I Love You, Lou

Стрелки часов безумно медленно двигались и я не мог дождаться конца пары. У меня было не то, что плохое настроение… У меня его не было совсем. Будто из меня вытащили все живое, я был пуст и из-за этой пустоты мне было так плохо, что я не улыбался весь день, не смеялся над Лиамом, который побрился и постоянно трогал себя за подбородок, хотя там ничего не было; не смеялся над ним, когда тот чуть не свалил на голову женщины детское питание, а она потом отчитывала его; даже не улыбнулся, услышав от Зейна, что завтра первые тренировки перед матчем. Меня мучили все возможные мысли касательно меня и Гарри. Я не мог поверить, что я, черт побери, опять поцеловал его. Почему я делаю это? Почему я не могу забыть чертового Стайлса? Я мог бы просто сказать, что я идиот и предложить ему общаться. Хотя бы общаться! Но у меня такое ощущение, будто я не смогу сделать и этого. Будто мой организм настроен на программу «косячь по полной», и я не могу ничего остановить. Но если я не остановлю эту программу, то я, возможно, останусь полностью пустым. Как такое возможно? Ну, не может же человек так действовать на меня? — Томмо. Томлинсон! Мишка Бу! — я вздрагиваю и поворачиваюсь на звук, встряхивая волосы и глубоко вздыхая. Зейн сидел напротив, склонив голову и рассматривая меня слишком проницательно. Клянусь, у меня внутри даже что-то шевельнулось. — Да, Зейн? — я подпираю щеку рукой и смотрю на него из-под ресниц, рисуя линии в своем блокноте и совсем не слушая профессора, который увлечено что-то говорил. — Ты странный, Томлинсон, что у тебя происходит? — Зейн смотрит на мою руку, двигающуюся над блокнотом. Я пожимаю плечами и неопределенно вздыхаю, из-за чего Малик закатывает глаза и подсаживается ко мне ближе; его рука обвивает мое плечо и прижимает к себе. Зейн всегда чувствовал, когда мне хреново, и я ему безумно благодарен. Я любитель объятий, как не крути, и мне всегда становилось лучше, потому что ты буквально чувствуешь поддержку и опору. Я не какой-то там сентиментальный идиот, но обниматься действительно люблю. Наверное, это моя маленькая слабость. — Томмо, мне кажется ты многого мне не рассказываешь. Я, конечно, тебя не виню, но ты мог бы хотя бы поделиться со своим лучшим другом, — Малик крепче сжимает мое плечо, все также разглядывая мои рисунки, и, честно, я сам не знал, что сейчас рисую. — Извини, я просто сам не понимаю ничего. Мне нужно отдохнуть, съездить к маме и сестрам. Может, потом я разберусь в себе хоть немного, — я откидываю карандаш и привлекаю к себе пару взглядов. Почему-то это меня слегка взбешивает и я показываю смотрящим на нас средний палец и одними губами произношу: «Пошли нахуй». Я сегодня злой, они перетерпят. — А что хоть случилось? — Малик смотрит на меня, нахмурив свои брови. В его карих глазах читалось нескрываемое волнение. А я просто срываюсь. Не знаю почему. Не знаю, зачем. Просто, как бы я не хотел успокоиться, перед моими глазами стоял утренний поцелуй, и я полностью горел, плавясь, как шоколад. Плавились все мои нервные клетки и я хотел кричать от того, как все во мне бунтовало. — Ничего, Зейн, все заебись! — я буквально шиплю чуть громче, чем следует. На меня теперь смотрят все студенты, широко распахнув глаза. Я хватаю свою сумку, выпуская воздух через сомкнутые зубы. — Интересно, правда?! Как же все заебало, — я сам не понимаю, как мой голос срывается на рык, пока иду под восклицания профессора к выходу, громко хлопая большой массивной дверью. Я бегу неизвестно куда и зачем. Я просто бегу, чтобы успокоиться, потому что я боюсь сойти с ума от того, что внутри меня все разрывается на куски. Я бегу, уже задыхаясь и спотыкаясь о собственные ноги. Университет далеко, мой телефон разрывается от звонков, а моя грудь разрывается от чувства, которое я сам не могу объяснить. Все неправильно. Но все не должно быть неправильным. Нет. Черт подери. Я с рыком ударяю в каменную