И я буду в тех тайнах, о которых ты грезишь, И я буду там, где ты утром проснешься, И я буду там, куда ты вечером вернешься, Пока ты не оцепенеешь. Эту песню поет птица, что заперта в клетке, И я свернулся в клубок, как кошка в углу всего, Но не смей чувствовать себя плохо, даже если сможешь, Потому что если не ты, это сделал бы кто-то другой. Это просто — поверить мне. Я покажу тебе такие удивительные вещи, Пока ты не станешь подобен мне. Обожай, обожай меня.
С вершин дальних берегов сознания приближалось чудовище. Она влюбилась в него, и Пит усыпил её бдительность. Она доверилась ему, поэтому его руки развязаны. Ночь. Граница Четвёртого. Теперь только Китнисс ведёт машину. Теперь они спят по ночам. Третьи сутки в пути. Воспоминания стремительно возвращаются. Этот процесс восстановления памяти похож на взрыв ГЭС*, на обрушившуюся платину от напора воды. Память, все воспоминания селятся в его разуме, и теперь он смотрит на всё другими глазами. И ему невыразимо жаль. Где-то в глубине своего сознания, под толщей воды воспоминаний таится тот голос, который он не слушает. Тот, что утверждает: он убийца и создан для убийств. Пит хочет попросить Китнисс связать его руки, но она не делает этого. Ей не наплевать. Снова удар воспоминания под дых. Старо-нового. И щелчок курка над виском, осознание — он виноват во всём, что тогда происходило. На его руках несмываемое количество крови. Он отнял столько невинных жизней. Во всём виноват только он. Они движутся на север. День за днём, приближаясь всё ближе к цели. Пит сходит с ума так же быстро, как едет их машина. А Китнисс закусывает щёку, чтобы не сказать ничего лишнего. Прошлое совершенно страшное, срывающее все засовы, выворачивающее всё внутри. Прошлое, в котором удалось выжить. Прошлое, желающее его настигнуть и убить. Или её. Всё так запуталось. Почему его воспоминания стёрли? Кажется, он сам пошёл на это. Кажется? Всё вперемешку. Всё разбросанно в его голове. Никакого хронологического порядка. Никакого. Водоворот из страданий, радости, горя, наслаждения, страха, боли, гнева, любви, жажды мести, ненависти, ярости, убийств… Убийств. Он хватает ртом воздух. Убийств! Сколько же людей он убил? Насилие, срыв, ревность, злость, напряжение… Тревога, сожаление, жалость, стыд, уныние, мольба… Столько красок чувств и эмоций. Такая огромная палитра. Комок из переживаний. Каждая секунда его жизни в одном мгновении, будто перед смертью. Так и должно быть? Разве он этого хочет? Мириться с самим собой. Как же сложно уживаться внутри своего разгорячённого тела со всеми этими голосами! И не вырваться, не сбежать, не заткнуть их. Его цепные псы, черти под кожей, в груди. Они раздирают его, заставляя делать то, чего он не хочет совершенно. И пока он ещё не всё понимает, пока не сложил весь пазл, у него есть возможность противостоять им. Просто держаться на расстоянии. Настолько далеко от них, от мыслей, насколько это возможно. Дышать, дышать, дышать. И слышать её голос. Да, слушать её голос. Хвататься за него, как за спасательный круг. И держать, держать, держать, не разжимая пальцев, не опуская рук. Она его якорь, спасение, тишина.***
— Давай остановимся на берегу моря, — Китнисс привлекает внимание Пита к себе. — Я хочу искупаться в море, раз уж выпал шанс. — Ладно, — он отстёгивает ремень безопасности, когда машина останавливается под сенью деревьев. Китнисс первая выходит из машины, достаёт полотенце из сумки и уходит к морю. Неровная линия безлюдного пляжа, который находится далеко от населённых пунктов, кажется бесконечной. Пит ступает аккуратно, ощущая песок под ногами. Отлив. Белые, пенные волны отходят от берега на несколько десятков метров. Море кажется живым существом, опасающимся чего-то. И Пит чувствует то же волнение. Китнисс снимает с себя одежду, оголяя бледную, нетронутую летним солнцем, кожу. Волосы она быстро собирает в неаккуратный пучок и босиком бежит в морские объятия. Пит идёт по мокрому песку, оставляя за собой неглубокие следы. Вдоль берега, у самой кромки белоснежной морской пены. Здесь воздух