Хроники Аврората

В комнате были занавешены плотными шторами из бархата окна. Она не любила эти шторы. Они пропускали мало воздуха и света, но сейчас это было весьма кстати. Только тонкая щелка пробивалась сквозь них, освещая крошечный кусок деревянного паркета. Она не знала, сколько времени провела в такой позе, но ей не хотелось двигаться. Не хотелось дышать, говорить, думать. Не хотелось что-либо знать, потому что любое действие отдавалось дикой болью, слезами и мыслями о том, что ее родителей больше нет. Она видела перед глазами не пустоту, не темноту, а их трупы на фоне стены в своей квартире и надпись, сделанную их кровью. Из-за ее плана. Ее вина. Дверь тихо скрипнула. Гермиона знала, что это он. Драко уже приходил сегодня, а может и вчера, к ней. Он что-то говорил, а она смиренно слушала, не вникая в его слова. Он оставлял ей еду или воду. Но она ничего не пила и не ела, словно наказывая себя за глупый план, свою беспечность, свою ошибку. — Я принес тебе поесть. Она проигнорировала его, смотря куда-то на пол и не двигаясь. Драко вздохнул. — Джинни хотела к тебе заглянуть. Позвать? Гермиона прикрыла глаза и едва-едва качнула головой. — Понял. Драко придвинул к ней поднос. — Я принес блины. Лаванда испекла. Сказала, что твои любимые. Девушка перед ним вновь проигнорировала его, уставившись в одну точку. Он вздохнул. Еще немного постояв, Малфой сказал: — Я зайду к тебе позже. Но ты должна хоть что-то съесть и выпить зелье. Не буду говорить, что тебе станет лучше, но хуже от него точно не станет. Драко взглянул на Гермиону, потом обвел взглядом комнату и вышел, аккуратно притворив дверь за собой. Гермиона слышала, как за этим последовала подозрительная возня за дверью и голоса что-то обсуждали. Но потом все стихло. Ей было лень шевелиться. Поэтому она еще долго лежала в одной позе, пока мышцы не начало ломить от дикой боли и дискомфорта. Она решила повернуться и выпить зелье, даже не потрудившись прочитать название на бутыльке, не говоря уж о перекусе. Есть не хотелось. Остывших блинов не хотелось вдвойне. Да и с чего Лаванда вообще взяла, что она их любит. В голове мелькнуло воспоминание, как однажды Гермиона приходила домой к Лаванде и Рону и хвалила стряпню девушке, в надежде заболтать парочку. И Лаванда давала ей всякие рецепты, которые сейчас, аккуратно переписанные, чинно лежали на самом дне кухонного шкафчика, покрытые слоем пыли. Гермиона отодвинула от себя поднос подальше и вновь легла. Пустота вновь охватила ее сознание, и когда она разлепила глаза в следующих раз, то вздрогнула от неожиданности, потому что перед ней сидел Теодор Нотт и водил живой рукой по кусочку света, который проникал сквозь плотные шторы. — Знаешь, я же тебя понимаю, — сказал Тео, — тебя тут почти все понимают. Гермиона посмотрела на него. Она тут же вспомнила то, что так рьяно пыталась забыть. В глубине медленно поднималась злость и ярость, грозясь передавить ей горло и лишить ее возможности дышать. Он ухмыльнулся. — Ты думаешь, что не понимаем. Что никто не в силах. — он вздохнул, — Но это не так. Конечно, — продолжил он, — каждое горе уникально. Но всех нас объединяет одно. Мы их потеряли. Он замолчал. Надолго. Гермиона почти вновь уснула, борясь с собственными чувствами, когда он снова заговорил. — Моя мама… Я видел, как она умирала. Она была уже не в том возрасте, когда родила меня, чтобы это не оставило внушительный отпечаток на ее здоровье. Она быстро гасла на наших с отцом глазах, — он обнял свою больную руку, как ребенка и посмотрел на Гермиону, — меня воспитывал отец. В чистокровных семьях родители сохраняют между собой и детьми дистанцию, чтобы было проще. Проще отказать, о чем-то попросить. Проще наплевать на чувства собственного ребенка, когда сводишь его с людьми, которые им