стену и взвываю от боли. Что со мной происходит? Зарываюсь руками в свои мокрые волосы и оглядываюсь кругом, пытаясь понять, где я. Но, поняв, куда я прибежал, я взываю еще сильнее и присаживаюсь на корточки, смотря на кафе на другой стороне дороги. Разноцветная вывеска гостеприимно приглашала зайти внутрь. Но я знал, если я зайду, то натворю таких дел, которые моя задница никогда не разгребет. Я такой жалкий. Сжимаю кулаки. Я просто жалкий и не могу справиться ни с собой, ни со своими чувствами, да и вообще понять, что со мной происходит. Мне просто надо почувствовать себя невиновным, надо свалить это тянущее вниз чувство на кого-то. Избавиться. Врываюсь в знакомое кафе без понятия о том, что хочу сделать. Оглядываю посетителей и медленным шагом иду вглубь помещения, пытаясь не взорваться и не начать громить все кафе. Чувствую, как подрагивают руки, а грудь вздымается вверх из-за долгого бега. Устремляюсь в сторону самой кухни, распахиваю дверь под недовольные возгласы официантов и ищу взглядом одного того, кого мне нужно. Он стоит над тестом, перемазанный в муке, рядом с ним копошатся еще несколько пекарей. Кудрявый поворачивает голову на громкие крики официантов и как только я встречаюсь с ним взглядом, моя кровь закипает. Его бейджик бросается мне в глаза и я опять виню его во всем. В том, что интересуюсь им, интересуюсь парнем-наркоманом, не могу, черт побери, относиться к происходящему с ним со свойственным мне пофигизмом. Я смотрю на него, не в силах что-то сказать. Он обеспокоен и его руки слегка дрожат, зеленые глаза испугано смотрят на меня, а я готов кричать. Кто-то дергает меня к выходу, умоляющим взглядом смотрю на него, без понятия зачем, и вообще, искренне не понимая, какого хрена я явился сюда. Но он что-то велит людям, которые скручивали мои руки за спиной, а я, похоже, даже не ощущал этого. Меня отпускают, Гарри подходит ко мне и, выталкивая из кухни, ведет куда-то в сторону, к другой двери, ведущей, похоже, в раздевалку персонала. Как только мы остаемся совсем одни, я не могу больше держаться и, сжимая кулаки, кричу, срывая свой чертов предательский голос: — Я не могу больше! Я схожу с ума из-за тебя и я без понятия почему. Моя голова разрывается. Ты сводишь меня с ума, я боюсь взорваться, Гарри! — он шикает на меня, подставляя дрожащий указательный палец к кончику носа. Он обеспокоен и удивлен, его грудь также часто вздымается, как и моя и мне кажется, даже его кудряшки напряжены. Каждая мускула лица подрагивала и он тоже не понимал о чем я, как и я сам. — Гарри, я не могу больше чувствовать себя виноватым перед тобой. Блять, если я противен после всего, так и скажи, но я больше не могу чувствовать это. Меня рвет на части. Я жалок, можешь сказать, что я гей, пидор, какие еще ты знаешь ругательства, давай! Я просто хочу, чтобы ты все это забыл, все поцелуи и другие моменты. Гарри, пожалуйста, прошу, у меня никогда в жизни не было влечения к парням, все поцелуи — ошибки, — под конец своей речи я хриплю и, кажется, даже плачу. Я действительно жалок. Мое горло болит от крика и мне даже становится заметно легче в груди, но все равно какой-то камень тянул меня вниз. Он смотрит на меня испугано, его рот полуоткрыт. — Луи… — Просто, пожалуйста, Гарри, я противен сам себе, — я закрываю ладонями лицо, как же мне стыдно. Я плачу перед парнем, которого целовал. Теперь-то он точно подумает, что я жалкая размазня, которая не может сдерживаться перед его пронизывающими сердце зелеными глазами и просто не в силах победить чувства. — Не говори так, Луи, — его голос тоже дрожит, но не так, как у меня. Уверен, что сейчас я даже слова сказать не смогу. — Я все забуду, честно, Луи. Я не хочу, чтобы ты мучил этим себя. Луи, хорошо? — я ощущаю, как его теплая рука ложится мне на спину, и я рыдаю сильней. Черт, и давно я стал таким? — Не плачь, пожалуйста, да? — его теплое дыхание разносится над моим ухом. Не