Последние

      Прошедшее время       — Красивый мальчик, — сказала Микото.       Фугаку поморщился, рассматривая спящего Сенджу. Его жена сидела в изголовье постели, с нежной улыбкой перебирая волосы детей.       — Присмотрись внимательнее. Мне кажется, с ними что-то происходит. Я не уверен…       — С ними происходит гармония чакры, — женщина тихо засмеялась. — Если б один из них был девушкой, я бы сказала — замуж немедленно. Видишь, как светится?       Фугаку прищурился, про себя поражаясь рассуждениям жены. Хорошо еще, что они в доме одни, иначе соклановцы в порыве энтузиазма могли бы начать придумывать способ превратить мальчишку в девочку.       Чакра Сенджу была похожа на реку, спокойная и прохладная, пахнущая свежей чистой водой и немного цветами. Цвет… такой же переливчатый и неуловимый, как оттенки воды, от стеклянисто-серого до темно-голубого. Красивый цвет.       Совсем не похож на Саске.       Чакра сына пахла кровью и пеплом, удушливым черным дымом, коварством горящего торфяника под ногами. Жутко… тлеет, дымит, а потом вспыхивает, охватывая огненным смерчем. Жестокая и злая… как же изменился добрый и светлый ребенок…       Учиха приблизился к сыну вплотную, отстраняясь от того, что видел, и пытаясь понять, что чувствовал.       Огонь… огонь, и пепел, кружащийся над пожаром, и кровь, много крови… темные пятна на смятой траве, запах соли и железа…       Это только гражданским кажется, что металл не пахнет. Запах обнаженного оружия сродни запаху обнаженного тела, откровенному, как судьба.       Не эта ли судьба заставляла Мадару, лучшего из их клана, терять разум в одержимости врагом?       Дети спали, обнимая друг друга. Фугаку склонился, всматриваясь в лицо сына, и вздрогнул, увидев, как сквозь знакомые черты, словно свет сквозь ветви, проглянули другие, чужие, взрослые…       Саске открыл затлевшие алым глаза, заставив отца отшатнуться — настолько чужим был этот взгляд. И даже не в шарингане дело — взгляд хищника, высматривавшего добычу…       Сенджу невнятно что-то пробормотал, отвлекая внимание сына, и хищную настороженность словно смыло с его лица. Саске нежно коснулся белых волос все с тем же взрослым выражением, а потом улыбнулся — не знакомо! — и прикрыл глаза, засыпая почти мгновенно.       — Как же ему повезло с этим мальчиком… — прошептала над ухом жена.       — Ты считаешь это везением? — едко поинтересовался Фугаку, впечатленный даже не внезапной чуждостью своего ребенка, а звериным стремлением защищать свое, отразившемся в блеске шарингана.       — Ты бы предпочел, чтобы он сошел с ума от одиночества?       — А не все ли равно, от чего он рехнется? — Учиха развернулся и метнулся из спальни прямо сквозь двери. Микото бросилась за ним. — Всю нашу историю… многие сотни лет… почти каждое поколение находился такой, как Мадара. Находил себе какого-нибудь Сенджу и начинались… ритуальные танцы. И даже теперь, когда их, последних, осталось только двое, они нашли друг друга. Неужели и мой сын обречен на это безумие?       — Тише… тише. Вспомни слова, которые ты сказал клану. Саске — не Мадара…       — Судя по записям в хрониках, Мадара был довольно спокойным ребенком, но это ничего не изменило.       — Но нашего сына не отравляет изначальная вражда.       — Одна надежда…       Мучительная тревога.       Фугаку умел обуздывать свои эмоции, но прямо сейчас ничего не мог с собой поделать. Было ли дело в беспомощности бесплотного призрака, в отсутствии даже иллюзии контроля, но ему казалось — чьи-то холодные пальцы касаются сердца.       — Пойдем, — Микото коснулась его руки. — Мы собирались проверить, что мы еще можем… теперь…       Могли — немногое. Привычные техники не работали, и новые способности изучались методом экспериментов. Выяснилось, что они могут очень быстро перемещаться и с разным успехом двигать предметы. И что по-прежнему могут использовать шаринган. Вернее, не шаринган, за отсутствием у многих даже призрачных глаз, а какое-то его подобие… хотя, может, это свойственно всем мертвым?       А еще их квартал менялся. Пространство растягивалось и сжималось, появлялись, неведомо, как и откуда, новые деревья и ручьи, тропинки, которые никто не прокладывал. Какие-то мелкие существа все время бегали под ногами, и дети играли с ними…       А старшие Учиха не оставляли попыток выбраться за забор. Кое-что получилось — они смогли покидать пределы квартала, цепляясь за Саске. При этом чакра наследника начинала сиять ярче, словно впитываясь в них. Сами они после этого явственно становились сильнее, а на маленького Учиху это никакого влияния не оказывало и не утомляло. Стоило же им за пределами квартала отдалиться от Саске на несколько шагов, как их словно мощным течением уносило обратно.       Учиха вынуждено смирились с таким положением дел, но некоторые продолжали пытаться выйти за очерченные им смертью границы… и однажды у них получилось.

***

      — Откуда взялся этот огонь? — спросила Учиха Нори. — Горит без дров и не гаснет…       Учиха Рен пожал плечами. Гораздо больше его интересовало странное место, в котором оказались они с невестой после очередной попытки выйти за границу квартала, не цепляясь за наследника.       Здесь была осень — высокие травы пожухли и клонились к земле тяжелыми от влаги метелками, в низких темных тучах не было видно просвета. С одной стороны вдалеке виднелся лес, с другой, еще дальше — горы. Над широкой, поросшей ивняком, рекой стелились клочья тумана, влажная морось оседала на лице, холодный ветер пробирался под рубашку, но от странного огня, горящего прямо на воздухе, веяло теплом…       Теплом? Холодный ветер… влажная морось?       Он осторожно, с каким-то детским удивлением коснулся прядей мокрой травы. Коснулся! И пальцы не прошли насквозь, с легким сопротивлением, как сквозь воду…       Оружия при себе не оказалось, и Рен, не долго думая, от души тяпнул себя за ладонь. В рот брызнуло солью и горечью, руку обожгло болью. Учиха издал невнятный возглас, глядя на прокушенную до крови кожу, как на подаренный на праздник меч из Деревни Мастеров.       — Что это?       — Мы… живые?       Вцепившись друг в друга, они свалились на траву. Рен чувствовал ослепляющий восторг невесты, знал, что она чувствует его радость…       Гармония чакры, которой многим приходилось добиваться годами, была достигнута за пару секунд, в которые с треском рвалась одежда. Девушка вскрикнула, как хищная птица, изогнулась, вцепилась зубами ему в плечо, обвила ногами, на миг стиснув так, что мелькнула мысль — треснут ребра. Руки опаснее всего, но, по счастью, схватилась за плечи, а не за шею…       Любовь? Сражение?       Им не было нужды что-то доказывать друг другу, переводя борьбу в постель. Им, опьяненным ощущениями вернувшейся жизни, было просто все равно, целовать, или ударить, ударить — или подставляться под удар. Брызнувшая из прокушенной кожи кровь, запах пепла, сырой земли и смятой травы…       На небе сверкнуло и грохнуло, и обрушившийся сверху дождь испарялся в облаке чакры, не долетая до земли…       …Они лежали, тяжело, жадно хватая воздух, облизывая текущие по лицам и плечам дождевые капли…       — Что это? — выдохнула невеста. Хотя… теперь уже, наверное, жена. При жизни они не успели сыграть свадьбу…       — Не знаю…       Голова кружилась. Рен приподнялся, вытащил из-под себя свою рубаху, порванную на две примерно одинаковые части. Бросил взгляд на девушку, и почувствовал, как в лицо плеснуло жаром.       