Хроники Аврората

Она последний раз осмотрела квартиру. Многочисленные коробки с ее вещами плотными рядами стояли возле стены. Гермиона не думала, что когда-либо сможет вернуться в это место, потому что воспоминания о хрупких и поломанных телах родителей все еще преследовали ее по ночам. Гермиона достала палочку из сумки и произнесла заклинание уменьшения. В один миг кипа коробок, заполонившая квартиру, уместилась в один небольшой чемодан, который Гермиона тут же подхватила и выкатила за дверь. Ключи были переданы управляющему, документы подписаны. Квартира больше не принадлежала ей. Ей ничего не принадлежало. Она снова вернулась к тому, с чего начинала, только приехав в Лондон — с комнатушки у Рона и Лаванды, пустивших ее пережить этот последний месяц ужаса в безопасном пространстве их дома. Она вновь никуда почти не выходила. Рону с Лавандой тоже было нелегко. Все они были опустошены. Даже не верилось, что, выйдя за пределы их уютной кухни, ты встретишься с разрухой, адом, беспорядком. Но страшнее всего то, что это было и в душе, и в мыслях. Гермионе не хотелось думать о том, что происходило. Не хотелось подсчитывать количество потерь. Ей хотелось вернуться в тот день, до битвы, и еще раз обнять Гарри, сказать, как сильно она его любит. Найти Тео и запереть его в комнате, ведь он не в силах сражаться. Он не может сражаться. Нет, не может… А потом к Малфою. Поговорить, все объяснить, все починить и склеить. Но время не повернуть вспять. И теперь, склеивая осколки своей жизни, она была вынуждена просто ждать. Ждать, пока ей станет легче. Гермиона огладила свой круглый живот. Ребенку в ее животе нужен был дом. Нужна мама. Вменяемая, здоровая, собранная. Нужна безопасность, комната и кроватка. И не в чужом доме. Она знала, что Мэнор пустит ее, ведь она носит наследника рода Малфоев в своем чреве. Но переступить порог этого дома, пусть и полуразрушенного, лишенного большей части его стен, ей было горько, больно и страшно. Будто в стенах дома все еще жило то безумие и жажда крови, что питала его долгое время. Он, даже в руинах, производил впечатление чего-то зловещего, чужеродного. Что ее никогда не примет, не будет считать своей. Она отдала несколько приказов домовым эльфам, которые умоляющими глазами добивались от новой хозяйки поместья внимания, но не смогла пересилить себя и оказаться там вновь. Одна. В разрушенном до основания чужом доме. Не сейчас. Сначала Драко должен прийти в себя, а потом… А потом он убьет ее, если узнает, что она, будучи беременной, сражалась с Пожирателями. Конечно, Гермиона не знала о своем положении, но и не могла не признать, что малыш чудом уцелел, учитывая, сколько ей пришлось вытерпеть и выплакать с момента его зачатия. Она пережила сотрясение мозга, сломанные ребра и пальцы рук, многочисленные гематомы и рану на бедре, которую пришлось зашивать. Уже не говоря о многочисленных порезах от осколков, на которые она упала. Теперь на этом месте красовались мелкие шрамы, далеко не первые на ее теле. А пальцы до сих пор слабо ее слушались и дрожали. Да, если бы Драко был в сознании, он был бы в ярости. Гермиона каждый день приходила в Мунго и сидела часами у койки своего мужа, читая ему или разговаривая с ним о чем-то незначительном. Ранение в голову было слишком серьезным, чтобы это прошло без последствий, и Гермионе вообще повезло, что он остался жив. И это было самым главным. Что он выжил. И теперь лучшие врачи Мунго поддерживали ее, держали за руку, убеждали и давали благоприятные прогнозы, водили на прием к ее врачам: травматологу, который следил за восстановлением ее руки, и психотерапевту, с которым она чаще молчала, чем изливала душу. Гермиона не могла найти слов, чтобы рассказать о той пустоте, что теперь обвивалась вокруг шеи. Она плакала, стоило колдопсихологу заговорить о Драко, Гарри или Тео. Или о Джордже. Или о ее надеждах на будущее. Казалось, что его вообще не будет. Гермиона замерла во времени. Притаилась. Но оно неумолимо все шло и шло вперед. Порой ей приходилось наведываться в школу и разгребать многочисленные дела, которые оставила после себя Макгонагалл. Гермиона больше всего на свете не хотела этого. Место директора было неприкосновенным. Но кому-то было необходимо решать дела замка, а почти весь преподавательский коллектив