знаю, как он узнал о моей слабости к объятьям но, как только он крепко обнимает меня, утыкаясь мне в шею, я начинаю успокаиваться. Терпкий запах выпечки пробирался в грудь, с которой я снял тяжкий камень. Но что-то оставалось там. Что-то во мне восторженно говорило, что он не стал унижать меня, а наоборот, начал приободрять. И это что-то осталось на месте пропавшего камня и не хотело уже оттуда убираться. Это было не то чувство, что тянуло меня до этого, это чувство заставило меня впервые за день улыбнуться, а затем эта улыбка превратилась в истерический смех. Я такой идиот, честно говоря. — Я сбежал с пары и оторвал тебя от работы, только чтобы поныть. Я придурок, прости, — я говорю, после того, как окончательно успокаиваюсь слегка покачиваясь на ватных ногах в его объятьях. После всего осознание моей тупости рубануло мне в голову, но возвращаться обратно я не хотел. Я боялся потерять эту легкость от объятий, боялся, что камень чувств вернется и на этот раз я точно утону. — Ничего, все хорошо, — он шепчет мне на ухо почти мурлыкая, и я теряюсь. Боясь сделать что-то еще необратимое, я легко отстраняю его от себя и глуповато улыбаюсь. — Ты точно не считаешь меня ге… — Луи, у нас с Найлом тоже были неудобные моменты, но мы до сих пор лучшие друзья и ничего большего между нами нет, ну, кроме нескольких пьяных поцелуев. Не думай об этом, — он отстранено улыбается, смотря куда-то в сторону. Не обращаю внимания на его грустный взгляд и смеюсь, чувствуя еще большую легкость на душе и груди. Я мог бы тоже не обращать, черт подери, внимания на все свои предрассуждения. Безумно. У него были поцелуи с Найлом и он, видимо, никогда об этом не задумывался. Я чертов придурок. — Хорошо, еще раз прости, — я почесываю затылок, продолжая чувствовать себя немного дурачком. Мне еще следует извиниться перед Зейном и профессором. Но, честно, это не имеет никакого значения, потому что я хотел бы отблагодарить как-то Гарри, хотя я еще немного отстранено чувствую себя в его присутствии. Наверное, это из-за того, что я мучаю себя странными мыслями насчет него, например, о таблетках или о той тайной поклоннице. Я мог бы узнать его ближе. По-крайней мере, попытаться его понять. — Слушай, может, прогуляемся в парке вечером? Я хочу поблагодарить тебя за то, что побыл моей жилеткой. И еще я хочу познакомиться с тобой заново. Забудем все, — я выжидающе смотрю на него, поглаживающего свои пальцы. Его взгляд был грустным, но он быстро переменился и стал добрым. Его глаза добрые. Они всегда были такие, но я благополучно не обращал на этого внимания, потому что ранее видел только темноту. Господи, да они искрятся радостным огнем. — Конечно, Луи, — он замечает мой взгляд и вновь опускает глаза. — Здорово. Тогда в шесть в парке! Спасибо тебе, я действительно очень благодарен тебе, что ты не прогнал меня, я еще та истеричка, — я крепко сжимаю его в объятьях, к его неожиданности. Он издает еле слышное шипение, и я понимаю, что стою на его ноге. — Ой, извини, — я смеюсь и встаю на пол. Мы встречаемся взглядами, находясь уже ближе друг к другу. Цепляюсь рукой за его плечо, задыхаясь от того, сколько в его глазах нескрываемой доброты, нежности и много маленьких смешинок. Сам не замечаю, как перевожу взгляд ниже и обвожу им линию его губ. Припоминаю вкус его губ: сладкий и умопомрачительный. Закусываю губу и прикрываю глаза, представляя на секунду поцелуй, но затем меня словно обливают водой. Я отскакиваю от Гарри, сбито дыша и пытаясь успокоить часто бьющееся сердце. Что за…? — У-увидимся вечером, — я сглатываю, понимая, что не могу избавиться от чертового ощущения его губ на своих. Его взгляд прожигает мою спину, но я не могу повернуться, чтобы попрощаться с ним нормально. Я ничего не понимаю. Мне точно нужно вернуться домой, забыть к чертям весь бред про поцелуи с парнем. Отвлечься. — Пока, Луи. Но я ведь не смогу отвлечься, кого я обманываю?

