Последние

      Перерожденные       Учиха Рен не успел понять, что умер — просто ощутил короткую боль в спине, в глазах потемнело…, а в следующий миг он уже болтался, как воздушный змей на нитке над своим телом, а по улице удалялся мужчина в маске и темной одежде.       Будь он жив, у него непременно прорезался бы мангеке, от бессильной злости на подлеца — мало того, что враг делался бесплотным и неуязвимым, так при этом не отваживался нападать лицом к лицу, и убивал ударом в спину. А Рен не мог даже предупредить своих! Даже отойти от места смерти, чтобы проследить за врагом!       Мимо пробежал младший сын Фугаку-сама. А через какое-то время пришли анбу. Равнодушно, как свертки ткани, собрали тела.       И потянулись дни.       Невозможно сойти с места. Невозможно коснуться, ощутить тепло или холод. И поговорить можно только с соседями по смерти, а новости приходится узнавать, перекрикиваясь по цепочке. Кое-как совместными усилиями они установили, что враг, скорее всего, нес в себе кровь Учиха — кто-то все же успел заметить в глазнице маски мангеке шаринган. Кто это был? И главное — кому это выгодно?       Любая из деревень-соседей не отказалась бы нанести Конохе неотразимый удар. Но в таком случае — почему только Учиха? Почему бесплотный мерзавец не прикончил заодно и их дальних родичей Хьюга, не вырезал старейшин и хокаге, не перебил других сильных шиноби? Ладно, Хокаге, там защиты сильней, чем у самой Конохи. Но остальное-то почему не сделал? Не успевал? Особо ненавидел именно их клан?       Еще хуже стало, когда прояснились подробности о старшем сыне Фугаку-сама — именно этот юный гений и оказался тем самым предателем, о котором судачили в клане. Рену довелось пару раз пообщаться с наследником — парень был странным, и неприятно напомнил пустоглазых последователей Шимуры Данзо.       Оказалось — все это произошло с молчаливого одобрения Хокаге. Видевшие Итачи последними утверждали, что он прошептал: «ради деревни… это все ради деревни… Хокаге позаботится о нем…» Выходило, что хокаге об этом знал?       Фугаку-сама тогда услышал много неприятного о своем старшем сыне и его воспитании.       У них осталась одна радость — малыш Саске выжил. Вот только… что с ним сделали? Единственное, чем он отличался от мертвеца, это живое тело. Пока живое — говорили, что Саске часто сидит, уставясь в одну точку, забывает поесть, почти не спит, а когда спит — видит кошмары. У него нет друзей, нет тех, с кем бы он общался.       Такая жизнь и взрослого доконает!       Постепенно они один за другим смогли сойти с мест, правда, выйти за пределы квартала было по-прежнему невозможно. Оставалось вариться в одном котле, ругаться, да выяснять, кто виноват.       Так они и существовали, постепенно зверея, пока… Рен до сих пор вспоминал это с содроганием. Мир стал словно бы ненастоящим, как картинка на бумажном листе. И кто-то держал в руках этот лист с нарисованными людьми, деревьями и домами, со всеми радостями и печалями, со всеми судьбами, уже свершившимися и еще не рожденными… и прикидывал — оставить ли эту неловкую мазню, или бросить на горящую жаровню?       Позже он узнал, что тем вечером Саске попытался убить себя. А тогда даже мыслей не было — только дикий древний ужас перед неизбежным окончательным концом…       К утру они слегка очухались — удар страха получил каждый, находящийся в квартале. Начали делиться впечатлениями и строить догадки, что это было. И не сразу заметили, как изменился последний живой Учиха.       На первый взгляд — вроде бы, все осталось, как прежде. Но в монотонном движении жизни наследника клана уже не было обреченного равнодушия смертельно раненного. Скорее — терпеливое ожидание гадюки перед броском.       Изменились его тренировки — прежде это было просто заученное повторение движений, а теперь Саске пытался осмысливать и анализировать то, что делал. Стиль боя Учих, сложный и изменчивый, на деле был скорее тренировочным, да и стилем-то звался только для порядка — скорее, множество акробатических трюков с острым железом в руках. Зато он учил ориентироваться в трехмерном пространстве, уворачиваться, наносить и отражать удары из любой точки. И еще — тому, что любая атака должна кончаться поражением противника, неважно, попадет ли он в гендзюцу, будет сожжен катоном или напорется горлом на клинок. Опасный стиль, втройне опасный, если осваивать его в одиночку, пользуясь лишь заложенными в память с помощью шарингана архивами.       