***
Круспе истерично бил кулаками по журнальному столику, очень громко разглагольствуя о чем-то, что заметно выносило Шнайдеру мозг: тот лишь беззвучно мотал головой, в попытках отделаться от буйного товарища. — А я тебе говорю, что эта лучше! Да ты только посмотри на нее – она секс! — Слушай, я не из тех, чтоб судить, насколько соблазнительной может быть гитара. Тилль молчаливо перебирал пальцами по клавишам ноутбука, и, отмечая требуемые статьи галочкой, дальше прокручивал колесико мышки. Лицо его выглядело иногда слишком радостным, а порой настолько опечаленным, что казалось, будто его вот-вот начнет распирать. Он то вздергивал лохматыми бровями, то сдвигал ими, как грозный родитель при ссоре с ребенком. Тем не менее, он все равно продолжал прочитывать статьи, попивая остывший горький кофе и не произнося ни единого слова. — Эй? — обронил Оливер. — Лин, пора начинать репетицию. — И правда, все инструменты уже настроены, сколько можно ждать тебя, старик! — ответно возмутился Пауль, отрывистыми шагами наворачивая круги по репетиционному залу отеля. — У нас сегодня концерт, а от тебя разит неуверенностью! — И алкоголем, — заметил Рихард. — Пф! От любого уважающего себя рокера должно нести высококачественным бухлом! — Шнайдер притопнул ногой, затем, подскочив с дивана, принялся разыскивать drum-sticks. — Хотя, мне кажется, что так мало, как вчера, Линдеманн еще не пил. Солист «Rammstein» только и искривил рот в фальшивой усмешке, адресованной шутке ударника. А если честно, то мысли его находились совсем не в пределах помещения, где очередная репетиция уже поджидала всех членов команды. Тиллю, скорее, требовался настоящий отдых — он никогда не чувствовал себя настолько уставшим, как внезапно смог почувствовать. — Пс, — шепнул Кристиан, приблизившись к Линдеманну и хлопнув его по плечу. — С тобой точно все путем? — Безусловно, — улыбнулся рокер, лениво поднимаясь со стула и отодвигая ноутбук. — Времени и впрямь мало, а нам нужно взорвать публику! Без генеральной репетиции тут – никуда! Участники группы поддержали вожака рокерской стаи, и каждый, кинувшись к своему инструменту, затаил дыхание: сейчас он возьмет микрофон, и… Да! Да-да-да-да-да! Тилль Линдеманн с интересом покрутил своего механического помощника в руках, и, подключив его к требуемым устройствам, с гулом выдохнул. «Что ж…» — задумался он, не зная, с какой бы песни ему начать: хоть порядок и должен был оставаться строгим, в тот момент певцу вовсе не хотелось исполнять «Rammlied или… Ах. Точно. Понял!» По залу разнесся тихий свист, и вокалист, покачиваясь в стороны, выпрямил спину, как мог: дабы легче было выпустить газ из легких, дабы не сдавливать диафрагму и просто… Просто петь. — Eine Liebe, ein Versprechen… Sagt ich komm zurück zu dir… Пальцы музыкантов замерли на объектах, с помощью которых они должны были творить музыку: бэк-солисты Рихард и Пауль, затаив дыхание, стиснули струны — почему? Почему их друг отошел от основной тематики программы? Эта песня… Она ведь, в крайнем случае, было заготовлена на бис! — Nun ich muss es leider brechen… Seine Kugel steckt in mir! — не дожидаясь музыкального сопровождения, солист возвысил гулкие ноты куда-то в неизвестность, кою преграждал высокий потолок. И вот, Тилль, сдерживав какие-то эмоции в крепкой, мощной груди, замолчал. — Eine Liebe – zwei Pistolen… — подхватил Ландерс, брякнув парой натянутых струн и бережно прикоснувшись к панели гитары. — Eine zielt mir ins Gesicht… Er sagt ich hätte dich gestohlen, Dass du mich liebst… — … Weiss er nicht, — завершил главный вокалист, после чего все до единого принялись за скорейшее исполнении чудной мелодии. Лин, видя в каждом из своих друзей искреннюю поддержку, находил в этом источник собственной силы: силы голоса, силы разума, силы быть тем, кем он должен был быть. Всегда. — Roter Sand und zwei Patronen… Eine stirbt in Pulverkuß..! Die zweite soll ihr Ziel nicht schonen, Steckt jetzt tief in meiner Brust… Тем временем я, пытаясь найти музыкантов и опираясь на слух, который мог распознать их месторасположения, торопливо расхаживала по коридорам: где-то приходилось сталкиваться с фанатами, которые помнили меня, но о существовании которых сама Я не имела понятий — наверное, это больно… Больно, когда о ком-то ты знаешь все, а он даже не представляет, что ты есть. Хотя, подобного рода