безразличны. В чистокровных семьях мало любви. Все сводится к бесконечному долгу перед предками. Он вздохнул и отвел взгляд к занавешенному окну. — Думаю, любви было мало и у моих родителей. Хотя отец очень любил меня. Мы проводили много времени вместе, он научил меня кататься на лошадях, на метле. Научил обращаться с палочкой. Даже разучивал со мной танцы, чтобы я не опозорился на своем первом балу. Он заменял мне мать. Тео усмехнулся. В его глазах стояли слезы. — На самом деле, он был самым лучшим отцом из всех отцов, если сравнивать с отцами моих однокурсников. Гермиона, если бы могла испытывать в данный момент жалость к кому-нибудь, кроме себя, пожалела бы и его тоже, но не смогла. Ей было слишком тяжело слышать еще и о чужом горе. Она бы хотела попросить его уйти или замолчать, но не смогла вымолвить ни слова — так она устала. А Тео продолжал говорить: — Он тоже был в возрасте, поэтому его смерть в Азкабане была вполне естественной. Ему тогда было уже около семидесяти, — он невесело вздохнул, — Как он мне сказал еще перед финальной битвой, ему не жалко было умереть за свои идеалы, но ему жаль, что он не увидит внуков. Нотт замолчал. Он немного поерзал рядом с ней на стуле и закинул одну ногу на другую. Гермиона наблюдала за ним сквозь приоткрытые веки. — Знаешь, он напоследок попросил, чтобы я нашел себе достойную жену. Интересно, Блейза он бы счел достойной женой? Тео рассмеялся. Гермиона тоже нехотя улыбнулась. Ей было не по себе от того, что Тео вынужден затрагивать столь болезненную для себя тему, а она не могла быть полноценным участником этого разговора. Не могла испытывать никаких эмоций, кроме злости, раздражения и боли. — Неприятно осознавать, — продолжил он, — Что твой родитель не гордился бы тобой, если бы выжил. Может даже бы отказался от тебя. — Что ты, Тео, — голос Гермионы был такой хриплый и неестественный, будто ножом резали по металлу, — твой папа, наверняка любил тебя и принял бы. Тео покачал головой. — Ты добрая, Гермиона, но у чистокровных свои законы. И гомосексуальность, как маглорожденность, как и осквернители крови не в почете. Подобных вычеркивают из родовой ветви без зазрения совести. — Но ты же его единственный… — Наследник. Слышал, да. Тео вздохнул глубоко и выпалил. — Смерть родителя кажется… — Нет, — Гермиона села на кровати и уставилась на него, — замолчи. Ты не можешь так говорить, только не сейчас! Из ее глаз полились слезы. — Я не говорил, что это твой случай. Скорее мой. И Драко. — Нет, — чуть слышно сказала Гермиона. Нотт улыбнулся, но улыбка его была злой и несчастной. — Это благословение жить, как ты хочешь. Если сможешь решиться, потому что тебя на веки связали клятвами и кровью, что ты будешь послушен, безволен, не требователен. Что ты всем должен по праву рождения, что ты обязан тем, кого не знаешь, кого в глаза не видел. Кого не любишь, и кто не любил тебя. Ты, даже полностью свободный от всей своей семьи, ходишь и оглядываешься, боясь, что они воскреснут и начнут тебя осуждать. Он потянул к ней руки. Но она отшатнулась от него, обхватив себя за плечи. Руки Тео повисли в воздухе, а потом он обхватил свой обрубок другой рукой и принялся его укачивать. — Видишь, Драко освободился. Он больше не связан клятвами с семьей. Он ушел из поместья и выбросил ключ. Хотя его воспитывали строже меня. Намного. Меня никогда не наказывали физически. Отец максимум мог отправить меня в свою комнату. Драко же отец мог запирать в подвале, не давая есть и пить, лупить тростью или пытать Круциатусом. Ты видела его шрамы? Гермиона чуть заметно кивнула. — Возможно, сейчас они спрятаны под более крупными, пережитками войны и опасной работы. Но раньше, во время обучения в Хогвартсе, меня это просто ужасало. Они были такими мелкими, а Драко… Он относился к этому как к