Маленький (не)опасный зверь

Скатра проникла в их жизнь так быстро, закрутилась огоньком в ней, захватила большую часть любви и внимания, совершенно очаровала. Акита никогда не удивлялась ей слишком сильно, принимая малышку такой, какая она есть. Слишком смышленой для дракона, слишком активной, слишком везде сующей свой нос. То, что она не была обычной, было очевиднейшее; и никто в Инквизиции никогда не сомневался в одном простом факте. Скатра не была обычным драконом. Акита не удивлялась и тому, что малышка с золотисто-алой чешуей тянулась к Соласу. И что это было взаимно, потому что покровительство эльфа было столь очевидно, что даже немного забавно. Он пекся о малышке, проводил с ней больше всего времени, помогал ей учиться летать, занимал ее работой по тасканию каких-то вещей. Он привязался к ней гораздо сильнее любого члена их организации. Когда они встретили Мерриль и было озвучено, что Скатра — говорящая, Акита абсолютно не удивилась. Она поняла, что в глубине души давно знала, что Солас и малышка как-то общаются между собой. Что с ней может общаться Коул, который и назвал «настоящее» имя их драгоценной Монетки. А Монетки ли теперь? Она так выросла. Это было так очевидно. Совсем глупый мелкий дракон, во всем поведении которого читалась детская наивность, сейчас был размером с мабари. Но… в ее действиях была тактика, далекая от детского «захотел и сделал». Чего стоила Мерриль. Она ведь, подруга Хоук, оказалась тут абсолютно не просто так. — Так значит, ты слышишь ее, — именно так начала свой диалог с Соласом Адаар, едва они вернулись в Скайхолд. Эльф даже не вздрогнул, лишь повернул голову к кунари и легонько кивнул. Предмет разговора был очевидным. — Как давно? — С первой минуты, Акита, — спокойно отозвался этот остроухий. Кунари даже не нахмурилась, вопреки ожиданиям эвануриса. — Мне, пожалуй, интересно, почему это было тайной, но не настолько. Вопрос другой — кто она? Солас вздохнул и отвернулся к новой своей фреске. Там только вырисовывались непонятные контуры, так что, вглядывайся сколько угодно, еще ничего не поймешь. Адаар кивнула сама себе: он достоверно не знал, что тоже не удивляло. — Это не понятно мне, Инквизитор, — маг отложил кисти и краски, поворачиваясь к девушке и слезая с деревянного постамента, на котором и устроился. — Я изучал ее с самого первого дня, но так и не нашел ответа на этот вопрос. Она — не дух и не демон… — Разумеется. Ни духи, ни демоны не ведут себя так, — покивала Акита, скрещивая руки на груди. У Соласа был… странный, печальный взгляд. Словно бы его что-то безумно расстраивало. — А я-то думаю, почему вы так близки? А ответ оказался проще, чем форма рогов Быка. — Я не знаю, кто она, Акита. Она сама не говорит, но один раз ответила, что у нее тут большая миссия, — он повел плечами. Догадки терзали его, догадки изматывали его сознание. Он отчетливо помнил, как однажды от Скатры шла энергия Древних Богов. Пугающая, темная, жадная, как сами они. Он не спросил тогда, побоялся напугать ее, а сейчас жалел. Ведь что-то могло произойти. — Никто не знает. И даже не догадывается, — Акита запустила руку в свои волосы, вздыхая. — Я говорила со многими. Коул, Мерриль, Амелл, Морриган, даже Хоук. Все предположения кончались на «одержимый дракон», но никто не объяснил, почему этот самый дракон имеет взрослое, просто уменьшенное тело, которое растет. Только вот Дориан… Солас поднял взгляд на Адаар, ожидая продолжения фразы. Инквизитор покусывала губу, смотря в упор на эльфийского бога, словно бы раздумывая. — Дориан сказал, что на Монетке след очень сильной магии. С тевинтерской аурой. Уже полустершийся, но когда-то он был ясным, даже слишком. Он предположил, что это зверюшка какого-то магистра или его враг, проклятый… у нее ведь человеческое сознание, да? Вы общаетесь. — У нее есть тело, Адаар. Эльфийское. Она однажды даже почти превратилась. Глаза рогатой распахнулись от изумления. Она уставилась на Ужасного Волка так, словно он сообщил невероятно огромную тайну, которая перевернет весь мир слишком сильно; тайну, которой следовало оставаться тайной. Впрочем, есть вероятность, что