ошибки всегда возможно исправить — важно одно: — Ох, а говорят, что в судьбу верить бессмысленно! Скажите, госпожа Вольф, Вы-то думаете иначе? — Безусловно, — учтиво поддакнула я, пожав молодому человеку руку. — Я оставлю на память автограф. — О, да! — обрадовался тот, чуть ли не кидаясь в объятия: наверное, Тилль видел во мне такого же странного человека, который восхищался встрече с себе подобным. И, признаться, я его понимала… — Спасибо Вам! Спасибо!! Однако, это приятно: люди не забывали обо мне. Не забывали спустя столько лет отсутствия на большой сцене — периодически, да и то не всюду, записи моих концертов прокручивали по немецкому телевидению. Ностальгия, ностальгия… И слабо верилось в то, что все это способно вновь обрести какой-то смысл. Какой-то реальный, живой смысл. «Кажется…» — глаза мои заискрились лучезарностью, и я, простившись со всеми оставшимися на очереди поклонниками, метнулась налево. Затем прямо и до конца коридора, где меня ожидала крутая винтовая лестница: лифт, лифт, лифт… — «К черту! Быстрее добегу сама!» И я, полностью отдавшись своим чувствам, словно птица, вырвавшаяся из золотой клетки, ринулась навстречу горизонту — сладко манившим меня просторам, которые в тот момент выглядели, как громадные, своеобразные ворота на территории отеля. Ох, а что же… Что меня ждало там, за их пределами?.. «Это «Roter Sand»… Моя! Моя любимая песня! Но она ведь не входит в программу концертного альбома… Или он задумал изменить ход того, что должно быть иначе?» — разницы нет! Портье, в мгновение ока метнувшись ко мне, решили устроить расспрос: к чему бы мне в репетиционный зал, и какое отношения я имела к «Rammstein»? То ли любопытство взыграло в них, то ли сама рок-банда назначила им никого не впускать и строго следить за порядком — возможно, так оно и было, но… Пусть и очень-очень редко, но стоит верить в судьбу, не так ли? Поэтому, мне ничего не оставалось, как положиться на положительный исход событий. — Извините, но мне надо к… — Господин Линдеманн, — начал цитировать один из незнакомцев в бархатном пиджаке, — сказал, чтобы мы… Странно было не то, что мое сердце колотилось в предвкушении: странным оказалась неожиданная пауза, сделанная в следствии… Интересно, чего? — А я… — и вот, позолоченные двери с грохотом отворились. Недовольный Тилль, собственной персоной, предстал перед нами: скрестив руки на груди, он грузно прислонился к косяку и попросил меня войти внутрь взором, — … говорил ли вам, чтоб вы допрашивали госпожу Стефани Вольф-Газенклевер?.. Испуганные портье ощутили на себе груз тяжкой вины; взгляд, влиявший на подсознание, готов был стрельнуть огненной струей в каждого из провинившихся. — Простите! — служащие гостиницы, в панике заметавшись, как кегли после удара шара, смылись прочь. — Не впускать никого, кроме Стефани Вольф! Всем ясно?! — Да! — послышалось издалека. Я смущенно обернулась к Линдеманну, за чем взглянула на остальных участников коллектива: они махнули мне, предлагая присоединиться к процессу репетиции. — С днем рождения, красавица! — торжественным хором заявили ребята: один только Рихард, как-то косо описав взором товарищей, тихонько обратился к своей гитаре. Очи Риха наполнила грусть и тоскливость, но мужчина, в надежде скрыть настигшие его эмоции, решил просто отвернуться от всех. «Что это с ним такое?» — скользнуло в мимолетных раздумьях. — «Мхм… Скорее всего, волнуется…» — Оу! — в качестве благодарности я исполнила реверанс и подмигнула каждому из рокеров. — Благодарю вас, милейшие! — Будьте добры, Стефани — промурлыкал Тилль, выскочив из-за моей спины и протянув мне микрофон, — спойте с нами! Вера начала цепляться за мою душу, врастая в нее глубже и глубже: за столь короткий срок я вновь почувствовала себя той, от роли которой отказывалась долгие годы! Воспоминания, воображения, и… Реальность! — Конечно, — согласилась я, принимая протянутый мне микрофон. Струны в сопровождении клавиш застонали под мощью профессиональных рук, а мы – певцы, – приготовившись к старту, растянули губы в мягких улыбках. — Споем так, как никто никогда не пел! — А эта девчонка времени зря не теряет, ась? — пошутил Кристоф, да сразу помрачнел, завидев друга-гитариста каким-то поникшим. — Эй, че скис, как молоко?Не удостоив Шнайдера ответом на сей вопрос, Рихард Круспе взял свой первый аккорд — и, как назло, фальшиво.