. Записей было крайне мало: анкета убитого, показания соседей, фотографии с места, результаты вскрытия. Ни отпечатков, ни каких-то других следов убийцы. Соседи никого и ничего не видели. Им казалось, что доктор уже целый год вообще не приезжал домой. В университете же его видели две недели назад. Где он был две недели до того, как я его обнаружила? Если руны были нарисованы не знатоком древних рун, а любителем или просто человеком, который наугад взял их из словаря, то это точно не кто-то с работы профессора. Ученый бы избавился от тела полностью, не оставив и следов профессора. Зачем оставлять тело? Зачем так нелепо лепить руны? Их значение интригует и даже выглядит как возмездие за изъятие скрижали из ее хранилища. Но все это тянет не более чем на спектакль, хотя на самом деле все куда глубже, чем кажется. Наконец-то я углубилась в отчет о вскрытии. Мои подозрения трещали по швам. Ну кто мог так разделать жертву, если не человек с медицинским образованием? Разве что в университете сплошные зануды, которые ничего острее карандаша в руках не держали. Мне хотелось пообщаться с коллегами Лайтвуда, но я обещала Драко и Гарри не соваться в дело. И теперь я отчасти понимала, почему. Нотт оставил, будто специально для меня, крупную зацепку. «Записка Грейнджер — убийство». Даты не совпадают. Жертва была в то время уже мертва. И это уже имело реальный вес в деле. Убийца хотел, чтобы именно я обнаружила тело. Чтобы я увидела место преступления. И, возможно, взялась за дело. И несмотря на обстоятельства, мои интерес к делу только возрос с этим открытием. Мной овладело такое жуткое любопытство, что я еле сдерживала себя от импульсивных действий. Мне срочно хотелось вернуться в дом профессора и все там обыскать. Мне хотелось обойти всех соседей и наведаться в университет. Но я не стала этого делать. Сейчас на моих руках было несколько карт: Во-первых, убийца опытен и обладает явно медицинскими навыками. Тело освежевано профессионалом. Во-вторых, убийца явно хотел, чтобы тело обнаружила я. Значит, он меня знает. Быть может, мы с ним даже знакомы. И скорее всего, он знает, что я какое-то время работала в Аврорате. В третьих, он ничего не смыслит в древних рунах. Руны на теле чистый произвол. И только руны на стенах оставляют заявку на какой-то скрытый смысл и больше выглядят хорошим спектаклем, чем реально заставляют задуматься о мотивах убийцы. Что наталкивает на мысль о возможном напарнике убийцы, который захотел устроить из убийства профессора настоящее шоу. Как бы то ни было, у меня появились действительно интересные зацепки по делу. И, быть может, если ребята не будут против моей помощи, я поделюсь с ними несколькими сочными кусочками своей теории. Осталось только убедить их, что они без меня никуда. Довольная собой, я пошла спать, надеясь на то, что смогу быстро уснуть и хорошенько выспаться перед возвращением в Хогвартс. *** Гермиона подняла подбородок и наши глаза встретились. Я прочел в них то, что мне было просто необходимо знать — ее согласие. Ее любовь ко мне. Я хотел быть с ней любым доступным мне способом, и сейчас, когда она согласилась, мне просто не терпелось осуществить все свои самые тайные желания, которые я вынашивал еще с самой нашей первой встречи у Лаванды и Рона, когда я застал ее в одной тонкой рубашке на голое тело. Я буквально не мог стоять на ногах от той неимоверной жажды, что каждый день трепетала во мне. Каждый раз, когда я видел ее, мне хотелось подчинить ее себе или преклонить перед ней колени. Она имела надо мной настоящую власть, которая пугала меня, которая делала меня пленником собственного тела и желаний. Желаний преступных и грязных, о которых не принято даже думать при свете дня. Но если бы она только возжелала, я бы смог выдержать любые невзгоды, только бы быть рядом. Сейчас она хотела меня. Хотела быть со мной. Господи, о чем я мог еще