какой-то норме. Только потом, когда ближе познакомился с другими понял, что это ненормально. Никого из нас не били дома. — Он не говорил, — прошептала Гермиона. Тео кивнул. — А кто об этом скажет. Это… — Нотт закрыл глаза, — мужчина не должен жаловаться. Не должен переживать. Не должен быть сломленным. Не должен любить и идти на поводу у эмоций. Есть правила. Есть традиции. Есть ожидания семьи. И ты должен их оправдать. Цель твоей жизни — это оправдать чьи-то ожидания. Он усмехнулся. — Что, расхотелось быть чистокровной принцессой? — Что? — Гермиона вздрогнула, — я и не… — Брось, — Тео улыбнулся, — Я читал ту статью Скитер. Ты — Золушка. А где-то там, другая, вылитая принцесса. Чистокровная, образованная, прилежная, воспитанная, богатая и правильная. Не ты. Как не сравнить себя. Вот только люди не вдумываются, что стоит за этими словами. А стоит за ними огромная гора комплексов. Ненужность, опустошенность. Одиночество. Несвобода. Тео встал и подошел к окну, отодвинув пыльную занавеску. Чуть больше света ворвалось в темную коморку, и Гермиона поморщилась. Она легла обратно на свое место, на котором лежала последние сутки и поджала колени к груди. — Я не знала. — А я знал. Мы все знали. Что это не весело, а откровенно говоря, очень плохо и грустно. Когда ты никому на этом свете не нужен. Ты инкубатор для продолжения рода. Девчонки от таких мыслей в подушку ревели. Та же Панси Паркинсон. Он взглянул на Гермиону из-за плеча. — Да… Между ними снова возникла неловкая пауза, переросшая в тишину. — Знаешь, я сочувствую Драко больше кого-либо. Мы все видели своих родителей. Кто-то поговорил с ними, кто-то был в момент смерти и держал за руку. Кто-то просто видел, что они умерли. Омыл их тело и проводил в последний путь. Он же не видел и этого. Будто они раз и исчезли навсегда. — О чем ты говоришь? Тео обернулся к ней. — Об этом он тоже не рассказывал? Гермиона покачала головой. — После войны Люциуса и Драко посадили в Азкабан ждать суда. Люциус до суда не дожил, скончался. Говорят, что от горячки. Тело его Драко, естественно, не увидел. На похороны его не отпустили. Здоровье у Люциуса последний год было крайне слабым. Он еле передвигался. Даже палочку в руках держать не мог. Поэтому Волан-де-Морт, — Тео поежился, — был к их семье, в особенности к Драко так не расположен. Он больше не мог их использовать. Умирающий старик, мальчишка и женщина в истерике. Неудивительно, что им приходилось ютиться чуть ли не в подземельях собственного дома, когда Лорд был там. — А Нарцисса? Тео кинул взгляд на дверь и потом, тише, чем несколько минут назад, сказал: — Она тоже умерла до суда Драко. Он об этом не знал. Вернулся домой, а там никого. Эльфы сказали ему, что хозяйка умерла, они пытались вызвать ей лекаря несколько раз, но Нарцисса была против, а было поздно. Им пришлось самостоятельно ее похоронить. Больше было некому. Они не знали, к кому можно обратиться. Поэтому он так не любит возвращаться в поместье. Пустое, холодное, где в каждой комнате воспоминание о смерти родных, о пытках, о Волан-де-Морте и его деяниях, о страхе за собственную жизнь. Тео замолчал. Гермиона тоже. — Это… — Ужасно, — Тео вновь обернулся к своей щели, рассматривая что-то за окном, — Ужасно не иметь возможности попрощаться. Гермиона кивнула. — Я такой тоже не получила. — Ты получила ее давным-давно, — Тео обернулся к ней, — Неужели хочешь сказать, что не провела чудесный семейный вечер перед тем, как стерла родителям память? — Да, но это другое. — Не другое. Для тебя они умерли еще тогда. Как и ты для них. — Нет, — вскрикнула Гермиона, вскакивая с кровати от ярости. Тео посмотрел на нее. В его взгляде она увидела сочувствие и жалость, которые испытываешь к больному щенку. — Не ври себе. Человек без памяти о собственном