Зато в умелых руках он делался почти непобедимым. И если Саске разгадал загадку в неполные восемь лет, в одиночку понял то, что его брату разъясняли лучшие наставники клана…       Фугаку-сама, пребывавший в унынии, воспрянул и готов был беспрерывно любоваться на младшего сына.       Саске, Саске, Саске…       Все говорили только о нем.       Саске может создавать плотные иллюзии — это означало избыток инь-чакры. Саске создал гигантский огненный шар, Саске пробудил шаринган, починил и усилил защиту квартала, неплохо управляется с семейным наследством. Саске выгнал старшего брата из клана, и это вызвало бурную, но в большинстве одобрительную реакцию. Хорошо кушает, хорошо спит, много читает, учится рисовать и играть на флейте и сямисене.       Рен часто наблюдал за ним — и не мог не восхищаться. Сам он был ребенком довольно ленивым, и без направляющих пинков отца не стал бы засиживаться в библиотеке или возиться с музыкой и каллиграфией. А Саске не просто учился и работал — видно было, что это ему интересно. Он сиял, как волшебный фонарь, и скоро духи поняли, что рядом с Саске им легче жить. Он словно делился с ними этим незримым огнем.       Рен заметил, что помимо боевых тренировок Саске много времени уделяет скрывающим. Хенге, не слишком полезная простейшая техника, в его руках становилась по-настоящему сильной, и дело было не только в повышенной плотности его иллюзий: он менял не только внешность, но и походку, движения, даже голос. На этом, обычно, прокалываются новички — когда древний старик скачет вприпрыжку, или знатная дама в роскошных одеждах шагает широко и размашисто, держа веер, как кунай. Саске не делал таких ошибок. Мягкая плавность женщины, тяжелая уверенная поступь воина, неловкая осторожность старика, трогательная неуклюжесть ребенка…       — Вылитый господин Изуна. — сказал однажды Исами, самый старый Учиха в клане. — Он с детства всех передразнивал, да так похоже! Мастером гендзюцу стал к двенадцати годам.       Саске, Саске, Саске…       Он не был обычным ребенком — да и кто бы остался обычным после того, что случилось с ним?       Более того — он вел себя не по-детски. Ребенок, хоть сто раз гениальный, не сумеет предусмотреть сотни мелочей, хотя бы в силу отсутствия опыта. Рен часто — от нечего делать — наблюдал за наследником, и удивлялся тому, как Саске сумел в одиночку упорядочить свою жизнь.       Вместе с ним за сыном следили Фугаку-сама с женой. Попытка самоубийства здорово их напугала, и они неустанно благодарили богов за то, что те сохранили и вразумили последнего Учиха.       Итачи на общем совете решили Учихой не считать.       — Плохой из меня вышел отец, — признался однажды Фугаку-сама. — До сих пор не пойму, что нужно было Итачи — слишком мягким я был с ним, или слишком жестким? Мало хвалил, или наоборот? Молчал ведь, как на допросе. А Саске… он ничем не выделялся. Я, честно сказать, был им разочарован. Жаль, что для того, чтобы раскрыться, ему пришлось пережить нашу смерть и предательство брата.       Рен кивнул. Он уже знал, что Фугаку-сама принял решение на основании одного древнего закона — было время, когда новым главой клана становился тот, кто побеждал предыдущего. Фугаку-сама предоставлял старшему сыну шанс свалить на мертвеца все неудачные решения — не слишком достойный выход для Итачи, но тогда он имел бы право свернуть на другую дорогу и повести их за собой.       Но Итачи предпочел легкий путь… снять с себя ответственность и сделать младшего брата орудием искупления своей вины.       Вот только не был Саске похож на одержимого местью — словно прикосновение шинигами стерло из его души прежние страсти. Он не сжимал кулаки, не стискивал зубы, не надрывался на полигонах, занимаясь ровно столько, сколько ему положено по возрасту и силе. Лицо ребенка по бесстрастности могло соперничать с каменными ликами хокаге.       А потом Саске привел в квартал друга. Болезненно бледного и тонкого, как подвальный проросток, с огромными удивленными глазами. Привел и поселил в своем доме, и спал с ним в одной постели, и пустил в клановую библиотеку!       