***

— Мама? — я сжимаю трубку между плечом и ухом, готовя себе утешительный бутерброд. С Зейном я еще не поговорил. Мне, наверное, придется пережить целую атомную бомбардировку от него, и есть вероятность, что он надерет мне за выходку зад, поэтому я удачно избегал разговора. И сейчас уже приближался вечер, мне нужно было собраться, чтобы встретиться со Стайлсом и я, естественно, совсем не хотел ни о чем с Маликом говорить. — Луи! Мама, это Луи! — у меня расплывается улыбка, едва я слышу по-детски радостный голос Лотти. В трубке раздаются шуршания и еще множество непонятных звуков. Я смеюсь, зная, как все они ждут моего звонка, ведь звоню я довольно редко. — Кто нам звонить соизволил! — мама пытается злиться на меня, но ее ложь легко распознать, а еще она не сдерживается и хихикает. — Мы скучали, дорогой. Как у тебя дела? Я улыбаюсь слыша ее голос, который вызывает приятные мурашки. Я действительно скучаю по семье и временам, которые проводил с ними. — Отлично, мам, — немного лукавлю, но не хочу расстроить ее и нагружать какими-то своими идиотскими проблемами. — А как Эрни и Дорис? — Проказничают, ждут тебя в гости, Луи, — я откусываю бутерброд и сажусь на стул, разглядывая висящие на стене несколько рамок с фотографиями. На каждой из фоток с семьей я искренне улыбаюсь. Мне нравится, что они делают это со мной. И мне просто нужно почувствовать это вновь, почувствовать себя глупым мальчишкой, постоянно вытворяющим глупости. — Как раз хочу выбраться к вам в выходные, соскучился, — я жую бутерброд, поэтому говорю с забитым ртом. Мама цокает языком. — Прожуй то, что ешь, а потом обсудим твой приезд, — как только она произносит это, девчонки на заднем плане радостно вскрикивают. Они всегда подслушивали разговоры со мной, это смешно, на самом деле, но я не могу винить их в том, что они скучают. Я улыбаюсь и все же прожевываю бутерброд, дабы не злить мать. Решив, что в субботу ранним утром я выезжаю в Донкастер, а мама готовит мой любимый шоколадный торт, мы попрощались, предвкушая будущую встречу. Кстати, о встречах. Я смотрю на время и вспыхиваю. Уже пять минут! Черт! Я убегаю в комнату, на пути, как всегда что-то роняя. Проклинаю тот день, когда впервые опоздал и решил, что это будет в порядке моих дел. Мне безумно хотелось начать со Стайлсом все заново, узнать, что он скрывает и, возможно, выйти на верный путь, чтобы найти тайную поклонницу. Да, и вообще, в конце концов, мне нужно нормально общаться с соседом моего возраста и Зейн будет рад, когда узнает об этом, потому что сразу заметно, как Хоран зависим от Гарри. Только вот, что-то я ни разу не видел его в квартире Гарри и вообще их вместе поблизости. Ну, не в том дело, а факт остается фактом, потому что видно, что дружат они довольно давно. Начнем неделю исправлений, начиная с Гарри. Выбегаю на лестничную площадку и буквально сталкиваюсь с каким-то парнем. На его лицо был натянут капюшон, и я не мог различить черт его лица, но ростом он был примерно с меня. Раньше здесь я его никогда не видел. От нахождения с ним мне стало не по себе, а когда тот взглянул на меня, сверкнув глазами из-под капюшона, и рванув, убежал, мне стало совсем нехорошо. Что это было? И кто это вообще? На сердце расползалась тревога, а я смотрел на лестничный пролет, будто бы этот парень мог появиться из неоткуда. Перевожу взгляд на пол и замечаю, что на нем лежит скомканная бумага. Ни капли не удивляясь, потому я уже часто нахожу странные вещи, поднимаю ее и разворачиваю. На бумаге, как ни странно, небрежным