А за гранью свода небес Тикает часовой механизм — Значит, времени нам в обрез, Главное, не обернуться вниз. Ритм шестерней и турбин Не позволит сбиться во мгле. Если колокол мой упадет с вершин, Схороните его в земле. Потому что снег летит вертикально вверх, Потому что не будет выше, смелее, слаще. Потому что жизнь легко перешла на бег, Мы бежим друг от друга и дальше, дальше. И колеса вращаются, молнии, жернова, Перемалывай сердце в пыль, пусть улетает к апрелю. Потому что когда я люблю тебя — я права. Снег летит, крылья кружатся, мир вращается все быстрее.
Ночью они оказываются в спальне наедине, вдвоём. Потому что в спальне Китнисс спит Прим, а в двух гостевых спят Хеймитч и Рори. У Пита всё ещё не заросли рёбра, поэтому на диване он спать не может, хотя это, скорее, отговорка. Они наконец-то остались наедине впервые за прошедшие две недели. Так получалось, что с ними всегда неподалёку были чужие люди. Пит поворачивается к ней спиной и снимает рубашку. Его рёбра забинтованы эластичными бинтами, но Китнисс всё равно замечает шрамы. Она хотела спросить о них, но, кажется, этот вопрос не очень уместен. — Я поменяю тебе повязку на ноге, — говорит Китнисс и подходит к нему. — Пит, садись на кровать. Я сейчас только возьму всё. Хоть она и не такой хороший врач, как её мама или сестра, но перевязку сделать точно сможет. Девушка опускается перед ним на колени, разрезает бинт, снимает повязку и осторожно обрабатывает затягивающуюся рану на его бедре. Её руки не дрожат, но щёки алеют, и даже тусклый свет, исходящий от ночников, не скрывает этого от взгляда Пита. В её движениях скользит забота. Пит отводит взгляд. Что-то внутри него давно перестало быть прежним, что-то не даёт ему притянуть её к себе и сжать в объятиях. В его желаниях вдруг появились границы. Он давно перестал быть тем, кем был раньше, и это его беспокоит. Беспокоит сам факт того, что его жизнь заключена в таком хрупком сосуде. По его доброй (или нет) воле. Она поднимается, а он расправляет постель, повернувшись к ней спиной. Тихо говорит: — Спасибо. Китнисс снимает одежду и надевает сорочку, скрывающую её тело до пят. Она садится на постель и расплетает волосы, расчёсывает их, а потом заплетает тугую косу. Пит наблюдает за движениями её рук из-под опущенных ресниц. Между ними пролегла молчаливая неловкость, недосказанность. Пит задыхается от того, что не может сказать ей, что вообще невозможно выразить словами. Китнисс ложится на постель рядом с ним, но на расстоянии, и выключает свет, погружая комнату в ночную тьму. Между ними несказанное, неожиданное и верное — настоящее. Оно как острый меч. Он протягивает к ней руку, гладит пальцами её щёку и смотрит прямо, ничего не скрывая. Ей кажется, что через его пальцы проходит электрический заряд. И Китнисс целует внутреннюю сторону его ладони, опуская веки, тихонько вздыхая. Они молчат, кажется, вечность, лёжа вот так, пока Пит не выдерживает и не притягивает её к себе, а она поддаётся, вдыхая запах его волос, кожи — морозного хвойного леса. Они засыпают, прижавшись к друг другу, и вместе встречают новый рассвет, оставаясь в крепких объятиях.***
Свадебная церемония проходила в одном из особняков. На официальной части присутствовали родственники, друзья, гости, журналисты и даже не очень близкие знакомые. Китнисс была одета в простое белое платье: без лент, воланов, пышных юбок, цветов, камней и жемчуга. Оно просто облегало её фигуру и следом струилось за ней, вырез открывал длинную шею и хрупкие ключицы, спина была открыта, как и руки. Волосы невеста предпочла распустить и почти отказалась от макияжа. Дополнительные украшения в виде серёжек или фаты — девушка отказалась даже примерять, чем расстроила младшую сестру. Но все говорили, что в своей простоте она была необыкновенно хороша. Небольшой букет белых лилий был перевязан длинной шёлковой лентой. Она сжимала его в руке, когда Хеймитч, взяв её под руку, вёл к будущему мужу, стоящему перед аркой из белых ломоносов и лилий в саду. В петлице его строгого чёрного пиджака был крупный цветок белоснежного ломоноса. Пит не улыбался. Он просто смотрел. Прямо, не отводя взгляд, в глаза будущей жены. И, когда она встала подле него, Пит с силой сжал её руку, еле заметно улыбнувшись. Они обменялись клятвами и расписались в документах. Он надел на её палец кольцо: золотое, непривычное, холодное. И Китнисс вздрогнула от его тяжести. Она взяла кольцо, которое отныне будет принадлежать ему, и сделала тоже самое, подумав, что так они привязали друг друга с их помощью. Когда Пит наклонился, чтобы её поцеловать, Китнисс закрыла глаза. Она ощутила, как он медленно и нежно прикоснулся к её губам, не углубляя поцелуй, не делая его сильнее. Очень невинно, трепетно. И невеста ощутила, как из-под ног уходит земля.***
