Вдыхая дым наших призраков

В поезде мы сидели в одиночестве в одном из купе, глядя в окно на пролетающий мимо пейзаж. Из-за бешеной скорости толком разглядеть ничего не удавалось, но это было не важно. Важно было только то, что голова Мартин покоилась на моем плече и что она все ещё держала за мою руку, как утопающий. В каком смысле так и было, вот только тонули мы оба.  — Я пойду умоюсь, — тихо пробормотала Мартин. — Пойдем со мной. Я, пребывая в легком недоумении, неуверенно кивнул. Зайдя в ванную, Мартин поставила меня рядом с собой и стала ворочать краны у раковины. Эта ванная комната была больше нашей кухни и что-то подсказывало, что это не предел в роскоши Капитолия. Лидия зачерпнула холодной воды и плеснула себе на лицо — ясно, хочет смыть слезы. Спокойно просидеть всю дорогу до Капитолия нам, как и ожидалось, не удалось — Питер Хейл очень скоро распахнул или, вернее сказать, отодвинул дверь и без зазрения совести уставился на нас, сидящих, на кожаном розовом диване, вызывающем у меня отвращение. Лидия опять положила голову мне на плечо и залезла на диван с ногами. Я обнимал ее за плечи и слишком устал, чтобы как-то отреагировать на бесцеремонное вторжение ментора.  — Поднимайте свои тощие задницы и идите к Дженнифер.  — Ты ее посыльный, что ли? — огрызаюсь, глядя на нагловатую рожу. Питер бросает на меня взгляд, полный молчаливой ненависти и холода. Ясно, на арене от него помощи не жди. А жаль. Наверное, не стоило ему так отвечать, но брать слова назад я не намерен. Лидия сжимает мою руку и очаровательно улыбается Хейлу:  — Мы сейчас подойдем. Мужчина слегка оттаивает и, кивая, уходит.  — Стайлз, зачем ты так? — с упреком обиженно надувает губки. Тихо посмеиваюсь, вставая на ноги и подтягивая Мартин за собой.  — Пошли, рыжик. Девушка послушно следует за мной, осторожно держась за руку. Нам так немного осталось, в этом она чертовски права и я не намерен упускать эти драгоценные дни, которые нам отпущены. Мы идем вправо туда, куда ушёл Хейл. В следующем вагоне находится что-то вроде столовой — в доме Лидии была похожая. На столом сидят Дженнифер и Питер, который лакает вино почти не закусывая. Я поморщился. К несчастью, он это заметил.  — Что-то не устраивает, солнышко?  — Все просто прекрасно, — закатываю глаза и увожу Лидию за другой край стола, подальше от Питера, который бросает ехидные взгляды в нашу сторону. Мартин послушно следует за мной. Она напоминает мне своей доверчивостью слепого котенка, тыкающегося в поисках матери. Мне больно на это смотреть. Если я умру, кто будет приглядывать за ней там, на Играх? От Хейла вряд ли будет прок. Я накладываю еду и себе и ей, она послушно поддевает вилкой кусок индейки и впивается в него зубами. Что это с ней случилось? До этого устраивала сцены, но теперь ни на шаг на меня не отходит. Раньше старалась держаться подальше, чтобы со смертью другого не пришла всепоглощающая боль. Тут у меня в груди похолодело. Она не собирается оставаться в живых. От осознания этого факта я замираю и неосознанно хватаю Лидс за запястье. Они пискнула от боли и я сразу же отпустил.  — В чем дело? — обеспокоенно спрашивает девушка.  — Нам надо поговорить, — она откладывает мясо и вопросительно смотрит на меня, но я тут же машу рукой и говорю. - Ешь, разговор подождет. Она послушно начинает есть, вопросительно поглядывая на меня. Я беру первую попавшуюся тарелку и начинаю есть, не чувствуя вкуса пищи. Кусок в горло не лезет, но Мартин все ещё подозрительно поглядывает на меня, так что приходится через силу проглатывать пищу. Дженнифер вещает о чем-то своем — кажется, ее не слушает никто кроме ее самой. Питер так и продолжает поглощать алкоголь, Лидия скромно жует свою индейку и я сижу с кислой миной. Картина маслом. Наконец понимаю, во что все это время тоскливо тыкал вилкой — мясо подозрительно похоже на крольчатину. Вздыхаю. Необходимость высказать Мартин все, что я думаю о ее возможном плане возрастает с каждой секундой и я хмуро кошусь то на нее, то на дверь.  — Лидс, нам надо выйти. Она спокойно откладывает столовые приборы и послушно следует за мной в последний вагон. Мне здесь нравится — большую часть составляют окна, пейзаж потрясающий.  — Мартин, что ты задумала? — я подозрительно щурюсь, разглядывая ее лицо, на котором отразилось легкое замешательство.  — Ничего, — осторожно отвечает, глядя мне в глаза снизу вверх. Она едва достает мне до подбородка и сейчас кажется до неприличия невинной.  — Тогда объясни, с чего такое спокойствие?  — Какой смысл ссориться, если осталось немного времени? — она смотрит на меня словно на спятившего. Я не знаю, как объяснить ей ход моих мыслей, ведь этот вариант я тоже рассматривал.  — То есть ты отказалась от мысли, что когда я умру, тебе будет больно? — голос дрогнул на этих словах, но я все же не отвел взгляда, пытаясь уличить ее во лжи. - Нет, я все ещё так считаю, — она опускает взгляд. — Но вряд ли кто-нибудь из нас с тобой выживет. Даже если ты приложишь усилия к тому, чтобы мы оба выжили. Чтобы ты выжила. Я постараюсь сделать так, чтобы выжила только ты. Я прикрываю глаза вспоминая день смерти матери. Это был один из самых холодных зимних дней. Снег ярко сверкал на солнце и слепил глаза, небо было пронзительно голубым когда я зашел в дом, в этот жутковатый полумрак. Уже тогда я работал наравне со взрослыми, только рабочий день длился не одиннадцать часов, а восемь. С первого же взгляда, брошенного на мать стало ясно, что ей хуже. Она лежала на кровати ещё более бледная и обессиленная чем раньше. Круги под глазами мне показались пугающе черными, щеки запали и она уже скорее напоминала мертвого человека, чем живого. Отец должен был скоро вернуться со смены и я стал делать что мог сам — накрыл маму несколькими одеялами, стал кипятить воду — такую роскошь как чай мы себе не могли позволить, но кипяток с сосновыми иглами — запросто.  — Все будет хорошо, папа скоро вернется и приведет доктора… — я опять скорее утешал себя, чем ее. Я даже не был уверен, что мать меня понимает. Свой собственный лихорадочный шепот я едва мог расслышать за ее тяжелым дыханием. У нее даже не был сил чтобы приподнять руку и она напоминала восковую куклу, которую я однажды видел у Лидии. Отец ввалился в дом спустя час — вздохи матери к тому времен больше походили на хрипы. Я бы и сам успел сбегать за доктором или, на худой конец, аптекарем, но слишком боялся оставить женщину одну не признаваясь себе в том, что причиной этому служило то, что она может умереть в одиночестве. - Пап, — выдохнул я. Отец поднял взгляд на меня. — Мама… ей стало хуже. Он быстрым и широким шагом вошел в комнату. Мать была в бессознательном состоянии и он наклонился к ней, нахмурившись. Потом распрямился. И продолжил стоять на месте ничего не предпринимая. В этот момент я понял, что он уже давно не любит её. - Па? Почему ты не зовешь доктора? — Напряженно спросил я.  — Слишком поздно. Иди, не надо тебе смотреть.  — Я был здесь все то время, я имею право остаться! — возмущение потоком хлынуло на отца. — Чёрт, иди на доктором!  — Я лучше знаю что делать! — орал в ответ отец. Мать приоткрыла мутные глаза и застонала. - Мам? — не знаю, что отразилось тогда на моем лице, но отец мгновенно вышел из дома. Пошел за доктором. Теперь я осознаю, что он просто сбежал.