Последние

      Боги, как хочется снега!       На календаре — середина зимы. А на улице дождь, бесконечный, то сильный, то редкий, «грибной», но не прекращающийся ни на миг. В доме сырость, не прогоняемая никакими обогревателями, Синдзи снова простуженный, но довольный — сидит, закутавшись в покрывало, и рисует в длиннющем свитке какие-то бесконечные формулы.       Начинаю подозревать, что он не просто потомок Второго хокаге, а его прямое воплощение. Интересно, глядя на эту картину, предки радуются, или в гробах ворочаются?       Кстати, о предках…       Сны стали реже, но отчетливей. И полтергейст все усиливается — причем, в полезную сторону. Я уже давно, вместо того, чтоб мыть посуду, просто выносил ее за порог, а на утро забирал чистой и сверкающей. То же самое происходило в домах у соседей — самомоющаяся посуда, отсутствие пыли и мусора, какая-то мелкая помощь в работе. Что это за японские домовые?       Не то, чтобы я был не доволен помощью…, но хотелось бы знать, что это такое. Пока из доносящихся до меня обрывков понять удалось, что мне благодарны, и передо мной долг. Духи шиноби моют посуду и вытирают пыль?       В академии внеочередные каникулы — вслед за Синдзи развесили сопли добрых две трети учащихся. Сенсеи махнули рукой и объявили перерыв на полторы недели.       Удачно, что у меня такое крепкое здоровье.       Вместо сидения дома и питья микстур, я гуляю по улицам. Конечно, в такую погоду из дома только работа выгонит, но посидеть в баре вечерком — самое то. И тут иногда такое можно услышать…       Так, например, недавно компания чунинов жалела мой уничтоженный клан. Еще бы — одним махом полиция, контрразведка, солидный кусок обороны… все это навалилось на бесклановых, ибо клановые уже все заняты в других местах, и делать чужую работу желанием не горели. Люди натурально загибались в деле, которое им было не по силам. Там, где Учихе достаточно было предъявить шаринган, бесклановым приходилось ввязываться в драку, и нередко отправляться в госпиталь, а то и на кладбище.       Интересно, подумал ли об этом Итачи? Насчет бунта это вилами по воде, а вот эти парни, недавно похоронившие друга…       А, что ему. Воля Огня все спишет.       Еще я сходила в Лес смерти и отыскала там удивительную штуку.       Я долго думала над этой загадкой. Все твердили о его трудной проходимости и высокой опасности, а в мире шиноби, которые могут друг другом стены прошибать, это крайне серьезные слова. Но когда мы ходили сюда вместе с Синдзи, я никакой особой опасности не чувствовала. Местное зверье шло мимо нас по своим делам, всякая ядовитая растительность росла на своем месте и не стремилась нападать и хватать. Конечно, ходили мы по краешку и осторожно…       Зимний лес был тих и пустынен. Пахло прелью, грибами, мокрой корой. Я забралась на дерево, заинтересовавшее меня своими плодами, похожими на грецкие орехи, только размером с кулак. Набрала в печать наверное, штук сто, выглядевших созревшими, взяла еще несколько зеленых и маленьких, и увидела ее.       Вернее, сначала ощутила аромат. Нежный, сладкий, влекущий…       Так пахли волосы Синдзи. И шоколадное мороженое. И печеные яблоки. И родительская постель. И сухой воздух библиотеки…       Замерев, я осмотрелась.       Источник запаха обнаружился у меня над головой — длинная серая плеть, украшенная гроздью пышных бело-голубых цветов.       Продышавшись и осторожно исследовав лиану, я обнаружила на ней десяток деток и, обернув руки тканью, сложила их в поясную сумку.       В теплице лесным растениям пришлось выделить отдельное место. Зацепившись за деревянные чурбачки, лианы отлично пошли в рост.       А орехи оказались вполне съедобными и очень вкусными.       С тренировками тоже надо было что-то решать.       Я становилась слишком сильной для своих сверстников, и даже слишком сильной для Синдзи. Мне уже предлагали перейти на курс старше, но я равнодушно отвечала «нет».       