Китнисс обнимала свою маму, положив свою голову на её плечо. Они сидели в беседке, пока в особняке праздновали их с Питом свадьбу близкие люди. Китнисс осторожно сжимала её руки и гладила пальцами её волосы. — Всё будет хорошо, мама. Она плакала, и дочь не знала, что делать. — Не думала, что ты на такое решишься. А вдруг всё повториться, Китнисс? — Нет, больше такого не произойдёт. Китнисс глубоко вдыхала воздух и смотрела на звёздное небо, чувствуя, как её мать успокаивается. — Нам нужно идти, пока нас не начали искать. Невеста вспыхнула, ощущая, что так и не смогла признаться матери в том, что собирается сейчас сделать. Китнисс потянула её за собой, и они пошли по освящённой тропинке к дому. Внутри неё всё тряслось от долгого ожидания. Наконец-то она сможет отвезти Пита туда, где он, возможно, сможет всё вспомнить. Вернуть воспоминания, которые у него силой отняли! Это станет её свадебным подарком. Она так мечтала об этом дне. Когда Китнисс вошла внутрь, стала первым делом искать своего мужа. Многие хотели с ней потанцевать, ведь Пит отказывался, ссылаясь на больную ногу. Девушка нашла его на балконе, где приглушённо слышалась музыка, и подошла к нему, осторожно притронувшись рукой к плечу. — Пит, я… — Где ты пропадала? — он повернулся к ней лицом и сжал её плечи своими руками. — Я боялся… — Не стоило. Всё хорошо, — она улыбнулась, глядя в его глаза, но Пит не проронил больше ни слова. Он потянул жену за собой, сделав несколько шагов ближе к балконной двери, положил одну руку к себе на плечо, а другую сжал в своей ладони. — Но у тебя же болит нога… — запротивилась Китнисс. — Я же обещал тебе, да и боль была лишь отговоркой — не хотел танцевать ни с кем, кроме тебя, Китнисс.В твоих объятиях мир невероятно тих, и все мечты исполняются, пусть до конца танца считанные мгновения...
Они танцевали медленно, под куполом ночного неба, отрешённо слыша приглушённую музыку и шум гостей. Он смотрел на неё, и она отвечала ему таким же взглядом, в котором было всё то, что словами не произнесёшь, а если и скажешь — будет не то.В твоих объятиях все кажется таким понятным, и я не боюсь ничего, кроме того момента, когда наш танец закончится.
В их мире всегда играла эта мелодия, переплетаясь с их сердцебиением. — Пойдём со мной. — Куда? — тихо спросил он. — К воротам. Он кивнул, даже не спрашивая — зачем ей это вдруг стало нужно. Когда она привела его к мотоциклу, Пит лишь молча удивился, ожидая, что она ему скажет, а Китнисс до сих пор не могла решиться на этот разговор. — Понимаешь, — вдруг начала она и тут же замолчала. — Что я должен понимать? — пожал он плечами и очень внимательно посмотрел сверху вниз на неё. — Нам не разрешают уехать в Двенадцатый, покинуть Капитолий, и я считаю это несправедливым, как и ты. Тем более, что эта поездка сможет быстрее вернуть тебе память, чем наши разговоры. Поэтому я спланировала наш побег. Вдвоём. Сегодня. Нас никто не хватится. Они все подумают, что мы уединились в спальне! И до обеда, я уверена, у нас будет время на то, чтобы покинуть столицу. Если ты не согласишься — я пойму. Правда, я… — Китнисс, я не хочу и это может быть опасно. Ты никогда не задумывалась над тем, почему мне стёрли память? Ты понимаешь, с чем нам придётся столкнуться? — Я всё обдумала, Пит, — тихо перебила его. — Я собрала нужные вещи, деньги и необходимую еду с лекарствами. Они в твоей машине. Я взяла оружие, которое у нас осталось. Пит, я понимаю. Понимаю, что там может произойти что угодно. Но я так же знаю, что ты возьмёшь себя в руки, а если нет… я не такая уж и слабая, тебе сегодняшнему я смогу дать отпор. Пит, если… если на нас нападут те люди, если они прознают о том, что мы сбежали из Капитолия, лучше умереть сейчас, чем страдая в этой золотой клетке! Поедем, пожалуйста! Ты вспомнишь всё… — Ты до сих пор не смирилась? — Пит почувствовал, как его кто-то ударил в солнечное сплетение