почерком написан адрес жительства Гарри. Так. Я даже боюсь предполагать, зачем был здесь этот парень. Комкаю и сую бумагу в карман, прикрывая глаза, медленно считаю до десяти, чтобы успокоить беспокойное сердцебиение. Разве для этого я начал неделю исправлений, чтобы самому не забыть странные вещи касательно Стайлса? И едва заканчиваю на десяти, дверь за моей спиной хлопает, а рядом со мной появляется Стайлс в забавной шапочке с ушами и мордочкой. На нем также сиреневая толстовка с надписью «Jack Wills» и я удивляюсь про себя, что он променял свое фирменное пальто на толстовку, да и черные скини-джинсы на бежевые свободные штаны, но как только хочу сказать это ему, до меня доходит. Он действительно хочет начать знакомство заново. С того момента, когда он приехал сюда в таком одеянии и не обратил на меня, сидящего на лавочке в обнимку с Эль, никакого внимания, с того момента, как он начал игнорировать меня. Я слегка улыбаюсь, забывая все заботы и не понимая, как этот парень может делать что-то плохое. Да, я всегда пугался его взгляда, но я никогда не замечал в них маленького лучика доброты, который сейчас во всю светил в его по-детски невинных глазах. Я протягиваю руку вперед, пытаясь не засмеяться в голос от задуманного мной шоу. — Здравствуй, я Луи Томлинсон, я твой сосед напротив, — я ощущаю, как его рука несильно сжимает мою. Легкий разряд мгновенно проходится по моим пальцам, а я пытаюсь скрыть, как моя рука слегка подрагивает от этого. Чертовщина. — Я Гарри Стайлс и мне очень приятно познакомиться. Как насчет прогулки в парке? — он трясет мою руку, касаясь кончиками пальцев моего запястья. Я не сразу осознаю, что он сказал, потому что был увлечен тем, как его пальцы поглаживают мои запястья. И это чертовски странный жест. — Эмм, а, отлично, да, только с тебя угощение, — я хитро улыбаюсь, пытаясь скрыть за этой улыбкой, как трепещет моя душа, потому что он еще не разорвал рукопожатия, а сейчас нагло поглаживал меня по руке, довольно улыбаясь. Это не мужское рукопожатие, и его лучше разорвать. Немного резковато одергиваю руку, продолжая широко улыбаться. Он кивает на мои слова, и мы наконец спускаемся вниз, пока я, незаметно от его глаз, судорожно поглаживал свою руку, ощущая себя не в своей тарелке. — Что насчет прогулки в парке, а затем посидеть в кафе или, может быть, в клубе? — на последних его словах, я прищуриваюсь, ища подвоха в словах, но он все также смущенно улыбался, спрятав руки в карманах толстовки. Пряди его кудрей, выглядывающих из-под шапки, забавно торчали и делали его еще более невинным ребенком. Я медленно отбросил все предрассудки и, глубоко вздохнув, приобнял его за плечи, встречая новые разряды от касания с его теплой, из-за его же тела, толстовкой и, сказав, что я полностью согласен, мы направились в парк, решив, что сначала вдоволь нагуляемся, учитывая, что сегодня довольно теплый день. Только вот у собирающихся туч были другие планы. Я не хотел бы обвинять себя в эгоизме, но это именно он, потому что кое-кто постоянно искал повода коснуться своего ново-испеченного друга, чтобы почувствовать, как бегут приятные мурашки по всему телу. Мы обошли почти весь парк, сначала прибывая в родной тишине, а затем в смешках и моих касаниях к нему. Сейчас я благополучно отнял у Стайлса шапку и убегал от него со смехом, пытаясь не столкнуться с группами народа, которые удивленно, или же, покачивая головой, смотрели на бегущих нас, смеющихся во все горло. Я ощущал необъяснимую легкость, не то, что в начале