либо лежал в Мунго, либо покинул страну, либо был в отпуске. Гермионе пришлось выбирать, что для нее важнее — благополучие замка или бегство от своих страхов. На нее свалилось много дел и все с пометкой «срочно». И она не могла не отметить, что это здорово отвлекало ее от переживаний и проблем. Столько всего нужно было проделать до начала года: нанять новых преподавателей на место уволившихся, отремонтировать замок, провести собрание Совета Попечителей. Она уже нашла преподавателя травологии: Невилл с удовольствием согласился побыть заменой профессору Стебль, которая вышла на пенсию. Так что никто бы лучше не справился с такой горой дел. Замок будто бы чувствовал достойного преемника предыдущего директора, поэтому постоянно пытался заманить ее в директорские покои и открывал для нее новые потайные коридоры. Но девушке было трудно решиться войти в кабинет директора и встретиться с портретами Макгонагалл и Дамблдора. Она знала, что они ее поддержат и будут к ней бесконечно добры. Но как она посмеет слушать их слова поддержки, если не смогла в нужный момент помочь? Гермиона старалась всегда быть чем-то занятой. Но это не помогало. Слишком сильной была та боль, что она испытывала. Эта боль сковывала всех и была повсюду. Перед глазами стояла пелена и многие члены Ордена не могли вздохнуть, ощущая ее парализующие тиски на себе. Три войны с перерывом в пару лет буквально уничтожили все магическое сообщество, и не столько физически, сколько морально. Люди уезжали из страны, надеясь, что они найдут покой в других уголках волшебного мира, за что их никто не мог винить. Многие оплакивали близких, которых потеряли. И в атмосфере скорби трудно было залечить свои раны полностью. В особенности было тяжело членам Ордена. Они все были как одна семья. И потерять стольких членов семьи за буквально несколько часов… Это страшно. Больно. Невыносимо. Семья Уизли потеряла Фреда. Теперь и Джорджа. А жизнь Гарри висела на волоске, и никто не знал, каков будет исход его битвы со смертью. Гермиона навещала его каждый день, сразу после мужа. И всегда встречала там Джинни. Сильную, стойкую. Но однажды Гермиона застала Джинни на Гриммо, бледную и растрепанную, сидящую во главе стола для собраний на месте, за которым всегда сидел ее муж. Она вертела в руках кусок пергамента, а на ее лице застыло какое-то мучительное выражение лица. Ее глаза были полны слез. Гермиона не хотела высказывать ей, совершенно ненужные сейчас, слова сочувствия, потому что понимала, что невозможно сказать или сделать что-то, чтобы эта боль прекратилась. Это вечная агония, и Гермиона тоже испытывала ее, день за днем, час за часом. Это горело в ней и терзало, царапало острыми когтями внутренности. — Он написал письмо… — осипший голос Джинни пронесся над головой оглушающим грохотом. Поттер протянула ей письмо, которое Гермиона взяла дрожащей рукой. Сначала она подумала о Гарри, и сердце упало куда-то вниз. «Нет… Он не умер, нет… пожалуйста…». Но письмо было от Джорджа. «Дорогая сестра и братья. Родители. Знаю, какую боль причинят вам эти строки и мои действия, но я, как бы это не было банально, не могу поступить по-другому. Думаю, вы понимаете причины моего поступка. Но даже отчасти не испытываете того мучения, что испытываю я. С начала моей жизни моя душа и душа Фреда были единым целым. Но потеряв его, я словно потерял, нет, не часть души, а всю свою душу. С этого момента я больше не жил. Там, в его могиле, вы похоронили и меня тоже. Мое тело еще живо, но души в нем нет. Не думаю, что кто-то может представить себе, каково это, потерять часть себя. Но каждый из нас терял, поэтому, надеюсь, вы сможете представить, какая пытка была для меня моя жизнь. Без него ничего больше не имело смысла. Ни любовь, ни радость, ни тепло. Были только одиночество и холод, чего я не ощущал никогда, когда он был рядом. В жизни меня утешала только мысль, что его убийцы горят в аду, но это было не так. Я не могу представить, не могу допустить мысль, что жизнь еще хотя бы одного близкого мне человека будет зависеть от воли этих выродков. Мне даже их смерти будет мало. Око за око? Это единственный способ восстановить справедливость. Не думайте, что я делаю это не осознано. Это вполне здравый выбор. Я все просчитал, создал ловушку, рассчитал радиус действия