и лишил возможности дышать. Его ударили со всей дури её слова. — Ты не поняла, что я уже никогда не буду прежним? Сердце рухнуло, пропуская удар за ударом. Он ничего не слышал, ничего не видел. Отрешённо, с каменным лицом, сделал несколько медленных шагов назад. Эта боль, это разочарование. Пелена перед его глазами: гнев переходящий в ярость. На себя, на её. Глупец, какой же он дурак, идиот! Знал же, что нельзя вот так просто ей доверять себя, что нельзя… Он сжал в руках прутья кованных ворот и прислонился лбом к ним. Дышать, дышать. Просто дышать. Как же ему хотелось влепить ей, нет, себе пощёчину. Какого чёрта? Какого, спрашивается, дьявола? Привкус предательства на языке, отравляющего, сжирающего изнутри. Её предательства. Действительно, лучше умереть, чем жить вот так. Рядом с ней, занимая чужое место. Лучше умереть в этой идиотской поездке, чтобы, якобы, вспомнить, но он и так знает с её слов достаточно, хоть это и не делает его тем Питом, всё-таки чувства, съедающие его изнутри, от него. Он бы сам, будь на то его воля, никогда не влюбился в эту идиотку. Не влюбился? Может быть. Но ты же любишь её, не так ли? — Я согласен, — тихо говорит он, отрываясь от ворот. Китнисс аккуратно отсоединила юбку от свадебного платья и сложила её. Села за руль мотоцикла и посмотрела на него очень нерешительно, даже болезненно. Он сел сзади и обнял её руками, прижимаясь к ней, утыкаясь носом в пахнущие полевыми цветами волосы. Боль, он чувствовал боль от каждого глотка воздуха, от каждой секунды близости с ней. Боль, которую не передать словами.***
Китнисс вела машину, а Пит спал. Кажется, спал, но девушка не была в этом уверена. Они полчаса назад выехали из Капитолия, и Китнисс спокойно выдохнула. Теперь, находясь на трассе, где было мало машин, девушка увеличила скорость и очень тихо включила радио, чтобы не разбудить Пита. Она, наконец, смогла освободиться от оков. Всё ещё непривычное кольцо на безымянном пальце блестело в лучах восходящего солнца. Она не понимала, почему он согласился. По нему было видно, что Пит этого не хочет и не собирается делать, а потом он резко изменил своё решение. Девушка осталась озадаченной этим. Пит не проронил ни слова, лишь когда Китнисс села за руль, сказал, что поспит несколько часов, а потом сменит её. Девушка думала о прошедшей ночи. Возможно, и не следовало спешить. Кажется, Пит не так её понял, но Китнисс боялась с ним заговаривать на эту тему. Слишком он остро на это предложение среагировал. Не то чтобы она не смирилась. Нет, всё было гораздо глубже. Китнисс хотела, чтобы он был счастлив, чтобы смотрел на своё отражение и не задавался вопросом — он ли это? Она желала, чтобы Пит мог вспомнить моменты, о которых Китнисс не знала. Своё детство, своего отца, своих друзей. Но Пит, кажется, всё понял не так. Разве не видела она в его глазах отчётливое разочарование, а потом неприступную холодность? Разве она могла забыть его слова ещё до больницы, в кухне: «Фактически ты ему не изменяешь. Ведь я — это он». Она понимала это давно, просто отказывалась верить. Пит, потерявший память, её не любил. И только потом его отношение к ней изменилось, а барьер, возведённый ею между ними, рухнул. Нет, она любит его. Китнисс это осознаёт с ясностью, на которую не была способна раньше. И ей всё равно, какой он, помнит ли её. Для Китнисс важно совершенно другое — прекратить его страдания от потери своей памяти, личности, мыслей, чувств. Ей настолько было важно это, что она даже не заметила, как сделала ему снова больно. Во благо, всё во благо. Конечно, Китнисс не отрицала, что могла быть и не честна с собой полностью. Да, ей хотелось, чтобы он вспомнил каждую их совместную минуту. Да, она хотела вернуть часть его обратно не только ради него, но и для себя. Это же не так важно, правда? Если не получится, она не отчаится. Главное, что им удалось сбежать, хотя бы на неделю, чтобы увидеть то место, которое они оба называли домом, чтобы побыть вдвоём. Она думала о сказанном. Китнисс не знала, что делать. Девушка запуталась. Ей казалось, что единственный выход — это ехать вперёд, не останавливаясь и не оборачиваясь, достигая цели. Но нужно было с Питом объясниться, ведь то, что она увидела в его глазах в тот момент, почувствовала в прикосновениях его рук — задело её сильнее пули или стрелы, ранило прямо в сердце.