горько-солёный на вкус. За его спиной горы, покрытые изумрудным хвойным лесом. Здесь спокойно, единственное, что движется — море. Единственный источник волнения — море. Или океан. Пит совершенно ничего об этом не знает. Он словно слепой котёнок, впервые увидевший мир: огромный, беспощадный, бесконечно новый. Значит, это место, где родился и жил Финник. Отчего-то ему вспомнился этот мужчина. В этих бескрайних водах, в их шуме был его голос. Голос, который Пит не помнил. Успокаивающий. Дарующий равновесие. «Спрашивай меня, а я тебе отвечу: правда или ложь». «Энни так и делает». «Энни спрашивает». «Успокойся, не кричи!» «Тихо, Пит. Ты же не хочешь, чтобы они тебя пристрелили?» «Энни очень понравился торт, а я так и не поблагодарил тебя». Янтарный закат смягчает все неровности. Он успокаивается, ощущая, как клетка с чудищем захлопывается. Пит опускается на землю рядом с вещами Китнисс и кладёт руки на согнутые колени, точнее на одно колено и протез. Он расслаблен и дышит полной грудью, почти захлёбываясь воздухом. В уголке левого глаза вдруг проступает слеза, и он стирает её большим пальцем. — Пит, иди ко мне! — Я не умею плавать, — отвечает он, но девушка качает головой. — Ты научился, разве не помнишь? Ах, да, точно. Пит научился плавать в новой жизни, не обременённой воспоминаниями о Квартальной Бойне и Одэйре. Он совершенно забыл об этом, словно в его голове произошло замещение: одну деталь выбросили и поставили на её место другую. Он стянул с себя рубашку, майку и брюки. Разулся, оставляя обувь и одежду рядом с аккуратной стопкой вещей Китнисс, и пошёл к ней навстречу. Угасающие лучи солнца падали на водную гладь и распадающуюся копну волос Китнисс. Он остановился в нескольких метрах от неё, когда вода стала ему по грудь. Он боялся зайти дальше, поплыть. Это как с шагами, дыханием или жизнью со своими чувствами. Это трудно и страшно. И там, и там мы боимся утонуть и захлебнуться. — Плыви ко мне. «Не бойся, я рядом. Я тебя подхвачу». Она протягивает ему руку. Ухватиться бы, дотянуться, поплыть. Это просто, просто, просто. — Китнисс, я… …боюсь. — Что? Она ныряет, пропадая под толщей воды, и Пит остаётся стоять в воде с протянутой рукой. Китнисс сбивает его с ног, и он падает на дно. Разве не этого ты боялся? Она хочет тебя убить, разве ты не видишь? Ты ослеп, да? Это игра, просто игра. Она хочет, чтобы я смог вспомнить, как плавать, как нырять, как открыть глаза, а не лежать камнем на дне. Ты глуп как пробка. Он открывает глаза в воде. Это неприятно, непривычно. Это нечто, что он уже делал много раз. Просто открыть глаза и увидеть её над собой, протягивающую руку. «Давай же, хватайся!» И он нерешительно протягивает ей свою руку, сжимая её. Нужно расслабится, нужно почувствовать, как вода сама выталкивает тебя. И он начинает доверять воде, потому что она сжимает его руку. «Всплывай за ней». И он плывёт, выныривая где-то далеко, ногами уже не достаёт дна. Хватая ртом воздух, что почти иссяк в его лёгких. — Не делай так больше, — вырывается у него, и Пит отпускает руку Китнисс. У него прекрасно получается плыть и без её помощи. Он всё равно боится воду, но умеет плавать. — Хорошо, но не будь таким хмурым! — кричит Китнисс ему в спину и начинает смеяться, когда Пит оборачивается, глядя на неё очень странно, будто она только что пыталась лишить его жизни. — У тебя странное чувство юмора.***
Они сидели на берегу возле костра. Китнисс готовила рыбу на огне, а Пит смотрел на дрова. Перед его глазами стояла картина: ночь, снег, валящий стеной, лес, машина, трупы мужчин, которые он тащит по снегу, оставляя за собой кровавый след. Жуткая картина, посылающая по его телу волны мурашек. Убийца. Его руки в крови, и он взрывает динамитом замёрзшую землю, а в воронку сбрасывает трупы, заливая их канистрами с соляной кислотой. Падает снег, а он раздевается, бросая туда же испачканную в крови одежду и переодеваясь в машине в чистое. Вонь, кажется, он помнит её так невероятно реалистично. Убийца! Под утро Пит загребает яму землёй и снегом. Там почти ничего не осталось от трупов. Его пробивает озноб, и Пит отворачивается от Китнисс, от огня, глядя куда-то в лес. Он будто находится одновременно в двух местах. Как странно. Что же этот парень творит? УБИЙЦА!***