ребенке… Она замотала головой, злясь на друга. Ярость душила ее, выливаясь слезами на лицо. Она вцепилась ему в рубашку. — Это не так. Все не так. Тео вздохнул. — Считай, как… — Послушай, — сказала Гермиона, — Они были моими родителями, и навсегда ими останутся. — А кто спорит? — Ты! — Я лишь говорю о том, что ты с ними попрощалась. Ты знала, что скорее всего не вернешь им память. А значит они будут недосягаемыми для тебя. Навсегда. Гермиона вздрогнула и ослабла. Тео усадил ее на край кровати и сел рядом с ней. — Разве это не смерть? — Я знала, что они живы. Я знала, что они в безопасности. Что они, возможно, счастливы! — Ты знаешь это и теперь. — Теперь их нет, и в этом виновата я. Он взял ее за руку. Гермиона хотела выдернуть ее, хотела забиться в уголок и больше не продолжать этот удушающий разговор, больше не испытывать злость. Ей хотелось вновь окунуться в свои размышления. Но Тео был с ней. Он говорил и говорил, и ей приходилось отвечать. — Мы не знаем, что за той чертой, что отделяет мертвых от живых. Но думаю, что там они вместе, счастливы. Что их не терзают философские раздумья, проблемы, чувства вроде ненависти или неприязни. Там все равны. Все в безопасности. Все счастливы. Он отпустил ее руку и вновь ушел к окну. Гермиона смотрела на его задумчивое лицо и не могла понять, почему они ведут этот диалог. Почему? — Это сказал мне мой отец, когда мне было семь. Я все никак не мог принять смерть моей мамы. Все ходил и спрашивал эльфов, где она и когда вернется. Когда они говорили, что она умерла, то я впадал в отчаяние. И плакал. Эльфы начинали бить себя, и я плакал еще сильнее. И тогда папа сказал мне, что мама в том месте, где все это, — он обвел руками воздух, — не имеет смысла. Что она счастлива. И когда-нибудь, мы снова будем все вместе. Тео обернулся к ней. — Я спросил, почему не сейчас, а он сказал, что у каждого есть свое время. — Разумно для ребенка. — И для взрослого. Смерть — это дело естественное. — Вот только их убили. — Но это не меняет исхода. Тео подергал штору и вздохнул: — Там они счастливы. Я верю. Они все встретились и когда-нибудь встретятся с нами. Гермиона отвернулась от него. Ей хотелось побыть одной, она не верила в «счастливый загробный мир». Она верила в реальность. А в реальности ее родителей убили, потому что она не смогла этого предотвратить. — И что ты собираешься делать? Гермиона сжала руки в кулаки. Она шумно дышала, а мысли разбегались как тараканы, но она отчетливо понимала, чего хочет. — Я хочу их убить. Он кивнул. — Хорошо. Тео показал на свою отсутствующую руку. — Я тоже хочу их убить. Вот только сидя в этой тесной, душной и темной комнате мы мало на что способны. Он метнулся к двери и указал на нее рукой. — За этой дверью сейчас все наши друзья думают, что им предпринять, как спасти своих близких, как отомстить за погибших. Рон за Фреда. Невилл за родителей. Блейз за невесту и себя. Я за, — он потряс рукой, — присоединись к ним. Отодвинь на время скорбь. Он кинулся к ней. — Разозлись как следует. Потому что все это тебе необходимо, чтобы встать и пойти, чтобы осуществить ваш план. Думаешь, они случайно нашли твоих родителей? — Тео встрянул Гермиону за плечо, — Они били точно в цель. Им требовалось вывести тебя из себя, они хотят заполучить преимущество. Они хотят больше времени, нанести удар, заманить в ловушку раньше вас. Не позволяй им этого. Внезапно для себя и для Тео Гермиона расплакалась. — Я не смогу, — прошептала она сквозь слезы и всхлипы, — Я не смогу этого выдержать. — Тогда они победят. Тогда смерти тех девушек будут напрасны. Тогда смерти твоих родителей, Гермиона, — он вновь тряхнул ее, — будут напрасными. Тогда смерти тех, кто погиб под Министерством, тоже будут напрасными. — Это был мой план. Это все моя вина. Я убила их. Тео