так, чтобы никто из Ордена не пострадал. Если это будет не так, то, прошу, извинитесь за меня перед пострадавшими. Я этого не желал. Я желал только справедливости. И ради нее, и ради новой встречи с Фредом, я вас покидаю. Знаю, что это не утешит вас ни капли, но я счастлив. Просчитывая многочисленные ходы Псов, разрабатывая для них смертельную ловушку, я был счастлив, потому что знал, что в этот раз я смогу защитить своих родных. Ваша жизнь и счастье для меня превыше всего. Я люблю вас всех сильней своей жизни. И прошу, улыбайтесь чаще, вспоминая обо мне. Ваш сын и брат, Джордж». Гермиона долго смотрела на эту подпись. Потом она перевела взгляд на подругу, которая больше не плакала, а сидела и смотрела куда-то в стену. Она была погружена в себя. Щеки Гермионы были мокрыми от слез. Капли стремительно катились по щекам, стекая на шею и вниз, под рубашку. Она всхлипнула и опустила пергамент на стол перед собой. Джинни протянула к ней руки, и девушки обнялись. Они плакали, утешая друг друга. «Я благодарна тебе, Джордж. За маму, папу и Тео, но… Я…». Они не знали, что сказать. Каждая могла понять и не понимала мужчину одновременно. Еще Гермиона не могла понять и принять поступок Тео. Это злило ее. Но еще больше ее злил Блейз. Он ни разу не навестил Драко. Не пришел он и на похороны Тео. Она видела его лишь однажды в Святом Мунго. Блейз выглядел очень подавленным, его лицо было бледным, а щеки впалыми. Гермиона окликнула его, но тот сделал вид, что не услышал, будто бы не хотел разговаривать. Тогда Гермиона отправила ему несколько писем, но все они остались без ответа. Он избегал общения и с другими людьми. Казалось, он полностью закрылся от общества, пока однажды она не встретила его на пороге дома Рона и Лаванды. Блейз стоял у порога сгорбившись и закутавшись в свой пиджак. — Блейз, — Гермиона кивнула ему, держа некую дистанцию, не зная, насколько будет уместным подойти ближе или обнять его, — хочешь зайти? Гермиона потянулась было к ключам, но Блейз остановил ее. — Я здесь по делу. Только тогда Гермиона заметила чемодан, стоявший неподалеку от друга на земле. — Ты уезжаешь? Он кивнул. — Я хотел бы получить разрешение навестить Драко. Перед тем как покину это место навсегда. — Навсегда? — Я не вернусь. Я продал все свои активы в Лондоне и отправляюсь к матери и ее дальним родственникам в Италию. Мы больше не увидимся. Его голос был твердым и решительным. А взгляд… Гермиона сглотнула. — Ты можешь навестить Драко. Он помялся. — Без тебя меня не пустили, так что… Волшебница кивнула. — Да, я… забыла… Она протянула ему руку. — Давай трансгрессируем в больницу. И ты его навестишь. Забини взял свой чемодан и подошел к ней. Его руки были холодными, но нежными. «Замерз? Или болен?», — подумала Гермиона. Совершенно неосознанно она сжала его руку чуть сильнее нужного. Даже несмотря на то, что он был ей, по сути, чужаком, она все равно чувствовала рядом с ним какое-то тепло. Возможно, это были отголоски того, ненастоящего Блейза. «Интересно», — подумала Гермиона, — «Чувствовали тоже самое Тео и Драко?». Она не стала навязываться и заходить в палату вместе с Блейзом, давая старым друзьям проститься, хотя сердце ее трепетало от волнения и страха. Ей не хотелось оставлять Драко ни с кем. Это был не вопрос доверия… Хотя… Доверия к людям в ней осталось совсем немного. Гермиона стояла, прислонившись к стене рядом с палатой и перебирала фантики в кармане тонкой кофты. Мимо нее ходили доктора и пациенты, но мало кто обращал на нее внимание. Все были заняты собственными делами и заботами. Она знала, что где-то на соседнем этаже находится палата Гарри. Но Джинни, скорее всего, уже давно дома с детьми. А в соседнем корпусе сидит в кабинете и разбирается с делами отделения Рон. Они рядом. Блейз вышел и тихо прикрыл за собой дверь. — Видеть его таким… — Странно? — Страшно, — Блейз грустно улыбнулся, — Я помню, каким он был в школе, и после Азкабана. Каким он выглядел, когда встретил тебя, я не знаю. И я хотел бы быть частью всего этого, но я никогда ей не буду. — Тебе не обязательно уезжать, — Гермиона шагнула ему навстречу, но Блейз отвернулся от нее и переложил свой чемодан из одной руки в другую, создавая между ними барьер. — Обязательно, — он горько усмехнулся, — Ты ведь не понимаешь. И вряд ли