Последние

      «Когда ты в бою — ты должен реагировать, а не думать. Реагировать без мыслей, на инстинктах, предоставить управление чутью. Ты ведь не задумываешься о том, как дышать, моргать, отдернуть руку от огня? Твоим телом должно стать пространство боя, и ты должен замечать и реагировать на любое изменение в нем».       Основы тактики.       Но они не помогли бы, если б нас всерьез хотели убить. Забуза был мастером, и Хаку был мастером, и его неприятие убийств нисколько бы ему не помешало — в случае чего он с печалью в сердце, но недрогнувшей рукой отправил бы к шинигами всю нашу команду.       И командир бы не помог.       Сказывалась разница в подходах: если Какаши был боевиком, пусть и очень сильным, то Забуза был именно, что убийцей. Он виртуозно управлял своей ки, давя на психику, но не собирался убивать нас — под внешними порывами я видел прозрачное спокойствие.       Зеркало вод неподвижно в безветренный полдень…       Солнце стояло в зените, а вода бурлила и кипела.       Шиноби чутко реагируют на намерения, направленные на них. В том и состоит опасность таких, как Забуза — их намерения не читаются. В каком-то смысле они и есть истинные шиноби — по отношению к жизни, по полному растворению в круговороте природы, где жизнь и смерть всего лишь разные участки на кольце, выкованном из одного металла. Кольцо одно, так не все ли равно, справа глядеть на него или слева? Безмятежность монаха в медитации.       Я справился бы с ними, если б был старше хотя бы на пару лет. Сейчас я мог бы только удрать, прихватив товарищей и, признаюсь честно, меня тянуло это сделать. Не от страха — испугаться я тогда не успевал. От понимания, насколько различны наши уровни.       Одновременно с этим мне хотелось аплодировать. Как они играли! Как жили этой игрой… и как доверяли друг другу. Чтобы провернуть фокус с мнимой смертью, мало знать напарника, как самого себя — надо испытать и себя, и напарника на все изломы, что только может вообразить фантазия шиноби, и знать пределы друг друга с той же уверенностью, с какой уверен, что два и два равны четырем.       Я был восхищен и искренне завидовал, гадая: выйдет ли что-то похожее у меня с Синдзи? Достигнем ли такого доверия?       Ввиду обморока командира — как ни странно, он не притворялся, я видел, как резко и быстро упал его уровень чакры — мы оказались предоставлены сами себе. Доволокли бессознательное тело до дома, сгрузили на лежанку под руководством дочки клиента, очень красивой, но крайне издерганной женщины. И отправились каждый по своим делам — Узумаки спать, Сакура — читать, а я — медитировать.       Разгадка мнимой смерти, как и перепалка Наруто с мелким клопом — внуком клиента, прошли мимо меня. Я вновь и вновь прокручивал в памяти эту сцену: вот Хаку над телом Забузы, вот склоняется, берет его на руки… что-то тут зудело, как москит над ухом, что-то очень странным мне казалось.       Сакура, подобравшись, мялась и вздыхала, не решаясь задать вопрос.       — Тебе чего? — спросил я, наконец.       — Я тут подумала… — неуверенно начала она, — я подумала, этот шиноби в маске, который был с Забузой… он ведь мог нас убить.       — Мог.       — Но не убил. Почему?       — Может, он пацифист?       — Смеешься…       — Нет, я серьезно.       Медитация накрылась медным тазом, а, биджу с ней, потом додумаю. Объясню сокоманднице прописные истины. Вообще-то, это обязанность командира, но проще дождаться от козла молока.       — Ты историю хорошо знаешь?       — Конечно!       — Тогда знаешь и о том, что творилось до создания деревень?       — Была война…       — Вот именно. Была непрекращающаяся война, был пожар, не затухающий столетиями, была ненависть, тянущаяся из такой тьмы веков, что дальше — лишь Рикудо. Был закон: убей ты, пока не убили тебя.       — А потом Хаширама создал Коноху!       — А потом двое детей из разных кланов встретились и отказались друг друга убивать. И дали миру новый закон: закон великодушия и милосердия, как он назывался… но конечно, на самом деле, под красивыми словами скрывался простой расчет: сперва ты пощадишь врага, а потом, глядишь, и тебя пощадят… исключения из этого правила редки, и касаются, в основном, психопатов и преступников.       — О-о-о…       — Мы живем среди людей по их законам, — сказал я, вспоминая бережную нежность в движениях Хаку. — По законам, суть которых очень проста: как ты относишься к людям, так и люди относятся к тебе. Тогда… в прежнюю эпоху… было нормально в каждом чужаке видеть врага. Такой был закон у общества. Не чиновниками написанный на бумаге, а прямо в голову вбитый кровью и смертью. Закон в головах поменять в сто раз сложнее, он и сейчас живет — но он уже не так силен. Шиноби великих деревень стараются без нужды друг друга не резать. Правда, я не скажу, что мир стал добрее… но он стал проще. Теперь жители одного селения стараются поддерживать друг друга, ну, за исключением совсем уж крайних случаев… а жители разных селений стараются разойтись миром, даже если их деревни враждуют. Это проще, чем взаимоотношения между сотнями небольших клановых поселений, существовавших в прежнюю эпоху.       — А вы? То есть… я хотела спросить… вот твой клан, Учиха… вы враждовали с Сенджу, и когда помирились… неужели никто не возмущался?       — Почему же? Возмущались, конечно. Но если предки так решили, значит, альтернатива была еще хуже.       Да, между хотя бы видимостью союза равных и полным разгромом. О, Хаширама Мокутон, ты мастер красивых жестов напоказ, но как же вовремя ты впадал в нерешительность, давал свободу выбора, оставлял время на раздумья…       О, время, текущее каплями крови, каплями боли, каплями слез… так мало времени, когда он ждал и надеялся — ты, величайший из целителей, придешь и все исправишь…       — Хорошо, что мы живем сейчас, — девочка вздохнула, и я вздрогнул, вырываясь из теней видений. — Такие ужасы тогда творились…       Подумав, я решил не говорить ей о том, что порой скрывается за красивыми ширмами с мирной картиной всеобщего благолепия. Как могут предать те, кто зовется союзниками. Как организуют подставы и несчастные случаи, и как открытая грызня превращается в незримую войну — конкуренция за влияние, за доходы… и как на самом деле бывает хреново, когда честная вражда превращается в… политические игрища. Как это… утомляет…       Ей не нужно этого знать. Такое ведь на самом деле случается не часто, и касается немногих, а лишняя информация о темной стороне ее светлой деревни не принесет ей ничего, кроме неприятностей. Начнет еще дергаться, везде скрытые смыслы искать… паранойя хороша в меру.       И наивной бесклановой девочке лучше оставаться наивной бесклановой девочкой как можно дольше. Как говорится — если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть в тебя… а для таких игр в гляделки нужно иметь шаринган, которого у Сакуры нет…       Поэтому — лучше не надо.