взял ее руку в свою и сжал. — Это не правда. Ты же не думаешь, что они нашли их за несколько часов, пока новость облетела все СМИ и вышла в тираж? О, они нашли их гораздо раньше. Просто они ждали возможности, удобного случая, когда смогут запугать тебя. Гермиона всхлипнула. — Ты не могла бы их остановить. Ты не виновата. Виноваты только те уроды, что решились переступить черту, отделяющую человека от животного. Он погладил ее своим обрубком. — Ты же не слабая, Гермиона Грейнджер. Ты сильная. Ты Героиня. Ты не допустишь их победы над собой, потому что не допустишь их победы над другими. Она мотнула головой. — Что, если я не смогу? Что если мой план не сработает? — Он сработает. Они сделали все, чтобы он не сработал, потому что они старые аристократишки, которые больше всего на свете трясутся за свои традиции и устои. Они исходят на ненависть и зависть, когда видят заголовки о вас с Драко. Они придут, даже осознавая, что вы ведете их в ловушку, потому что не смогут не прийти. Я знаю таких как облупленных. — Тео поморщился, — Мы все их знаем. Он вновь погладил ее по руке. — Так ты готова бороться? Гермиона кивнула. — Хорошо, — прошептал Тео. Он отпустил ее руку и притянул к девушке поднос с едой, который оставил Драко. — Нужно поесть. Блины, конечно, остыли, но на что нам палочки? — Тео хмыкнул и что-то пробормотал себе под нос и от блинов снова повалил тонкой струйкой пар. — Я не хочу есть, — пробормотала она. — Хочешь, — возразил юноша, — А потом ты выпьешь это, — он достал из кармана бутылек и поставил его на поднос. А после сна ты проснешься, вновь подумаешь о нашем разговоре и спустишься в библиотеку, где тебя будут ждать куча свадебных платьев. Ты выберешь то, которое будет наиболее роскошно и помпезно, потому что именно так должна выглядеть чистокровная принцесса. Кусочек платья сфотографируют и растиражируют в газетах под видом срочной новости и сенсации последних недель. Рита Скитер будет сходить с ума от любопытства, заставляя публику кусать локти от нетерпения. Это будет на всех первых полосах. И ничего про то, что сделали ПСы. Еще одна капля в их чашу терпения. Гермиона невесело усмехнулась. — Это все… — Не бесполезно, слышишь? Он снова сел рядом с ней и взял рукой за плечо. — Как ты думаешь, чего мы все хотим? Она покачала головой. — Тебе сейчас все равно, но мы, мы — простые волшебники, хотим мира над головой. Мы хотим ходить по магазинам, читать свежий номер «Пророка», ходить на работу и уходить с нее, держаться за руки с любимыми людьми без косых взглядом, есть в забегаловках, пить кофе без сахара и сахаром, да, с килограммом сахара и без осуждений. Тео посмотрел на нее. — Мы просто хотим свободы. Жить свою жизнь. И нас раз за разом какие-то нелюди лишают этой возможности. На наше поколение выдалось сразу две войны. Люди в ужасе, народ в панике. Некоторые этого не показывают, но твои друзья боятся больше, чем, когда вам было по семнадцать лет. Гермиона посмотрела на Тео и уловила в его глазах нарастающее отчаяние. — Нам просто появилось, что терять. Нас больше не прикроют родители, — Тео вздохнул, — Я просто хочу любить Блейза, сидя в своем поместье и жалея себя. Я что, многое прошу от этой жизни? Он заплакал. Гермионе стало не по себе. — Это я должна плакать и находиться в отчаянии. Иди в другое место, — сказала она ему и потянулась за флакончиком. — Только после еды, — напомнил ей Тео, размазывая слезы по лицу. Он вздохнул и сказал ей. — Я просто дурак, не обращай внимания. Гермиона кивнула. — Ты дурак. Но я не смогу. Она с трудом запихала в себя блинчик и наконец получила доступ к заветному бутыльку. — Увидимся завтра, — прошептал Тео, когда глаза Гермионы начали слипаться. Она хотела ему что-нибудь ответить, но не смогла, так как провалилась в облегчающую пустоту.