так оно и было. Солас не понимал, почему разоткровенничался с Акитой. Но понимал, что ей, как никому другому, надо знать. Она может помочь, она же Инквизитор. — Вау… вот это… ух, — только и выдавила Адаар, подходя поближе и садясь на ступеньку на деревянном постаменте. Маг устроился в своем кресле, повернув его предварительно к собеседнице. Скайхолд спал, абсолютно весь. Сама Скатра, они оба знали, устроилась где-то на крыше, ей так нравилось спать под чистым звездным небом, что это походило на одержимость им. К тому же, она многое знала о звездах. Солас много раз слышал, как она рассказывала о созвездиях, о том, почему звезды имеют разные цвета, о планетах и многом другом, что было не совсем понятно ему. Это… наталкивало на ряд новых, сложных, вопросов. — Амелл сказала, что она похожа на огонек всей Инквизиции, — тепло улыбнулась Акита. — Костерок. И знаешь… я подумала, что она права. Разве не Монетка скрепила нас всех? Они оба кинули синхронные взгляды туда, на ту самую стену следов, в центре которой красовалась аккуратная драконья лапка. Адаар заулыбалась шире, а взгляд Соласа потеплел. В этих словах была истина. Скатра… Монетка действительно скрепила их. Маленький, бойкий дракон с невероятным очарованием. Она становилась темой для множества разговоров, ее шалости обсуждались неделями, ее забавы и игры скрепляли членов отряда друг с другом одного за другим. Она была рядом; немая, якобы глупая, но оказывающая очень сильную поддержку. Она… — Я подозреваю, — выдохнул Солас, поворачиваясь к Адаар, — что у Скатры есть эмпатия. — Это?.. — Возможность управления эмоциями, — с тоном наставника, которому задавали один и тот же простой вопрос уже раз третий подряд, протянул эльфийский маг. Потом потер висок, подергал себя за дред и вздохнул. — Неосознанная. Она чувствует настроения всех, кто находится вокруг нее и тем более общается с ней, и может подстраивать их… под себя. Иными словами — располагает практически насильно. Именно поэтому к ней тянутся столь многие. Думаю, не будь у нее эмпатии, было бы хуже. Адаар покивала с умным видом, задумавшись. А ведь и правда. У малышки была ненормальная способность влюблять в себя едва ли не с первого взгляда и почти всех. Она даже с ее несносным драколиском смогла ужиться, не говоря о членах отряда; Железный Бык обожал ее, Дориан любил ее, Блэкволл был заворожен ей, Сэре нравились ее проказы, Акита души не чаяла в малышке. Даже Вивьен… и Лелиана, пусть она и оставалась самой холодной по отношению к ящерице, все же была очарована. И Амелл, эта женщина с мертвым взглядом; она говорила о Скатре отстраненно, но с легкой теплотой. — А на кого-нибудь эта способность не действует? Фен’Харел пожал плечами. Он не был уверен, что его «магия» дракона обошла стороной. Нет, в привязанностях к Скатре не было ничего искусственного, никакого ворожения и прочего. Это было что-то вроде повышенного красноречия, когда одной фразой и улыбкой уже пленяешь всех вокруг, заставляешь доверять. И чувства Соласа… они были настоящими. Ускоренными, но настоящими. Он осознавал, что маленький дракон стала для него слишком большим, чем «предмет изучения» и многое подобное уже очень давно. Скатра, слишком живая и бойкая, показала ему свет. А вместе со светом тепло, не драконье пламя, а ласку; он осознал свою безумную привязанность к ней тогда, когда она пропала. А потом нашлась у долийцев, надевающая венки на уши его статуям, совершенно покорившая его этим далеким жестом, который она делала, по сути, без надежды, что он заметит. От всего своего совсем-не-драконьего сердца. Солас не был тем, кто лжет себе касательно эмоций. Он принял очевидную и безумную симпатию к ящерице сразу, как осознал ее. Позволял ей расти в себе, не пытаясь вырвать с корнем; она знала, кто он, она приняла его, даже больше. Она грела его, сама того не осознавая, но относясь к нему лишь чуть ближе, в силу обстоятельств, чем к остальным. Если бы она могла говорить с другими, была бы она с ним так много? А потом… он назвал ее vhenan — мысленно, чуть было не вслух. Он представлял ее распахнутые глаза, если бы все же произнес