Это наделало много шума, особенно, среди старейшин, как будто их неодобрение могло еще на что-то повлиять. Рен был просто рад, что наследник начал немного улыбаться. Из разговоров детей стало ясно, что друг Саске был бесклановым сиротой. При этом, кажется, корыстных намерений не имел и искренне привязался к наследнику. Одно плохо — похоже, что он чувствовал присутствие мертвых. Не просто вертел головой в тревоге, а смотрел именно туда, где они находились, пусть и не мог разглядеть.       Этот мальчишка, Синдзи, быстро освоился в доме. Свою комнату — бывшую комнату Итачи — завалил бумагой почти под потолок, а спать приходил к Саске. И учился, тренировался так, как будто ему за это деньги платили. Сперва над ним посмеивались — какой бесклановый может сравниться с Учихой? А потом присмотрелись и задумались.       Клан — это не только семейные тайны. Это многие поколения людей, использующих чакру именно так, выбиравших супругов среди себя, закрепивших в своей крови не только определенные стихии и способности — но и определенную внешность. Додзюцу — самое яркое проявление. Красные волосы Узумаки, светлоглазые блондины Яманака, Нара и Акимичи тоже вполне узнаваемы. Бледная кожа, темные волосы и увеличенные черные глаза Учиха, звериные глаза и зубы Инузука. Клан — это больше силы и выносливости, больше ловкости и гибкости, и стремительней реакция на угрозы. Словом, если знать, куда смотреть, ребенка клановых шиноби всегда можно отличить от того, кто использует чакру в первом-втором-третьем поколении.       Мальчишка не был бесклановым.       Но кем он был тогда?       Ни на кого из тех, кто имеет выраженную во внешности принадлежность, он не походил. Посомневавшись, отвергли потомков клановых из стран Воды и Молнии — Синдзи был альбиносом, а не просто светловолосым, как например Хозуки, и уж тем более не похож на темнокожих шиноби Кумо. Перебрали мелкие кланы и семьи, разбавлявшие кровь браками с простыми людьми — и тоже ничего не нашли. Для одних — явно слишком силен, для других не имел характерного таланта, третьи имели какой-то узнаваемый признак вроде цвета волос или разреза глаз и формы носа.       Было ясно, что Синдзи вырастет крупным и крепким, черты его лица, хоть пока и детские, обещали стать красивыми и благородными. У него были красивые руки с длинными пальцами, подвижные суставы, хорошей формы кисти и ногти — у того, чей дедушка работал в поле, таких рук не бывает. Такие руки — плод многих и многих поколений складывания печатей и метания кунаев.       — Что у нас есть? — подводя итог, спросил Исами. — Сильный, красивый, здоровый и вдобавок умен. Просто сундук достоинств. На кого похож — непонятно. Чакру применяет бойко, и видно, что ее много — мелкие техники его вообще не напрягают. Особо явного таланта ни к чему не проявил, хотя, судить об этом пока рано. Хорош в тайдзюцу, а после того, как им занялся наследник, наверняка второй в академии…       — Второй? — воскликнул Фугаку. На него посмотрели с вопросом — уж очень интересное стало выражение лица.       — Вчера я видел, как дети определяли стихию. — поспешил объяснить Глава. — У Синдзи — вода и земля.       — Вот же!       Поднялся шум. Что к чему — Учиха сообразили мгновенно. Характерная внешность, стихии и то, что ни на кого не похож… вернее, похож — на тех, о ком остались только слухи да пара рож на скале. Слышалась ругань, требования найти способ выжить мальчишку из квартала.       — Тихо! — крикнул Глава. — Никто никого выживать не будет. Мальчишка не знает своей фамилии и искренне привязан к Саске…       — Хаширама к Мадаре тоже был привязан! — отозвался кто-то из толпы. — Громче всех на поминках рыдал!       — Мы не можем рисковать последним!       — Слишком дорого нам такая дружба обходится!       — А помните Красный ручей? А гору Трех Монахов? Что они тогда сделали!       — Молчать! — Фугаку хлестнул чакрой по толпе. Люди притихли — прежде Глава так не поступал. — Саске не Мадара — он гораздо спокойнее и умнее. И Синдзи не Хаширама — он еще не завел идеи, во имя которой можно оправдать любую гнусь. А рядом с Саске и не заведет. Он не знает своей семьи — и я буду рад, если его семьей станет мой сын. И потом, — Фугаку коротко рассмеялся. — Тобирама в чистом мире наизнанку вывернется, на это глядя.       Последовавшее за словами Главы счастливое ржание могли бы услышать и в стране Снега.