Кажется мне, что мы с тобою одно, Но мир опять уходит из-под ног. До чего знакомый снег — Я уже не раз его встречал. Слышится смех, но только мне не смешно. Моё молчанье — это не порок. Вывожу опять на свет Я из темноты свою печаль. Поболит и пройдёт само, Только мне всё уже равно.
Всё изменяется быстро. Пит удивляется этому. Неужели мир, который его окружает, настолько непостоянный? Каждый раз будто в бою. Пит держит в руках лопату и смотрит на Китнисс через стекло и тюль. Ему видно силуэт и смытые черты лица, но он прекрасно осознаёт, что она делает. И ему этого достаточно. Мужчина опускается на колени, берёт в руку тёплую, слегка влажную землю и сжимает этот кусок. Он распадается в его руках и падает вниз. Он поднимает взгляд обратно, но её уже нет за стеклом. Правильно сделала, что убралась с его глаз. Пит сажает цветы: ночные фиалки, астры, азалии, примулы, тюльпаны, нарциссы, гортензии, лилии. И рядом с беседкой вырывает яму, чтобы посадить в неё внушительный куст шиповника — бледно-розового, с очень ярким и нежным ароматом, алые ягоды которого можно заваривать. Он успокаивается, когда занимается садом. Так странно. Ему кажется, что раньше он этим не занимался. Пит вообще похож на ослепшего котёнка: идёт впотьмах, что-то или кого-то ищет и не может найти. Мир кажется ему совершенно незнакомым. Он следует на ощупь, не доверяя ни себе, ни людям. Иной раз ему кажется, что он выдыхается. Остались только страшные или неприятные воспоминания: воспоминания об охморе и больнице, совсем смутно Тринадцатый, очень отчётливо объятый пламенем Капитолий, странная женщина, похожая на кошку, стрельба, взрыв, смерть Койн и последнее воспоминание о том, как он изнасиловал Китнисс на кровати в её спальне. И как вы прикажете с таким багажом воспоминаний ему жить? Он даже не помнит, что был когда-то сыном пекаря и у него было двое братьев. Он не помнит, что умеет рисовать, и часто задумывается, когда завязывает шнурки, о том, как правильно это делать. Плохо и хорошо, правильно и неправильно, правда и ложь, добро и зло — смешались, и ему ничего не разобрать. Только вот в голове постоянно идёт борьба: причинять боль Китнисс или просто уйти. И Пит до сих пор не определился. Когда приезжает Хеймитч, Пит поливает только что посаженный куст шиповника. Он подходит к нему, для Пита чересчур по-отечески опускает ладонь ему на плечо. — Ну ты и дров наломал, парень, — тихо говорит Эбернети, а Пит сбрасывает его руку. — Китнисс уже собирается. Вас ждёт Плутарх.***
Когда трое людей входят в кабинет Плутарха, небо заливает багрянец. Китнисс вздыхает, замечая округлый стол, за который ей следует присесть. Хеймитч садится между Питом и Китнисс, а Мелларк не смотрит ни на кого, глядя в окно на розовато-золотистое небо, ощущая касания солнечных лучей к своей бледной коже. Плутарх входит вместе с Эффи, которая довольно сильно изменилась после революции и плена. Она краем губ улыбается Китнисс, но сразу же принимает очень серьёзное и сдержанное выражение лица. — Мы обдумали сложившуюся ситуацию и, как вы могли заметить, для Капитолия это не новость, люди здесь более раскрепощённые, но дистрикты захлестнул шквал негодования или непонимания. Везде своё. Понимаете, мы до сих пор пытаемся налаживать инфраструктуру, людям приходится выживать, особенно в разрушенном Восьмом, — он вздыхает и садится за стол. — Если бы это был не Пит, а, например, Джоанна, характер которой слишком взбалмошный и люди об этом помнят, но здесь… вы, скорее всего, не понимаете, какую огромную ответственность на вас возложили власти. Поэтому есть два способа решения проблемы: первый — Пит должен понести заслуженное наказание; второй — вы должны выкрутиться из сложившейся ситуации старыми способами. — У вас и впрямь нет выбора, — Эффи, сидящая рядом с Плутархом, передаёт папку Хеймитчу. — Мне очень жаль. — Хорошо, а причём здесь я? — Китнисс опирается локтями о деревянный подлокотник, подаётся вперёд, готовая вскочить и сбежать из этого кабинета. — Ты же была там, не так ли? — Плутарх щурится. — Ты бы могла остановить его? Ну, попытаться. Я не уверен, что ты хотя бы попытки предпринимала. — Я там была, а вы там не были! И вот, что я скажу: мы с Питом с лихвой отплатили все свои долги этой стране и этому народу. Пора бы отступить и забыть о нас. Мы живые люди, а не машины или актёры. Мы хотим жить собственной жизнью. Этот, — она произносит с явным презрением, — журналист не имел права следить за нами. Есть нормы приличия, а вы не удосужились им объяснить, что времена Сноу прошли. За дело он получил, а вы отстаньте от Пита. Он потерял память из-за вас, он не знает, кем является. Вы помните своё отражение в зеркале? Уверена, что да. А он, я то помню, каждый раз смотрит на себя с недоверием. Прекратите его мучить! — Я могу и сам за себя постоять, Эвердин, — выплюнул Пит и опустил взгляд на столешницу. — В любом случае, другого выхода нет. Мы