Что плохого я сделала сну? От чего мое сердце сжалось? Почему, несмотря на усталость И на хищные тени, таящиеся по углам, Я с постели встаю и, как зомби, брожу по ночам?
За его спиной захлопнулась дверь. Пит вздрогнул во сне и резко проснулся. Он увидел, что Китнисс исчезла. Её не было рядом. На кровати было непривычно пусто. Парень испугался. И почувствовал, как его пронзает дрожь. Страх — противное чувство, очень неприятное. Особенно, если этот страх был из-за неё. Они спали на одной кровати уже вторую неделю. Пит не хотел отпускать Китнисс домой из-за этого чувства, поселившегося в нём на слишком долгое время. Он боялся представить, что могли бы сделать с ней, будь она в одиночестве в их доме. Дрожь проходила по его телу, накрывая волнами с головы до пят. Где же она? Почему не возвращается? Воспоминания приходили постепенно. Конечно, не всегда. И он понимал, что очень сильно когда-то любил её. Раньше сильнее, чем сейчас. Но это не отменяло его непонятных чувств и страха потерять её в одно мгновенье. Через несколько минут дверь с жалобным скрипом отворяется, и в палату входит она. Зевающая и сонная. Китнисс осторожно ложится на постель рядом с Питом, который старательно претворяется спящим. Она лежит к нему спиной, и парень приобнимает её одной рукой, притягивая к себе почти в плотную и утыкается носом в затылок. Китнисс вздрагивает, но не сопротивляется, погружаясь в дремоту и медленно засыпая, согреваемая его ладонями. Питу становится легче, когда она рядом. Груз спадает с плеч от её присутствия.***
Они разговаривают. В тишине. Она всё-таки рассказала всё, хоть ей и было трудно. В ночи с выключенным светом. Они лежали лицом друг к другу, и Китнисс плакала, рассказывая то, что произошло после Квартальной Бойни с ней, с ними. Ей было страшно и руки предательски дрожали, выдавая её чувства, но она и не старалась их скрывать. Она рассказывала о дистриктах, революции, восстании и взятии Капитолия. Конечно, она рассказала об охморе. Но Пит и без неё о нём знал, ему было важнее услышать то, что чувствовала и думала она в тот момент. Она рассказала о смерти Финника. Она задыхалась, давясь всхлипами. Ей было так больно, что в его груди всё сжималось от этого осознания. И Китнисс сказала о том, что сделала Койн. Насколько она была жестоким человеком. И как Китнисс желала убить её, ведь она стала бы причиной будущей жестокости. Но даже не так. Она мстила за всех, кого потеряла по их со Сноу вине. За него. Она узнала, что Альма хотела избавиться от неё, сделав жертву, ещё один символ, но уже не вселяющий надежду на победу, а говорящий о будущем ужасе. Китнисс говорила, как выстрелила в неё на круглой площади. Говорила, что он, Пит, спас Прим, которая оказалась рядом с Дворцом тогда, что там были бомбы, которые создали Гейл и Бити, что она им этого никогда не простит. Что Пит оказался после этого в реанимации, весь в ожогах, а Китнисс… уже попрощалась с собственной жизнью, хотя Хеймитч пытался, как и её мать, и сестра, вернуть ей хоть толику желания жить дальше. Она рассказывала, как он отнял у неё морник, как её силой вывели с площади, как поселили в Тренировочном центре, как вели судебный процесс, как Пит её защищал. Даже после всего, что она ему сделала, после всех предательств — он всё равно был на её стороне, а ни какая-то там неведомая удача. Они узнали, что Двенадцатый никто не будет восстанавливать. Это место просто расчистят и создадут огромный мемориал с парком. Недалеко будет построен новый город, в котором им строго запрещено жить. В наказание за её поступок, за его защиту. После этого Капитолий стал для них тюрьмой, хотя окружающие считали, что это не так. Они сошлись по его инициативе. Он пришёл к ней, сам собрал вещи и перевёз их в этот дом. Китнисс не разговаривала. Она была полностью погружена в ад, который существовал в её голове. Все считали, что Китнисс на пороге безумия. Все, кроме Пита, который понимал, что ей очень трудно даётся новая жизнь. Сближение было медленным и болезненным для обоих, но неотвратимым. Китнисс из-за своего состояния не замечала то, как Пит сдерживался, ведь он отказался от лечения, делая вид, что всё прошло. Но это было не так. Китнисс узнала об этом в их первую ночь. Узнала, потому что такое до конца скрыть невозможно. Она не считает, что это было изнасилованием, ведь она