Она лежала, закинув руки за голову, безумно улыбаясь узкими и яркими губами. Маленькие груди алели пятнами поцелуев, на животе слабо светились татуировки печатей, а ниже…       Он поспешно набросил на бедра своей женщины кусок ткани.       — Ты, это… вытри там…       Нори расхохоталась.       — Нашел, о чем думать! — приподнялась, гибко потянулась — он поспешно отвернулся — и сказала, широко зевнув. — Хорошо… как же хорошо! Сейчас бы еще выпить… и съесть чего-нибудь…       Учиха почувствовал, как губы расплываются в улыбке.       Нори…       Их сговорили еще в детстве по совету старейшин — старики высчитали, что от них родятся сильные дети. Обычно такие договорные браки не слишком счастливы, супруги, самое большее, уважали друг друга. Но ему повезло. Нори была удивительной девушкой…       Сильная, смелая, честная… и пусть она, выросшая с отцом и дядей, вела себя скорее, как парень, зато ей, он был уверен, даже в голову не приходило строить глазки другим.       «Мы будущие муж и жена, считай, команда — значит, должны работать вместе и доверять друг другу», — вот как она сказала. Это ли не самое важное в семье?       И она была права насчет еды, Рен уже чувствовал голод. Но в осенней степи можно было поймать разве что суслика, да еще неизвестно, водятся ли они здесь…       — Ты помнишь, как мы сюда попали? — девушка хмурилась, глядя в небо, где в разрывах туч мелькали редкие искры солнца.       — Мы хотели выйти… не в деревню, а просто… куда-нибудь.       — Вот куда-нибудь мы и попали…       А сейчас стоило бы понять, как им вернуться обратно.       — Намерение…       — Стремление к цели…       — Этот огонь, он что-нибудь значит?       — Я думаю… нет, я уверена — да. Присмотрись, прислушайся к себе, он важен.       Девушка встала, ничуть не стесняясь своей наготы, и подошла к огню так близко, словно хотела обнять. Рен только рот приоткрыл — такое сродство со стихией!       — Он не обжигает… подойди, посмотри.       В самом деле, не жжет…       — Сродство со стихией… — заворожено прошептала девушка, погружая ладонь в самый центр огня. — Раньше оно не было таким ярким. Я чувствую, что огонь радуется мне… нам. Он что-то хочет мне дать… подожди меня, ладно? — Нори шагнула вперед, становясь в самом центре огня. Вспышка ослепила, а в следующий миг девушка почти выпала ему на руки.       — Ох, Рен…       — Что, что случилось?       — Это… хорошо… дай, я тебя обниму, у меня истерика… ой, не могу! — Нори смеялась и смеялась. — Ты знаешь, что Мадара однажды заснул в очаге? Маленький был совсем, забрался погреться. Рубашка на нем сгорела, а ему ничего не сделалось. Только отец его потом ругался за испорченную одежду… огонь рассказал, — пояснила девушка недоумевающему парню. — Так что, я теперь тоже могу мордой в костре спать… гы…       — А, ну это хорошо?       — Лучше некуда. Пх-хе-хи-хи, слушай, давай еще раз для верности? Когда мы вернемся, мы можем снова призраками стать.       Снова…       Рен пообещал себе, что если они найдут способ стать окончательно и по-настоящему живыми, он никогда не будет жаловаться на жизнь. Никакой холод, никакие раны, да и никакое отчаянье не сравнятся с мучительным существованием первых недель и месяцев. И насколько же прекрасно снова дышать и чувствовать!       И надо обязательно попробовать притащить сюда других…       А пока… рядом огонь, и жесткая трава, на которой так хорошо валяться, и такие восхитительно холодные капли уходящего дождя, и самая лучшая в мире девушка…       Пока у них есть время.