дня. Словно едва Стайлс сказал, что он готов забыть весь бред случившийся с нами, я избавился от груза. Хотя так и было. Я был безумно рад, что он не начал отталкивать меня и согласился на новое знакомство. Я рад, что сейчас мы ведем себя как дураки, веселящиеся, словно в далеком детстве. Надеюсь, наши перепалки закончились, но одно мне не давало все же покоя. Почему я так остро реагирую на него? Буквально. От еле уловимых касаний я покрываюсь мурашками, а смотря в его глаза, теряюсь, будто бы попадая в другое пространство, и я даже не замечаю, как идет время. Это странно, но я не хочу сейчас думать обо всем этом, хотя бы потому, что я выдохся, а Стайлс догнал меня и запрыгнул на меня же верхом, и мы вместе упали на газон, кряхтя и смеясь от удара с землей. — Не смей красть мою корону, — Гарри стаскивает с моей головы свою ушастую шапку, сбито дыша, и надевая ее на себя, падает на траву, смотря на небо, затягиваемое тучами. — Корона? Ха, и король чего ты? — я смеюсь, поворачиваясь на бок, и смотрю на него сверху вниз. Его ярко-розовые губы были приоткрыты, грудь тяжело вздымалась вверх, а кудряшки были мокрыми от пота. Мы пробежали, наверное, пол огромного парка, так что не только он устал, да и я тоже. Пытаюсь не обращать внимания на его губы, но откровенно пялюсь на них, опять теряясь где-то в своих мыслях. — Я король котиков, — он счастливо улыбается, глядя на меня, который, не отрываясь, смотрел на его приоткрытые губы и испытывал тягучее ощущение в животе. Наверное, я даже в лице изменился, потому что он поднимает руку и слегка сжимает мою щеку. — Ты чего? — я прикрываю глаза, потому что безумно хочу поддаться касанию. Я сам себе на удивление беру его руку в свою, чуть сжимая, но понимаю, что это не входит в контекст, поэтому резко перехватываю его запястье и седлаю его бедра, занося уже обе руки над его головой. Я делаю черти знает что. Он, кажется, начал дышать чаще, а в его глазах проскочила искорка удивления и веселья. — Я здесь король котиков, — я шепчу над его ухом, давая себе мысленный подзатыльник. Я ощущаю, как он вздрагивает от близости и слегка дергается, пытаясь выбраться из моих рук, хотя до этого не сопротивлялся. Я отстраняюсь, слишком и слишком медленно, поглощая его — именно его — запах и обводя взглядом губы, которые вблизи выглядели еще привлекательнее. Дерьмо. О чем я думаю? Сцепляя челюсти вместе, сдерживаю себя и думаю о том, что нужно найти девушку, но в следующую секунду на мое тело налетают пальцы и начинают меня бесстрашно щекотать. Я мгновенно оказываюсь под телом Гарри, а он беспощадно щекочет меня. Я, не сдерживаясь, смеюсь, извиваясь под его руками и пытаюсь хоть как-то отомстить, но все попытки тщетно проваливаются. — Ха-ха-ха, Гарри, помилуй! Ах-ха-ха, — я уже начинаю плакать от смеха, но мой голос срывается и я начинаю хрипеть, пока он продолжает беспощадно щекотать меня. Извиваюсь под его телом и ударяю по его непослушным ладоням. — О, будешь знать, как на короля наезжать, смутьян! — его пальцы пробираются мне под свитер, и на меня накатывает новая волна смеха: я задыхаюсь, размахивая руками. Его пальцы холодные, а моя кожа горячая, это странное сочетание начинает действовать на меня не менее странно, поэтому постепенно его прикосновения начинали мне нравиться, да и плюс к тому, он сидел, черт дери, на моих бедрах и задевал, ненароком, ненужные в данный момент места, и я удивленно замечаю, что чуть не простонал вместо нужного смешка. Дерьмо. Срочно нужна девушка. — Помилуй, к-король, я-я