хотела, чтобы у них в тот вечер это произошло. Но Пит, кажется, до сих пор так думает. Китнисс просто не с чем сравнивать. Она не знает, как должно быть. Да и, честно говоря, считала, что полностью заслужила всё. Он её избил, а когда очнулся, она лежала в луже крови рядом с кроватью, на которой было разорвано постельное бельё. Его охватил ужас и страх. Он вызвал скорую и позвонил Хеймитчу, но запах крови, её бесчувственное тело — сводили его с ума. Когда приехал Хеймитч, Пит стоял с кухонным ножом возле неё, намереваясь ударить в грудь. С тех пор Китнисс больше никогда не видела прежнего Пита. Той ночью она его потеряла. И даже сейчас Китнисс винит во всём себя — если бы не она, ничего бы не было, он бы не страдал. Ему стёрли память с помощью шоковой терапии, потому что по-другому никак не смогли вылечить его, и, когда через год Китнисс ждала его возле ворот психиатрической больницы, Пит только спросил: «Кто ты?». Она ничего не знала о том, что сделали врачи, поэтому мир её пошатнулся и Китнисс выбрала путь сохранения собственного сердца, нежели борьбы за забытые им чувства. Конечно, Пит помнит, что она пыталась вернуть его, но он этого никогда не хотел. Почему-то он не видел в ней человека, которого смог когда-то полюбить, который ему был близок и дорог.***
Дни сменялись неделями. Неспешно всё становилось на свои места. Одним днём, в конце мая, Китнисс прогуливалась с Питом в парке госпиталя. Он осторожно шёл рядом с ней, и они не держались за руки, лишь их внешние стороны ладоней изредка соприкасались. Китнисс уже неделю не жила с ним в палате, но сидела в госпитале с утра до вечера, приезжая и уезжая вместе с Хеймитчем, который даже на время поселился в их доме. Китнисс смущённо улыбалась. Они молчали. Пит смотрел на неё сверху вниз и пытался побороть желание сжать её ладонь в своей, притянуть к себе и поцеловать, прижав к стволу старого дуба. Это желание сквозило в нём уже три дня, но он сдерживался, да и, конечно, парень был всё ещё слаб и испытывал боль при резких движениях. Пит сглотнул, когда их взгляды скрестились. — У меня что-то на лице? Она не понимает. Пит чувствует, как что-то слетает с его плеч и разбивается, ударяясь о землю. Облегчение. Она не знает, что значит этот взгляд. Даже сейчас слишком чистая, чтобы понять. — Нет, с твоим лицом всё в порядке. — Лечащий врач сказал, что тебя выпишут к середине июня. Эффи уже всё спланировала, так что, если ты не забыл об обещании, свадьба назначена на двадцать пятое июня. У тебя есть месяц, чтобы мы смогли потанцевать. Пит мягко засмеялся, не выдержав: — Хорошо. Я, конечно, не гарантирую, что буду в норме, но один танец… будет твоим. Китнисс в ответ робко улыбнулась: — Замечательно. Парень сжал её ладонь своею и поцеловал руку, наблюдая, как её щёки заливает румянец.***
Китнисс не могла заснуть. В небе полная луна. Девушка распахивает окно и выходит на балкон, ощущая запах жасмина, растущего живой изгородью перед домом. Сон убегает от неё. Кровать непривычно пуста. Её сердце слишком быстро стучит, и девушка смотрит в чистое звёздное небо. Звёзды необычайно яркие, но такие далёкие. Она чувствует одиночество. Девушка садится в плетёное кресло, запахивая шаль. В доме бьют напольные часы: полночь. Сегодня приходила Эффи. Китнисс, наверное, выпила вместе с ней слишком много чая. Эффи рассказывала о церемонии. Спросила о том, какое хочет она свадебное платье. Они решили, что его легче сшить, чем подобрать. Китнисс думала о Пите. Она очень хотела, чтобы он был сейчас рядом с ней. Вдруг ей пришла мысль о том, чтобы сбежать с ним из Капитолия. Сразу после свадьбы. И, конечно, чтобы никто об этом не знал, включая Пита, до часа «икс». Сбежать в Двенадцатый. Он бы вспомнил. Воспоминания вернулись бы к нему. Девушка в этом уверена. Десять лет назад в первый раз Пит спас их — её, Прим и маму. Он бы вспомнил. Она хотела, чтобы Пит это вспомнил. Вдруг из-за кустов послышался шорох, и Китнисс медленно встала с кресла. Во тьме она увидела силуэт высокого мужчины. Девушка шумно сглотнула и схватилась руками за перила кованного балкона. — Кто вы? Что вы здесь делаете? Но он ей ничего не ответил, а оставил на пороге дома письмо и ушёл. Девушка прочитала его сразу же, как только спустилась вниз. Там было всего одно предложение: «Тебе страшно, Эвердин?».***
Через две недели, июнь.