живём в демократической стране. — Это всё на словах, — Китнисс поднялась со стула. — Я ухожу. Разбирайтесь сами, если хотите, а мне здесь делать нечего. — Китнисс, — Хеймитч ухватил девушку за рукав и поднял на неё взгляд. — Ты нужна ему. — Ты так говоришь мне уже четыре года, не переставая. Хватит. — Если позволишь, Китнисс, я провожу тебя, — Плутарх поднимается со своего места и открывает дверь, позволяя Китнисс покинуть кабинет. — Эффи, расскажи им всё. Они проходят по коридору, но Хэвенсби останавливает девушку возле двери в другой кабинет. — Нужно поговорить. — Уже наговорились. Я поняла, ты хочешь снова того, что было раньше. Эта бесконечная игра в жмурки: найти Пита, спасти Пита, показать — без ума от Пита. И всё в таком духе. Хватит с меня. Я, честно, пыталась достучаться до него. Я не могу больше, понимаешь? Слышишь меня? Уезжаю к матери. — Понимаю, но постой. Всё же вспомни, что за убийство Койн тебя не посадили благодаря Питу. Вспомни его речь в суде и пойдём за мной. Она останавливается как вкопанная посреди коридора и медленно оборачивается, кивает: «помню». Финник бы не одобрил её поведения и слов, брошенных им в лицо. Она должна стремиться к обещанному. Заходит вслед за Хэвенсби в загруженный стопами бумаг кабинет. Явно рабочий, и явно принадлежащий её ментору. Взгляд падает на несколько фотографий Пита и Китнисс вместе с ним и Эффи. Девушка закрывает глаза. Нужно извинится перед ним за сказанное. — Ну и как его имя мне отбелить? — спрашивает Китнисс, прикасаясь к полупустой бутылке виски, стоящей на подносе. — Ты выйдешь за него замуж, — Плутарх не шутит, а Китнисс садится на стул, не спрашивая разрешения. «Вот и всё, — проносится в голове Китнисс, — а я думала, что одной поездкой с Питом можно будет обойтись». — Или что? Что вы сделаете мне? Что ещё можно сделать с ней? Что может быть хуже? — Его посадят, — мужчина говорит совершенно равнодушно. — Знаю, что ты считаешь это несправедливым, но… по-другому невозможно его вытащить. Спасти, помнишь? Так спасай. Теперь она знает ответ.***
У Хеймитча выпадает папка на стол. — Хочешь сказать, куколка, что эти двое должны пожениться? — мужчина хохочет, хватаясь за живот. — Да девка его прирежет в первую брачную ночь и глазом не моргнёт. Какой бред! Ребята, вы там белены не объелись? Но у Пита не дёргается ни один мускул на лице. Понести наказание. Обратно за решётку. Почему бы и нет? Вот только навряд ли воспоминания дадут ему досидеть весь срок и не сойти с ума или повеситься на простыне. — В любом случае, по-другому никак. — А я по-другому и не хочу. Мы и так жили под одной крышей всё это время, так что изменится? — он смотрит в одну точку перед собой, не видя ничего. И вправду, что изменится? Теперь он сможет прикасаться к ней? Называть её по своей фамилии? — Послушай, мы же хотели, чтобы он хотя бы пришёл в себя. — Знаешь, Хеймитч, мне кажется, что это уже невозможно. Мы и так слишком долго ждали. И он сейчас хотя бы здоров, — подмечает женщина, поправляя одежду. — В папке, что перед тобой, готовы все необходимые документы и схема размещения гостей, телефон организатора и список приглашённых, конечно, черновой вариант. Но ты уж проследи за всем этим, пока я буду всё заглаживать с этим чудовищным недоразумением. Кстати, уже отправила ему от тебя букет цветов, Пит. Вместе с извинениями, конечно же. Мужчина кивает, но всё обдумывает. Снова все грани поменялись и его жизнь стала другой. В одночасье. А ведь Китнисс права: он до сих пор не привык к собственному отражению в зеркале.***
Ничто не сходит с рук — ты должен это помнить. С сумеречного неба срываются первые капли дождя. Грядёт весенняя буря, во время которой ломаются ветви деревьев и разбиваются окна. Так уж повелось — этот город расположен неудачно и погода здесь дьявольски непостоянна. Пит смотрит ввысь, останавливаясь возле машины. Капли падают на лицо, принося смуту в голову. Надо же. Надо же! Чувство свободы и сбыточности мечты. Какое странное ощущение спорящее с его реальностью. Он открывает дверь и садится внутрь. На заднем сидении рядом с ним сидит Китнисс. Пит удивляется. — Ты решил? — А ты? Она отворачивается от него и смотрит на улицу, где начинается ливень. — Да, но отговаривать я тебя не смею, если твоё решение другое. Понимаю, что это несправедливо, ты почти ничего не помнишь, но всё же… — Китнисс поправляет прядь волос, лишь бы унять дрожь, пробивающую её насквозь. — …я чудовищно эгоистична. — То есть ты не согласна? — Нет, я… до сих пор верю, что ты вернёшься. Поэтому — да, согласна. В его голове пульсировали слова Китнисс. Он чувствовал, как что-то неуловимо изменилось. Пит протянул руку к её лицу и прикоснулся ладонью к щеке, осторожно, но упорно заставляя девушку посмотреть на него. Оба молчали. Китнисс ощутила впервые за долгое время его настоящее прикосновение, и на её глаза навернулись слёзы. — Прости, — сказал он и придвинулся ближе.