мечтать? Гермиона была в моих руках. Она обвила руками мою шею, когда я подхватил ее под бедра. Она была такой легкой и хрупкой, что на несколько минут я впал в ступор, наслаждаясь ее уязвимостью. Гермиона засмеялась и попыталась поцеловать меня в щеку, но я успел раньше, поймав ее губы в плен. Я едва сдержал стон. Я целовал, впитывал ее, испытывая ненасытную, неутолимую жажду обладать ей всей без остатка. Я развернулся к кровати, оторвавшись от ее теплых губ, и опустил ее на покрывало. Она прижалась горячим и быстрым поцелуем к моей шее, обвивая меня руками, поглаживая плечи маленькими ладошками. — Гермиона, — почти неразличимо бормочу я, на что она отвечает едва слышным стоном. Я быстро освобождаю ее и себя от одежды. Она пытается помочь, но только мешает, вызывая в моей груди трепет. Я двигаюсь медленно, пытаясь сдержать себя. Медленней, чем жаждет мое тело. Гермиона смотрит так, что сердце в моей груди стучит сильнее, а низ живота скручивает в узел теплая волна. Сердце стучит так, что мне кажется, что все мое тело начинает трепетать. Внутри меня будто порхают бабочки. Я опускаюсь перед ней на колени. Она обнажена и так красива в лунном свете. — Я не достоин тебя, — шепчу я. Слова вырываются прежде, чем я успеваю подумать о том, что я сейчас говорю. Я знаю, как она отреагирует. Но я считаю, что это правда. Я ее не достоин. Даже в темноте я вижу, как змея извивается вокруг черепа, смотрящего прямо на меня своими пустыми глазницами. Она хмурится и тянет ко мне свои руки. — Драко, я люблю тебя. Ее губы растягиваются в улыбке. Теплые глаза смотрят ласково и внимательно. И это действует на меня успокаивающе. Ее рука ложится на мою щеку. Она прикасается губами к моим губам, и я растворяюсь в своих ощущениях. Сейчас мне так спокойно. Мир сужается только до этой комнаты. — Ты очень красива. Она рассмеялась. Я поймал ее за подбородок и посмотрел прямо в ее глаза. Она попыталась отмахнуться, смущаясь такого пристального внимания, но я не позволил. — Ты и вправду очень красивая. Гермиона улыбается. Ее щеки окрашивает румянец. Ее рука скользит по моей шее, пытаясь склонить к себе, в свои объятья, но у меня другие планы. Моя рука запутывается в волосах на ее затылке, в то время как губы начинают свое исследование. Грудь Гермионы на миг соприкасается с моей, и я притягиваю ее к себе, стараясь быть к ней как можно ближе. Она утягивает меня на кровать. Ее волосы рассыпаются по всей простыне, словно нимб над головой. Гермиона прикрывает глаза, краска так и не покидает ее лица. Я мечтал прикоснуться к ней. Я так нуждался в этом. Сколько дней прошло мимо, в то время как она была так далеко от меня. В то время как я оттолкнул ее. Но теперь это позади. Я исследовал ее тело, каждую его клеточку, задерживая свое внимание на изящных ногах и чувствительном местечке под коленом, вызывая смех девушки. Мои руки следовали по всем изгибам ее тела — по бедрам и вверх, до самой груди, уделяя внимание розовым горошинкам, которые притянули все свое внимание еще при нашей первой встрече. То, как она выгибала спину, ее быстрое дыхание, стоны, ее пальцы, перебирающие мои волосы, сжимающие мои плечи, царапающие кожу на моей спине — все это вызывало во мне горячую волну желания. С каждым новым взглядом на нее я влюблялся снова и снова. Я бы отдал свою жизнь, чтобы только знать, что она любит меня. Наши тела повторяли движения друг друга, словно мы были единым существом. Словно бы наш разум был единым. Ее вкус, каждое ее прикосновение или взгляд пьянили меня, сводили с ума. Ее распухшие губы, тянущиеся ко мне, ее запах, вьющиеся пряди волос, запутавшиеся в пальцах. Стук наших сердец, прерывистое дыхание и она, шепчущая мое имя — это была единая симфония этой ночи. И я не хотел, чтобы она когда-либо заканчивалась. Моя рука прослеживала контуры ее тела, изгиб ее бедер. Она была так близко, что я уже не мог