Пит сидел на пороге госпиталя. Его сегодня выписали. Он ожидал машину. Парень смотрел на часы, как стрелка медленно приближалась к полудню. Без десяти двенадцать. Солнце начинало припекать. Пит подняло голову, подставляя лицо лучам. Мимо него проходили люди. Многие останавливались неподалёку в нерешительности и с желанием подойти к нему. Большинство, если не все, узнавали победителя. Пит прикоснулся к шее ладонью и вздохнул: глубоко, полной грудью. И задержал дыхание, а потом шумно выдохнул весь воздух. — Хорошо, — прошептал он себе под нос. Волосы, которые он не мог привести в порядок, за последние полтора месяца отрасли до бровей и завились. Ему было неудобно и непривычно. Машина подъехала, когда секундная, минутная и часовая стрелки превратились в одну линию. Ровно двенадцать. Пит усмехнулся. — Давно ждёшь? — Рори Хоторн вышел из машины и направился прямиком к нему, подавая свою ладонь, чтобы тот смог опереться на неё и подняться на ноги. — Я же сказал, что приеду в двенадцать. — Секунда в секунду. Пит проигнорировал его руку и, оперевшись о трость, сам поднялся на ноги. Обе ноги всё ещё болели: одна из-за раны, которая всё ещё затягивалась, а другая из-за нового протеза. Они сели в машину, и Хоторн завёл её. — Я хочу с тобой поговорить, — произнёс он, разворачивая автомобиль. — Ну давай поговорим. — Знаю, — Рори перестал улыбаться и стал абсолютно непроницаемым, — что это не моё дело, но я не хочу, чтобы старшая сестра Прим страдала, а моя невеста испытывала от этого боль. Если ты не серьёзен в своих намерениях, прошу тебя по-хорошему, откажись от свадьбы. — Да, это не твоё дело, но мои намерения более чем серьёзны. — Хорошо, — Хоторн вновь улыбнулся. — Я там купил букет полевых цветов для Китнисс от тебя. Подари ей. Мне кажется, она будет рада. — Девочке с тобой повезло. А её сестра знает, что ты уже жених? Рори рассмеялся и поправил одной рукой волосы, скрывая нервозность от Пита. — Пока нет, но, может быть, я расскажу ей об этом после вашей свадьбы.***
Китнисс сидела на ковре в ногах сестры. Прим заплетала её волосы. — Как ты думаешь, Пит не обидется, что не я за ним приехала, а Рори? — девушка нервничала, сжимая руками подол своего голубого платья. Прим в ответ звонко рассмеялась, и щёки Китнисс тут же залил предательский румянец. — Нет, конечно! Когда мы навещали вас, Пит так смотрел на тебя, разве ты не замечала? Китнисс покачала головой, и сестра дёрнула её за прядь: — Пожалуйста, не крутись. Прим вся светилась от счастья. Её переполняло ожидание скорой свадьбы сестры, поэтому они с Эффи будто спелись. Китнисс уже две недели проигрывала в своей голове одну и ту же сцену: мужчина, стоящий в тени, белый конверт без подписи, бумага внутри, сложенная два раза, и строчка — «Тебе страшно, Эвердин?». Тот же почерк. У неё, правда, осталось много врагов после революции, но они боялись что-либо предпринимать. У Пита, как ей кажется, нет и не было врагов, разве что только недовольные собственной участью. Страх лизнул её затылок, и Китнисс подскочила на ноги, когда услышала, как дверь в их дом отворяется. — Китнисс, постой, лента ещё. Прим схватила её за кисть и сестра покорно вздохнула: — Ладно, только быстрее. — Так не терпится его увидеть? — продолжала подтрунивать она, вплетая в волосы атласную голубую ленту. — Только не расплачься, когда встретишься с ним. Китнисс кивнула, и Прим шлёпнула её по плечу. «Такое чувство, что она старшая сестра, а не я!» — Всё готово. Китнисс поднялась, босиком выбежала из комнаты и спустилась вниз по лестнице, прямо в холл, но там никого не было. Девушка услышала приглушённые мужские голоса и развернулась лицом к стеклянной двери, ведущей в сад. Там стоял Хеймитч, держащий в руках лейку и поливающий куст смородины, рядом с ним был Рори (ему точно так же, как и Прим, понравилось организация свадьбы), показывающий Питу схему рассаживания гостей. Китнисс вздохнула, не думая, открыла дверь и выбежала во двор. Она остановилась за спиной Пита и обняла его, прижавшись лицом к его белой рубашке. — Я так рада, что ты дома. — Китнисс всю неделю говорила только о том, как ждёт этот день, — расстроенно проговорил Хеймитч, глядя на них. — И совсем не участвовала в подготовке к свадьбе. Только приходила с Прим на примерки свадебного платья, — пожаловался Рори. — Мне даже пришлось за неё подписывать все приглашения на свадьбу, — добавила Прим, только что вошедшая в сад. Пит сжал ладонь Китнисс в своей руке: — Простите нас за то, что доставили вам столько хлопот. Он повернулся к ней лицом и протянул букет: — Это тебе. И Китнисс не сдержала, данное Прим, обещание.