Китнисс опускает на плечи Пита плед и протягивает ему тарелку с рыбой и консервированной стручковой фасолью. — Поешь. Девушка чувствует, что всё возвращается, но остановить этого не может. Сейчас он, по крайней мере, знает, где правда, а где ложь. Ей не стоит бояться о собственной жизни. Единственное, что ей не даёт покоя, так это то, что Пит может не выдержать всего, что свалилось на него. Воспоминания никогда не возвращаются безболезненно, тем более в их жизни. Пит ест медленно, нехотя. Как кажется Китнисс, он не чувствует голода. — Я всегда мечтала увидеть море. Оно прекрасно, правда? — Да, — сухо отвечает он. — Ты устал? — Нет, — помедлив, он спрашивает у неё в ответ: — А ты? — Немного, — Китнисс грустно улыбается и доедает рыбу. Она опускает свою голову ему на плечо: — Что ты вспомнил? — Финника. Китнисс закрывает глаза. — И Мэгз, Энни, Боггса… Ещё я вспомнил Тринадцатый и Квартальную Бойню. А ещё я вспомнил «ту зиму». — О какой зиме ты говоришь? — «Ту зиму» после победы и смерти Койн. Помнишь? — Нет, я тогда не разговаривала и, в общем, я… хотела умереть. — Кажется, тогда всё и произошло, Китнисс, — вдруг выпаливает Пит. — Я понял кое-что. Ты знаешь о том, что кто-то убивал… людей. — Тогда много кто умирал и пропадал без вести, — Китнисс пожала плечами. — Я не помню. — Кто-то, кто убивал приближённых Койн, — Пит говорил отчётливо и ясно. — Кто-то убивал их, Китнисс. Они пропадали, но… они все умерли. И я знаю, кто это был. — Что?.. — Сегодня вспоминания вернулись: это был я. Пит придвинулся к Китнисс и смотрел ей прямо в глаза. Он протянул к её плечам руки и сжал их. — Вечерами я поджидал их у квартир. Я был не один, со мной был Хоторн. Он помогал мне, и я… точно помню, как убивал их собственными руками, перерезал им горло и мы заворачивали их тела в плёнку, а потом грузили в машину. И я один вывозил их из столицы в какой-то лес, где не было ни души. Я растворял их тела кислотой. Китнисс, я убийца. — Это бред. Тогда ты пытался вытащить меня. — Как ты думаешь, почему тебя не казнили? Китнисс, ты убила президента. Ты совершила то, что не прощается. Почему же тебя отпустили? Только из-за моих слов или психиатрической экспертизы? Нет, я убил тех, кто желал твоей смерти больше всего. — Пит, это ложь. — Нет! Воспоминание не сверкает, и оно не выдумка. Я убил их собственными руками. Я убил их. Убил, понимаешь? Знаешь, сколько жизней я отнял? Знаешь? Нет? Она обняла его, прижавшись к нему всем телом, уткнувшись лицом в шею, спрятавшись в его объятиях. — Это не важно. Я убила не меньше. Она вдыхала запах Пита, гладила руками по спине, ощущая насколько он зажат, как сильно его мышцы напряжены. Ей не было страшно. Она забыла о страхе. Китнисс было жаль. Пит прикоснулся пальцами к разрезу на её майке и вдруг рванул ткань с силой, так, что она затрещала. — Я… хочу… — шепчет он. — Давно хочу… тебя… Мужчина оттолкнул её от себя так, что она упала на песок. — Нет, я не должен. Он поднялся на ноги и бросил плед в сторону Китнисс. — Я тоже желаю этого, Пит. Девушка подобрала под себя ноги и расстелила плед прямо на песке. Сняла с себя надорванную футболку и спустила бретельки бюстгальтера. — Не шути так со мной. — Я и не думала. Китнисс протянула к нему руку и схватила штанину его брюк. — Если я убью тебя? — Не убьёшь. — Если я перестану себя контролировать? — Я тебе не позволю. — Если я причиню тебе боль? — Плевать. Пит опустился рядом с ней на колени и распустил её волосы, а потом зарылся в них пальцами. — Ты хотя бы однажды получала удовольствие от моих прикосновений? — прошептал он, слегка прикасаясь подушечками пальцев к её ключице, шее и подбородку. Очень медленно, трепетно и нежно. — Ты хотя бы раз ощущала то, что означает: «я хочу тебя» и «я люблю тебя»? — он целовал впадину за мочкой её уха. — Тебе хотелось этого? Ты представляла это, не так ли? Но испытывала