Злополучный Огненный шар вышел метров пяти в диаметре и висел над озером около двух часов, испаряя воду. Папаша бы порадовался…       И еще надо было что-то делать с Итачи. Через сновидения, конечно, толком не разглядишь, но выглядел он хуже покойника.       Итачи       Как так получилось? — спрашивал он себя. И не находил ответа.       В мутной речной воде отражался бледный овал лица, на котором невозможно было разглядеть черты — лишь ярко сияли глаза, проклятие его клана… глаза, обрекающие на ненависть и боль…       — Итачи-сан, ужин готов, — окликнул напарник, и губы дрогнули, пытаясь улыбнуться. Милый, добрый Кисаме, со своей заботой, зубастой ухмылкой и мечом-пожирателем. Пытается его расшевелить, развеселить… ему тоже не хватает тепла.       Это так часто встречается среди шиноби.       Он поел, не чувствуя вкуса, и свернулся под боком у напарника, устало прикрывая воспаленные глаза и вдыхая привычный горько-соленый запах морского песка. Привык за эти месяцы…       Тихо шумел ночной лес. Посвистывала какая-то птица. И в полудреме он снова видел силуэт брата.       Саске вырос. У него длинные волосы, пахнущие сандалом, у него сильные руки и чужие взрослые глаза. Он осторожно устраивается рядом и обнимает Итачи, и касается губами прикрытых век. Саске не винит его, жалеет и понимает, но он знает, что это лишь сон…       Саске ненавидит его. Саске будет стремиться убить его. Саске никогда не узнает правды.       Нет другого пути.       Для них, для клана Учиха, судьба определена изначально — лишь ненависть и боль, сердца, разрывавшиеся на кровавые клочья. Для мира будет лучше, если они уйдут во тьму…       Они были проклятием мира, и он освободил мир от этого проклятия. А вина останется лишь на нем, и Саске, его маленький брат, невинный, не отравленный этим злом, уничтожит его, последнюю частицу проклятия…       «А что потом? — спросил у него голос брата. — Что потом, Итачи?»       — Потом… он будет жить дальше. Защищать Коноху… во имя Воли Огня… все будет хорошо… — прошептал он, засыпая.       Кисаме Хошигаки сожалеюще вздохнул, укрывая напарника плащом.       Крепко же ему в этом ихнем АНБУ мозги прополоскали… вроде, сбежал, а все равно: Воля Огня да Саске, Саске, да Воля Огня. Эх, Итачи-сан, я бы на вашем месте взял пацана в охапку и свинтил оттуда к демонам. Особых примет у вас нету, скрылись бы, и никто не нашел.       Осторожно пощупал лоб, прислушался к тихому дыханию. Вроде, все в порядке… до чего ж он упертый, все-таки. В лепешку расшибиться готов, лишь бы по-своему. И ведь говорил я ему, что, если пацан хоть часть правды узнает, то, в лучшем случае, просто сбежит, а в худшем будет на месте Конохи пепелище, деревням-соседям на радость. Так нет, он же гений, все распланировал.       А теперь еще и болячку какую-то подхватил, и лечиться не хочет, гений. Жалко его, все-таки…       Молодой такой, сильный. Не дурак и не сволочь. Ему бы жить и радоваться, так нет, вбил себе в башку идею.       Кисаме был твердо убежден: люди, имеющие идею, обычно, очень несчастные люди. Это подтверждалось всем его опытом. Ебанутый джинчурики Ягура, не пойми, с какого хрена назначенный каге. Еще более ебанутый нынешний начальник — Пейн. Вся их организация — кучка психов, повернутых каждый на своей идее. На вере, на деньгах, на искусстве, на убийствах, справедливости или экспериментах…, а всему этому две причины: одиночество и вранье.       Люди врут себе и друг другу, люди не понимают друг друга и себя. От этого люди одиноки, от одиночества несчастны, от своей несчастности они делают несчастными других. А все эти выверты сознания — просто попытка забыться. Наркотик для души.       Будь он обычным шиноби, он бы просто снял протектор, и поселился в какой-нибудь глухой деревушке.       Будь он обычным, он не пережил бы мясорубку войны.       Но он не обычный. Куда ему деваться с его огромной силой, приметной рожей и неудобными принципами?       И, может быть, у этого Мадары получится что-нибудь интересное…