это, и все же боялся. Отказа. Ему внезапно вспомнился день. Он говорил о Мерриль очень много. За время дороги в Скайхолд он успел хорошо пообщаться с милой эльфийкой, которая так упорно копала в прошлое ее народа, пусть для этого ей и пришлось отказаться от наследия долийцев. Она не боялась этого. Не чуралась нового-старого, что могла открыть и что мог показать ей Солас, заинтригованный ее желанием и интересом. Он рассказывал, сортируя свитки, книги, новые, не смотря на Скатру, но уверенный, что она слушает. С воодушевлением, живостью в голосе. И только ощутив волну яростного раздражения, споткнулся на слове и повернулся. У Монетки, Скатры, маленького золотисто-алого дракона был вид, который резанул его по сердцу. Она чуть вытянула крылья, оскалила клыки, прищурила светящиеся голубые глаза и вся напружинилась. Агрессивная стойка, ярость… ревность? А в глазах были тоска и боль, которые он принял только сейчас. Она умчалась из комнаты до того, как он успел отреагировать. Рыкнула, открыла ударом головы дверь и была такова. Ее потом видели улетающей в горы от Скайхолда. Он переживал, что она не вернется, но дракон Инквизиции прибыла незадолго до ночи, устроилась на крыше, куда нельзя было залезть, и отказывалась слезать. Только тогда он понял, что за восхищением появления Мерриль не заметил Скатру. Ее что-то грызло, да с такой силой, что, казалось, вот-вот хлынет кровь. Он ощущал боль, которая начинала костенеть и прорастать в сердце подобно красному лириуму, отчаяние и ревность. Он совсем забыл о ней. — Я полагаю… нам не надо ничего делать. Кроме как искать ответы, — Акита вырвала его из воспоминаний неловкой фразой, ударившей звоном по наступившей тишине. — И способы дать ей тело, да? Она отличный соратник. Кем бы она ни оказалась, она уже друг нам. И плевать, какая магия там приворожила нас. Солас улыбнулся, кивая.

***

В огромном зале замка было темно и тихо. Лишь слабое свечение у одной из стен, казавшееся неправильным, разбавляло этот густой, живой мрак. Мягко колышущаяся поверхность огромного зеркала в оправе, изображавшей дерево, корни и ветви которого уходили во все стороны, касались пола, стен, потолка… Лусакан всматривался в поверхность зеркала, как всегда собранный и донельзя спокойный. Он словно бы искал в этом плавном движении, напоминавшем волны, хоть что-то. — У тебя нет сомнений насчет нее? — пальцы его сестры, холодные и тонкие, скользнули по плечу и коснулись шеи. У Разикаль был темный взгляд истинной госпожи тайн, а улыбка обещала все ответы. За определенную цену, разумеется. — Сомнения есть всегда, — Древний Бог вздохнул, не отрывая взора от элювиана. Разикаль крутилась вокруг него, разглядывая элювиан, но не находя в нем абсолютно ничего, что так заворожило ее брата. — Митал… немного рушит наши планы. Совсем немного. — А рушит ли? — богиня улыбнулась, опуская подбородок на плечо Лусакана и посмеиваясь. — Она дала малышке тот энтузиазм, который ты чуть не затушил своей тьмой, мой добрый братец. — Скатра что-то знает, Разикаль, — повернув голову к сестре, Бог Ночи нахмурился. Потом провел пальцами над элювианом. — Тень донесла мне ее слова. «Не хочу умирать». Она что-то знает и что-то задумала. Ее нельзя терять, ни в коем случае. — Разве ты не найдешь другого на ее роль? Они замолчали на долгую минуту. Лусакан жадно всматривался в частую рябь, пошедшую по зеркалу, потом в черты, стремительно прорисовавшиеся там. И вот, вот! Глаза бога, темные, вспыхнули голубым пламенем, когда он увидел их. Увидел, как Фен’Харел обнимает эльфийку с красно-золотистыми волосами, что билась в истерике. — Он назвал ее vhenan, Разикаль. Боюсь, такой способ вести Фен’Харела мы больше не найдем и не создадим. Ее нельзя терять, и не важно, чего это будет стоить. Если есть шанс изменить увиденное мной будущее, то его надо хватать, как бы не скользили от крови руки. Разикаль только вздохнула за его спиной, прищурилась и пихнула брата в спину, вырвав у него недовольный вздох. Он даже обернулся к ней, полный праведного негодования.Только сестра опередила его с недовольным возгласом: — Ты что, подглядывал за ними?!