больше не буду, — я распластываюсь на земле, разводя руки в стороны, мои щеки горят и я знаю, что не только от смеха. Он злорадно ухмыляется и прекращает щекотать меня, а я удовлетворенно выдыхаю. Или облегченно? — Так и быть, мой раб, — он плюхается рядом и я чувствую, что он наблюдает за мной. Его взгляд прожигает кожу на моих щеках и забирается под нее, разжигая внутри пожар. Я смотрю на него и замечаю изменение в его настроении и в выражении лица: его зеленые глаза были чуть темнее обычного, а взгляд был полностью рассредоточен. Я слегка хмурюсь, и хочу спросить, что случилось, но тот мгновенно переводит взгляд куда-то вдаль и радостно, по-детски, вскрикивает, несясь в ту сторону на всех ногах. Я, широко распахнув глаза, оборачиваюсь в ту сторону, куда он рванул и сам невольно смеюсь. Кудрявый покупал яблоки в карамели, настолько воодушевленный этим, что я мог видеть, как он подпрыгивает, расплачиваясь с продавщицей. Он возвращается ко мне с самой широкой улыбкой в мире, смотря на два карамельных яблока на палочках в своих руках. Я встаю, отряхиваясь от травы и поправляя свой задранный свитер. Стайлс вручает мне в руки яблоко, смотря на свое, как на самое прекрасное сокровище в мире. Выдавливаю смешок и откусываю от своего яблока, увлекая впечатленного Гарри на скамейку по близости. — Это моя чертова слабость, я продам все за эту штуку, — он вдыхает сладкий запах яблока, а я смеюсь, кусая свое и любуясь тем, как он кусает свое яблоко и медленно прожевывает, закрывая глаза. Стоп. Я этим любуюсь? Нервно сглатываю, крутя в руках покупку. Стайлс открывает глаза и удовлетворенно стонет, кусая яблоко еще раз. Черт побери, что же он творит. — Безумно вкусно, почему ты не ешь? — он поворачивается ко мне, застывшему на просмотре зрелища из него же самого. В моей голове стоял его голос. Точнее то, как он, удовлетворенный вкусом карамельного яблока, простонал. Судорожно выдыхаю, ощущая, как потеют ладошки. Уже не считаю хорошей идеей нашу прогулку, потому что не должен я сейчас возбуждаться от того, как парень есть чертово яблоко. Я не должен, потому что мы забыли все, что было прежде! Блять. Пожалуйста, перестань облизываться. Откусываю от яблока, опустив взгляд. Не смотри на него. Не смотри. — Хей, Луи? — его ладонь ложится на мое плечо, и я снова реагирую неправильно, прикрывая глаза и сглатывая. Да, к черту. Почему я так чувствителен сегодня?! — Пошли в клуб, Гарри, — я распахиваю свои глаза и могу быть уверенным, что они у меня потемнели от голубого до сероватого оттенка. Гарри смотрит на меня своими невинными глазами, обрамленными пушистыми ресницами, и я корю себя за то, что смотрю в уголок его губ, где покоилась часть карамели. Тянусь к нему большим пальцем, убирая легким движением оттуда карамель. Гарри посмотрел на меня во все глаза, отрываясь от поедания яблока. И почему он такой красивый? Блять, да, он чертовски красивый. Закусываю губу когда бороться с чувствами становится невыносимо. Обвожу ладонью его щеку, смотря прямо в его глаза, светящиеся чем-то теплым и ласковым. Я умираю, наверное. Я чертовски путаюсь во всем и понять не могу, откуда взялись все мои мысли. И я не могу понять почему его нос так близок к моему, а дыхание давно опаляет кожу моих покрасневших щек. Я схожу с ума. Сколько раз мне нужно вбить в голову то, что мои поступки немного неправильные? Сколько раз я еще наступлю на те же грабли? И впереди меня ждет еще большое количество этих самых граблей, пока я не осознаю всего того, что творится со мной.