Последние

      Дрянной городочек. Правда.       Еще в Академии, когда наш класс водили в походы по окрестностям Конохи, я составил для себя представление о том, как выглядят местные деревни. Дело было в том, что все они, на взгляд городского жителя, выглядели небогато — в Конохе условия не слишком отличались от привычных по прошлой жизни. В деревнях… туалет под кустом, вода в колодце, обед на жаровне. Хотя, при этом — чисто, насколько возможно, одежда опрятная, запах… ну, пахнет, как и положено в деревнях — дымом, готовящейся едой, животными, прочие запахи меняются по сезону…       Здесь же — воняло.       Гнилью, тухлятиной, немытыми телами. Грязью. Шаринган подмечал помимо общего обтрепанного вида местных — одежда не стиралась чуть ли не сезон, от грязи же — волдыри, язвы. Горы мусора у стен, мусор под ногами. Многие дома имели такой вид, словно их осаждали бандиты, причем, уже давно, и никаких следов починки… даже с помощью говна и соломы, как будто жителей не заботил завтрашний день…       Такая… свирепая, оголтелая нищета…       Она поневоле заставляла задуматься: а не припрятано ли у местных в тайниках по горшку золота? Что-то подсказывало мне — бедность, обычно, опрятна, а там, где загостился голод, не пахнет испорченной едой.       Впрочем, какая мне разница? У меня были свои заботы.       Ночью ко мне прилетели вороны, члены моего клана, Исами, Нори и Рен, с новостями и вопросами. И я понял одну вещь: если моего отца в должности главы клана одолевали так же, то он — героический человек. Впрочем, немалую роль играло то, что Фугаку-доно, пользуясь авторитетом, силой и возрастом, мог просто рявкнуть на особо доставучих, а я, несмотря на все свои таланты и титул «последнего живого Учихи», все же малолетка, и отвечать на вопросы старших родичей должен подробно и желательно без мата. Особенно, после случая с Итачи — всех в клане очень озаботило мое психическое здоровье. Я бы сказал на это: сторожить ограбленный дом, но Исами-сан, как ни крути, старейшина, да и остальные имеют право знать, чем руководствуется тот, от кого многое зависит.       Впрочем, мы неплохо поговорили. Духи рассказали мне, как они обживаются в потустороннем мире — «за рекой», о лесе, из которого веет угрозой, об осенней степи и великолепных кострах, о горах и пещерах, весьма удобных для жизни ныне крылатого народа…       Я объяснил им свою позицию насчет Сарутоби — во многом авторитет этого клана держался на должности Хирузена, а ему уже недолго осталось небо коптить. Известие о моем союзе с Орочимару вызвало много противоречивых эмоций — с одной стороны, у ученого-нукенина была дурная слава, но с другой — слава эта исходила от не самого надежного источника — Данзо и Хирузена. Все эти «похищения», «исчезновения», «страшные эксперименты»… ох-ох, можно подумать, Тобирама Сенджу изобретал и оттачивал свои техники с помощью манекенов. А исследования проводил и опыты ставил исключительно на белых мышках.       Добавлю — масштаб безобразий, приписываемых Орочимару, для одного человека был слишком велик. Конечно, «сообщников» нашли и примерно наказали, но — есть все же вещи, которых без личного указания самого высокого начальства не провернуть и не получить, будь ты хоть трижды Саннин.       Напоследок я попросил Исами-сана присмотреть за Синдзи и, в меру возможностей, проследить за Данзо, а Рена и Нори послал разведать поподробнее обстановку в городке и выяснить что-нибудь о нукенинах, с которыми мы столкнулись. После чего вернулся в дом досыпать, и приснился мне странный сон.       Мне снилось, что я стал деревом, листья которого едят гусеницы. Едят и едят, год за годом, а листья, как ни крути, для дерева очень важны, и из-за этих биджевых гусениц я не могу зацвести. А тут еще садовник, вместо того, чтобы извести гусениц, отгоняет птиц…       Проснулся я с чувством большого удивления, и понял, что Узумаки сидит рядом и глядит на меня.       — Тебе чего? — спросил я тихонько.       Наруто засопел и надулся.       — Поговорить надо, — буркнул он, — Не здесь.       — Ну, пошли.       В предрассветных сумерках мы вышли из дома. Погода здесь была хороша: ночью не холодно, днем не жарко — ветер нес с моря прохладу. Я умылся возле бочки во дворе и пошел следом за сокомандником.       «Не собрался ли он попытаться прибить меня и закопать в лесу? — мелькнула веселая мысль. — Из ревности к Сакуре…»       — Когда мы были в пути, я кое-что услышал, — внезапно сказал Наруто.       — Хм… что именно?       — Как ты говорил с Какаши-сенсеем. Это правда, что твой отец дружил с прошлым хокаге?       — Насколько мне известно — да, — я заинтересованно посмотрел на угрюмого Узумаки.       — Наверное, он был очень сильным?       — Он был дзенином, как и наш учитель.       — А, — протянул Наруто. — Ну да… наверное, хокаге не стал бы дружить со слабаком. — и покосился на меня. Я пожал плечами.       — Ты прав. Дружба любит равенство. Поэтому, чем более ты силен, тем более одинок… впрочем, неважно, — добавил я, видя, что Узумаки «поплыл». — Ты только об этом хотел узнать?       — Не… слушай, а наш сенсей, выходит, был учеником хокаге?       — Да.       — И он, наверное, кучу крутых техник знает?       — Несомненно.       — Даттебае! Почему тогда он нас ничему не учит? — Узумаки стукнул кулаком по тонкому деревцу, и на нас сверху посыпались капли росы. — Ладно я, на меня всегда всем положить было, но ты? Ты ж этот, типа гений, да еще твой отец с его учителем дружил… разве он не должен, это… внимание проявлять?       — Внимание, Узумаки, проявляют женихи к невестам. А мне и без его внимания хорошо.       — Эй! Ты что, считаешь, что уже самый крутой?       — Разумеется, нет. Просто я уже знаю все техники, которые смогу потянуть сейчас — дело только за тренировками, а тут мне учитель не нужен — только терпение и выносливость, а этого мне хватает. Ты, помнится, спрашивал, почему я в академию не хожу? Думаешь, я в это время под деревом валяюсь?       — А что ты делаешь?       — Тренируюсь. С самого рассвета — полчаса на разминку, легкий завтрак, чтение и каллиграфия — час, два часа кендзюцу — десять минут перерыв, еще час кендзюцу, час на еду и отдых, полчаса медитации, два-три часа ниндзюцу — смотря, как быстро исчерпаю резерв. После — отдых, работа по дому, работа с документами — я владею довольно большим имуществом, на мне квартал, клановые счета, земли за пределами Конохи. Конечно, пока немного спасает то, что я несовершеннолетний, мне положены управляющие и учителя, и полного доступа с правом распоряжаться я к своему наследству не имею. Это вот когда пятнадцать лет наступит — тогда на меня навалится… а перед сном еще несколько часов на медитации, кендзюцу, тайдзюцу и ниндзюцу. Вот какое расписание у моего рабочего дня.       К концу своего монолога я с удовольствием пронаблюдал, как глаза Узумаки становятся круглыми, как две монетки, а рот открывается все шире и шире…       — А жить когда?!! — разнесся по лесу страдающий вопль.       — А что есть, по-твоему, жизнь? Размалевывание каменных морд дурацкими надписями? — ухмыльнулся я. Конечно, о своем расписании я немного приврал — но именно, что немного, не будь у меня клонов, так бы мне и пришлось жить, если я хочу в будущем стать кем-то большим, чем очень крутой боевик, каких в любой гакурезато воз и тележка. Каким бы мог стать прежний Саске — почему он, спрашивается, в «возрождении клана» ограничился одной-единственной девчонкой, хотя не факт, что у него по лесам, глухим деревушкам и тайным лабораториям не бегало несколько десятков глазастых отпрысков? Одна из вероятных причин как раз они самые — ресурсы. Огляделся мальчик по сторонам и сообразил, что пока был занят местью и прочими возвышенными вещами, остался гол, как сокол — уж с нашим-то хокаге это быстро бы вышло… это я осторожничал, отмалчивался, да отнекивался, а если бы к прежнему Саске подкатили с предложением освободить его от презренных мелочей жизни и непонятных бумажек, дабы мог все свое время великой миссии посвятить, он бы двумя руками ухватился!       А потом… где, спрашивается, имущество клана? Где деньги? С покойника нескольколетней давности, пожалуй, спросишь.       — И… давно ты так?       — С семи лет. Когда… один остался.       — А твои родители, они…       — Мой старший брат их всех убил. И родителей, и прочих родственников.       — Почему?       — Сошел с ума, вероятно. Он говорил мне, перед тем, как уйти… что сделал это для того, чтобы проверить свою силу.       — Вот урод. Я бы ему так наподдал…       — Поддавалка не выросла, — хмыкнул я. — Представь, насколько силен был мой брат тогда, и насколько сильнее он стал сейчас!       — Все равно! Я Узумаки Наруто, и я стану сильным, и…       — Притормози. Это семейное дело.       — А сокомандники — это почти братья! Слушай, Саске, я раньше думал, что ты просто бака, но… ты мне помогал, и вообще… жизнь у тебя поганая оказалась. Хуже, чем у меня. Я подумал… вот ты один и я один, и если мы будем вместе, это будет хорошо!       Я посмотрел в невинные голубые глаза и снова испытал уже знакомое ощущение «чужой шкуры».       Искренность. Предельная, прозрачная, неколебимая искренность.       Он много думал в эти дни — как раз с той ночи в лесу, когда незнакомые запахи и звуки словно бы разбудили в нем что-то новое. Он подслушал чужой разговор и захотел узнать больше, но Сакура только стукнула по голове «отстань, бака!», а сенсей сделал задумчивый глаз и понес такую муть, что он на десятом слове раззевался. И он решил спросить напрямую у Саске. Ну, то есть не напрямую, а как учили в академии (кажется) перевести тему. И у него получилось! И он узнал…       Хреновую вещь он узнал. У него-то родителей не было вообще никогда, мало ли, что старик-хокаге толковал про героев, у которых много врагов. Все равно — ни имен, ни фотографий…       А если бы были? И их убил какой-нибудь мудак? Ужас просто… он бы, наверное… ох, наверное, стал бы таким, как Саске. Страшным, равнодушным, с пустыми глазами и безжалостными ударами. И с этим ужасным расписанием на каждый час…       А мелкого соплюху-внучка Тадзуны вообще прибил бы, наверное.       Забавная штука. Наруто и впрямь меня пожалел — точнее, ужаснулся тому, что есть кто-то, кому пришлось еще хуже, чем ему — и в немалой степени ужаснулся моему режиму. То же, что я — фактический глава клана, пусть и из одного человека, что я по статусу намного выше и гораздо богаче нищего сироты, каким являлся Узумаки — все это он просто пропустил мимо ушей. И услышал только то, что доступно его пониманию — что у меня нет времени на развлечения, и что я так же одинок, как и он сам.       И вот, пожалуйста — если мы будем вместе, это будет хорошо…       Но ведь и правда.       Мелькнуло на миг — видением: волосы каштановые, карие глаза, в них боль и страх, и кровь на стали…       И я пожал протянутую руку.