поймешь, что я чувствую. — Я… — Я не люблю его. И в этом я виноват, — Забини посмотрел на нее, в его глазах была тоска, — Он пожертвовал собой, чтобы я жил, а я не любил его. И я скорблю сейчас не о нем, — он сглотнул, — Прости. — Ты должен извиняться не передо мной. Голос Гермионы был холоден. Она злилась, но логически не могла понять почему. Ей было обидно за Тео, даже после его смерти, и она ничего не могла изменить. Сейчас она ненавидела Блейза. — Но перед ним уже не смогу. — Ты правильно делаешь, что уезжаешь, — Гермиона отвела взгляд в сторону, стараясь, чтобы ее голос не передавал ее эмоций, — Так будет лучше… — Она попыталась как-то смягчить свое высказывание, но ее отношение было не скрыть. Блейз все понимал. Они дошли до коридора, через который можно было попасть к каминам и распрощались. Гермиона долго стояла и смотрела вслед своему другу или однокурснику. Она уже и сама не знала, как к нему можно обращаться, даже в мыслях не знала. Его след уже давно простыл, но она стояла и смотрела на узкий коридор, который отправлял посетителей из Мунго и приглашал их в больницу. Ей было стыдно за свои резкие слова. В ней боролись злость и печаль. Она навсегда прощалась с кем-то важным для себя, но одновременно и с чужим человеком. Будто бы на этом заканчивалась история. История, связывающая ее с Тео. И от этого разрывалось сердце. Как бы она ни относилась к Забини, Гермиона вернулась в свое временное пристанище совершенно разбитой. Она прошла в гостиную и повалилась на диван. — Блейз уехал, — Гермиона вздохнула, — Мы были вместе у Драко, а потом я проводила его до каминной сети. И все. Он ушел. Лаванда посмотрела на ее грустное выражение лица и вздохнула. — Не думаешь, что так будет лучше? Для него? Гермиона повела плечом. — Драко будет расстроен. Единственный друг из его старой жизни покинул его. Да и я… — Думаю, ему нелегко смириться с теми событиями, что произошли в Англии за это время. Смерть девушки, друга, заключение в своем собственном поместье. Лаванда поставила перед Гермионой чашку чая. — А еще то, что он вовсе не тот человек, с кем вы так сильно подружились. Он другой человек, которому неловко, что вы его знаете и так близки, а он… ну… Гермиона кивнула. — Понимаю. Это… Ужасно, наверное, осознавать подобное. Свой среди чужих. Они обе замолчали, медленно размешивая сахар в чае и думая каждая о своем. — Он сказал мне, что не может быть здесь. Что он не может смириться с тем, что мы все знали, что Тео любит его, что он пожертвовал собой ради его жизни. А он… — Не может ответить ему взаимностью… — Не любит его, — Гермиона сделала глоток горячего чая и поморщилась от температуры. Обожжённый кончик языка начал пульсировать. Лаванда покачала головой. — Я уверена, никто не думал о… — она бросила взгляд на Гермиону. — Это правда. Тео сделал это ради любви, и Блейз никогда по достоинству не оценит его поступок. — Но он не требовал подобного, — возразила Лаванда. — Этого и не требовалось. Гермиона отодвинула чашку. — Так будет лучше. В Италии он сможет отделить себя от этих событий и жить новой жизнью. А мы… переживем. Лаванда потупила взор. Она не могла винить Забини в произошедшем, но и спорить с Гермионой ей не хотелось. Она была уверена, что девушка когда-нибудь перестанет злиться на Блейза. — Я сказала Рону… — Лаванда вздохнула и посмотрела на Гермиону. — И как он это перенес? — Сказал, что расстроен, но сможет пережить отсутствие в своей жизни детей. Тем более он сам из большой семьи и род продолжать есть кому. В конце концов, теперь ему ни с кем не придется делиться. А его родители… ну они смогли смириться с тем, что из детей у Чарли только его драконы, смогут смириться и с моим бесплодием. — Если захотите понянчиться, скажи Джинни, она подбросит вам своих малышей на пару дней. С ними с ума можно сойти. Лаванда рассмеялась. — Буду для ваших детей доброй и щедрой тетушкой, которая будет только баловать и получать положительные эмоции, — подруга улыбнулась, но улыбка все равно была печальной. Гермиона понимала, что Лаванде и Рону будет тяжело смириться с тем, что им будет не суждено обзавестись потомством естественным путем. И, возможно, когда-нибудь они осмелятся взять приемного ребенка, ведь так много детей после войны остались сиротами. Стук в окно прервал их разговор