ли ты когда-нибудь хоть что-то, кроме жестокости с моей стороны? Китнисс сглотнула комок в горле и тихонько охнула, когда он поцеловал её правую грудь, оставляя красный след на молочной коже. — Китнисс? — требовательно позвал он, возвращая её внимание к своим словам. — Нет. — Хочешь, чтобы было всё по-другому? — он расстёгивал её брюки, а потом стягивал их с её ног, оголяя всё больше тела. — Да. — Тогда я кое-что открою тебе. Её тела касаются его руки, а она пытается притянуть его к себе, но Пит не позволяет. Он решает, что не притронется к ней. Он будет её любить, но не использовать. Добровольный мазохизм, пусть ему потом и не заснуть ночью. Быть на грани, подвести себя к ней. Так, чтобы дрожать от возбуждения, но не брать, а только отдавать. Целовать под коленями, гладить руками бёдра, проводить языком по солоноватой коже вокруг родинки на вершине её бедра. Исследовать тело, которое так сильно желаешь. Каждый сантиметр, не упуская ни малейшей клеточки. Если бы он мог слиться с ней, вобрать её в себя — сделал бы это, не раздумывая. О, его девочка так сладко стонала под его руками, от его ласк. Пит перевернул её на живот, целовал её шею, прикасался горячим дыханием её затылка. Он так откровенно желал показать ей, что бывает по-другому. Совершенно по-другому. Нежнее, мягче, слаще. Пит хотел показать ей то чувство, что селится внизу живота, открыть то желание, что сковывает изнутри, придавливая к земле, не давая освобождения. Он хотел подарить ей свободу собственными руками, открыть для неё настоящее сильное чувство, от которого прошибает насквозь. Пит ложится за её спиной, притягивая девушку рукой. Китнисс смотрит на горящий костёр, а его руки ласкают её грудь. Пальцы нежно прикасаются к соскам, и те твердеют ещё сильнее. Она ёрзает и стонет, не в силах сдерживаться. И Пит опускает свою руку вниз, раздвигая плотно сжатые бёдра, и осторожно прикасается к ней там. Китнисс охает, пытаясь отодвинуться, но Пит не даёт ей этого сделать. Он целует её дрожащее плечо, опускаясь к лопаткам, и всё ласкает, ласкает, ласкает. А у девушки дрожат губы, на глаза наворачиваются слёзы. Стыд накрывает её от макушки до пят. — П-пожалуйста, — Китнисс не угадывает свой дрожащий голос, а Пит понимает всё, но не даёт то, что требует её тело. Он отодвигается от неё, и Китнисс вновь укладывается на спину. — Пит! Мужчина переводит дыхание, и садится между её ног. Она пытается расстегнуть его одежду, но Пит не даёт, отталкивая её руки. Он опускается перед ней, укладывая её ноги себе на плечи, и прикасается языком там, где всё пылает. Проводит вверх, вниз, лаская по кругу. И её тело отзывается на каждое прикосновение, но разум… мысленно она проклинает его. Стыдно, так стыдно! Чем она заслужила такое к себе отношение? Почему? Её щёки горят, и ей кажется, что она сорвётся на крик. Лишь бы выбраться из-под его рук, но вот предательское тело дрожит, прижимает его к себе. Ближе, ближе, сильнее. И сердце захлёбывается кровью. Она задыхается. Ей плохо или хорошо, всё так спуталось. Когда Китнисс начала всхлипывать громче и чаще, Пит окончательно потерял остатки самообладания. Та грань, на которой он оказался, резала всё его существо, изводило тело и разум. Он отстранился от неё и проник в её лоно сначала одним пальцем, потом двумя. Ритмично двигаясь внутри неё, он представлял, как берёт её прямо здесь. Как входит, доводя её до оргазма. Но не перешагивал черту, даже не прикасался к себе. Отдавал то, что забирал раньше у неё. И Пит не понимал, почему по её щекам бегут слёзы. Он оперся одной рукой о землю и навис над её лицом, всё ещё доводя её тело до безумия. — Посмотри на меня. Китнисс открыла глаза и встретилась с ним испуганным взглядом. — А теперь поцелуй. Она энергично замотала головой из стороны в сторону. — Поцелуй, говорю, — Пит почти рявкнул, и Китнисс повиновалась, ощущая на его губах собственный вкус, чувствуя этот запах. И тут её тело содрогнулось, а все мысли улетучились, оставляя после себя блаженную пустоту и чувство постоянного стыда. Самое опасное — пересечь грань.