различить, где начиналось мое тело, а где заканчивалось ее. Не было ничего более совершенного, более прекрасного этого момента. Ничего не могло с этим сравниться. Я закричал от удовольствия, накрывающего мое тело, и подскакивая на кровати. Простыни подо мной промокли насквозь, а одеяло сбилось у ног в бесформенную кучу. Несколько мгновений я судорожно пытался нащупать лежавшее рядом со мной тело, пока не понял, что в кровати я абсолютно один. В мокрой от пота одежде я устремился в ванную, поджимая нос от брезгливости, и с полным ощущением жалости к самому себе. «Как же я жалок, Боже мой». Мне было стыдно перед самим собой, когда полностью скинув с себя спальный костюм, я обнаружил следы спермы на штанах. Я кончил от эротического сна с Грейнджер, как мальчишка. Ступив под струи холодной воды и ощущая, как по коже ползут ледяные капли, я никак не мог прийти в себя и поверить в произошедшее. Гермиона приснилась мне. Я и раньше видел подобные сны в школе, но никогда я не просыпался от оргазма, от собственных криков наслаждения. Еще никогда я не занимался самоудовлетворением, представляя Гермиону. Да и никогда не планировал. И теперь, после всего произошедшего, я сомневался, что смогу смотреть ей в глаза и вести себя подобающе аристократу. Подобающе мужчине, который не может рассчитывать на взаимные чувства. В моих ушах все еще стояли ее крики и стоны, когда я выходил из душа. Я пытался сосредоточить все свое внимание на чем-то другом. Но мысли постоянно возвращались к изгибам ее обнаженного тела. Я чувствовал приятную тяжесть ее тела, ее тепло, которое я ощутил этим вечером. Я чувствовал на губах ее вкус, хотя давно забыл, каково это — целовать Грейнджер. Пытаясь сохранить самообладание, я несколько раз прошелся по комнате, перестелил постель, открыл окно в спальне. Но сон так и не шел. Лежа в кровати, я терзал себя мыслями о Грейнджер, о будущем. О нашей с ней беседе сегодня. Я привык к бессонным ночам. Моя работа часто предусматривала ночные дежурства, а кошмары по ночам нередко не давали сомкнуть глаза. Было пять утра, когда я, окончательно измучившись, выбрался из кровати и отправился на кухню. Выпив кофе и бегло просмотрев «Пророк», я вновь вернулся к своим размышлениям. Часть меня хотела заявиться к Грейнджер и поговорить с ней о том письме, сказать ей, что я самый настоящий идиот, а моя записка — сплошная ложь, навеянная моими собственными страхами и неуверенностью. Но другая часть меня понимала, что это не самый лучший план. Что я могу сказать ей в свое оправдание? Что я могу сказать ей, кроме того, что, на мой взгляд, она слишком уж хороша для бывшего Пожирателя смерти? Она будет в ярости. Я это точно знал. Но готовы ли мы оба к этой правде? Меня пугало то, что крылось за этой правдой. Я так привык быть один, бороться сам за себя, отстаивать свою честь и чернить неудачами только свою репутацию. Мне не страшно было брать на себя ответственность за ошибки, ведь моя репутация была и так безнадежно утрачена еще в юности. Но что будет, если она войдет в мою жизнь? Что будет с ней, соверши я непростительную ошибку? У меня не было уверенности, что я смогу защитить ее от незримых врагов, от жестоких оценок чистокровного общества, от желчи и яда прессы. Смогу ли я сказать ей, что я люблю ее? Произнести эти три слова? «Я тебя люблю». Так просто и так до невозможности страшно. И тем не менее, несмотря на сомнения и недоверие к самому себе, несмотря на презрение, испытываемое мной к моему прошлому в качестве Пожирателя, я был готов дать самому себе шанс. Я посмотрел в окно. Солнце медленно поднималось из-за дождевых облаков, разрывая покров ночи. Его еще блеклые, но с каждой секундой увеличивающиеся в размерах лучи, распространялись по всей кухне, назойливо слепя глаза. Маленький шанс на счастье. Если она позволит этому быть. А время расставит все по местам. Главное, ему не мешать.