с Лавандой. Гермиона с трудом встала на затекшие ноги и направилась к окну, оставляя расстроенную подругу за журнальным столиком. На подоконнике сидела небольшая сипуха и держала в клюве увесистый конверт, на котором значилось: «Гермионе Джин Малфой». Гермиона открыла его заклинанием и из него вылетела пачка бумаг и небольшой конвертик. Бумаги были от поверенного рода Нотт. Он уведомлял Гермиону о том, что скоро в силу вступит договор о наследстве покойного мистера Теодора Нотта. Девушка пристально вглядывалась в документы, ничего не понимая. — Что это? Лаванда подошла к ней и взяла несколько листов в руки. Несколько секунд она разглядывала документы, а потом посмотрела на Гермиону с удивлением. — Это же завещание Тео… Гермиона выхватила листы из ее рук, но буквы расплывались перед глазами. Она зажмурилась, потерла глаза, избавляясь от влаги и вновь впилась взглядом в текст. В документах значилось, что она, Гермиона, становится единоличной собственницей всего состояния, что накопили за годы Тео и его предки, исключая поместье и несколько счетов, которые отходят дальним родственникам по материнской линии. — Записка, — Гермиона повернулась к столу, на котором разложила бумаги и принялась копаться в них, пока не нашла небольшой конверт, на котором аккуратным почерком было выведено «Лично в руки». Она открыла его и посмотрела на Лаванду. — Мне уйти? Гермиона кивнула. — Я… Лаванда покачала головой. — Я понимаю. Подруга вышла, а Гермиона развернула небольшое письмо и принялась за чтение. «Милая подруга… Не знаю, что тебе написать. Уместней было бы написать Драко или Блейзу. Драко я бы сказал, как мне жаль, что не стою сейчас рядом с ним плечом к плечу и не даю ему своих бесценных советов по отношениям с тобой. Переживаю, как он теперь без них справится. Блейзу я бы мог написать о своих чувствах, но я уже достаточно сказал, а он с лихвой дал мне понять, насколько они неуместны. Да и мы уже выяснили, что чувства к нему не более чем обман. Я даже не знаю, к кому я их питаю. Но это незнание не освобождает от них, а наоборот, еще больше заставляет мучиться. Но не сердитесь на него с Драко. Блейз ни в чем не виноват. Да и разве можно винить человека, что он не рад чувствам другого? Я не знаю, умру ли я в ближайшем времени, но я знаю, что если умру, то после меня останется лишь пустота. У меня нет семьи. Нет возлюбленного. Только ты и Драко. Мои друзья. Знаешь, а ведь умереть за друзей — это самая большая честь. Поэтому мне не жаль, если такое произойдет. Вы же будете помнить обо мне? Пожалуйста, помни обо мне. Это все, чего я желаю. У меня не так много всего, что доставляло мне радость, но все, что я нажил за все годы жизни, я оставляю тебе. Теперь ты настоящая чистокровная (почти) принцесса, только без всяких там долгов перед предками. Сделай таким и Драко. Свободным. Ваши дети, я уверен, и так будут ей обладать. Не знаю, как попрощаться. Это слишком сложно, думаю, ты понимаешь. Не хочется быть банальным и говорить про счастье, беречь друг друга и прочие клише. Я уже и так, словно гриффиндорец. Люблю и до встречи на том свете, Тео». Гермиона медленно осела на пол. Она начала считать каждый вдох и выдох, всеми силами стараясь забыть это письмо. «Драко в безопасности. Он жив. И скоро будет здоров». Вдох. Выдох. По щекам медленно ползут слезы, на губах чувствуется соль. Гермиона морщится и злится. Как это могло произойти? Почему? Она вспоминает тот самым момент, когда тело Тео замерло, а потом упало и ударилось о землю. А позади него ошарашенный Блейз кричит, напуганный, одинокий и беспомощный, смотрит по сторонам и зовет ее. Она видит Драко, лежащего на земле, почти мертвого. На миг все звуки замирают. Ей кажется, что все застыло, заморозилось. Осознание приходит и из горла вырываются булькающие звуки. Гермиона рыдает на полу в чужой гостиной. Ее друг умер. Блейз — это не тот Блейз, которого она знала. Ее родители тоже мертвы. Джордж пожертвовал собой и тоже погиб. Разве мало было прошлых жертв? Разве смерти было мало их жертв? Почему ей захотелось отобрать у нее кого-то снова? Гермиона плачет, пока силы не покидают ее. Она сворачивается калачиком на полу и тихо всхлипывает, пока глаза не начинают слипаться, и она не пропадает в спасительном круге из темноты, тишины и спокойствия.